Палитра чужих цветов

***

Весь день прошёл в какой-то нелепой суете, которая меня вроде бы никак не касалась, — как восстановленный в правах военмед я могу с чистой совестью игнорировать все проблемы немедицинского характера, — но, тем не менее, постоянно вовлекала в свою орбиту. Я куда-то что-то тащил, что-то кому-то подсказывал, кого-то о чём-то консультировал… Чёртов Слон представил меня новым рекрутам с чрезмерным пиететом: «…Тот самый Док, ребятишки! Мы его уже буквально отпели и отпили, а он снова живее всех живых! Первый человек в первом составе после меня. С него началась наша команда!» Теперь, чуть что, бегут ко мне. Особенно, как если команды Креона касается, по ним я главный эксперт.

После ужина всех распослал и занялся Нагмой. Читали, считали, между делом рисовали и просто болтали о всяком. Эта девица на ужине ухитрилась отмочить номер — когда я вошёл в столовую, кинулась ко мне с криком: «Папа! Ты пришёл!», напрыгнула и повисла, как мартышка на пальме. Я слегка обалдел, а потом углядел, что там Пётр сидит в уголке, и лицо у него при виде этого цирка… Ну, такое, сложное лицо. А у Анахиты ещё сложнее.

Я подумал, что как-то многовато в последнее время претендентов в потомки. Но Нагме, по крайней мере, денег не нужно. А у меня их теперь и нет.

Ссадил её осторожно на пол, заявления о родстве никак не прокомментировал, ехидное хихиканье Змеямбы проигнорировал. Плова пожрал и ушёл. А эта мелкая провокаторша ещё и приговаривала: «Папа, тебе добавки положить? Папа, а хочешь молока?» В общем, оттянулся ребенок за свои страдания.

— Зачем ты это устроила, вредина? — спрашиваю.

— Никакая я не вредина, — надулась Нагма. — А чего он к маме лезет? «Аня то, Аня сё…» А она никакая не Аня, она моя мама — Анахита! Десять лет его не было, а теперь «Уси-пуси, дочурка!».

— А ты что?

— А я спрашиваю — ты Иблис? Он такой: «Нет, что ты!». А я: «Тогда я тебе не дочурка! Я — иблисов выблядок!».

— А он?

— А он как будто прокисшего молока хлебнул! Так и перекосило!

— А мама что?

— Не знаю, — как-то очень взросло вздохнула девочка. — Женщине трудно одной. Папа Док, а что теперь с нами будет? Нас выгонят обратно в кыштак?

— Я тебе не папа, — напомнил я.

— Всё равно буду тебя так называть! — заупрямилась Нагма. — Хочу! А раз ты не папа, то и запретить мне не можешь! Я тебя могу не слушаться!

— Очень логично, — улыбнулся я. — Да зови как угодно. И никто вас никуда не выгонит.

— Точно?

— Точно. А если выгонят — я уйду с вами. Буду помогать маме коз пасти.

— Ты шутишь, — вздохнула Нагма.

— Шучу. Но если без шуток — ты от меня, колбаска, так просто не избавишься. Я на тебя столько карандашей и красок перевёл, что придётся учить до упора. Иначе пустые расходы получатся, понимаешь?

— Понимаю, папа Док!

Кинулась на шею, обняла, прижалась, а сама носом шмыгает. Очень трогательно. Снизил пафос момента, пощекотав её за ребра, чем спровоцировал кутерьму визга, дрыганья ногами, кувыркания по кровати и хохота.

Нет, никак нельзя её обратно в кыштак.

— Всё-всё, беги, мелочь, — с трудом выпроводил разбесившуюся девочку, — тебя мама небось уже заждалась, чтобы спать укладывать.

— Спокойной ночи, папа Док!

— Спокойной ночи, козявка!

«Папа Док» — звучит, как будто я диктатор на Гаити. Но пусть развлекается, мне не жалко.