Боцман Корякин

"Сморчок" движение заметил, сделал шаг назад и обратился за помощью к дружкам:

— Мужик ножичком играет, пугать нас собрался. Придется клизму ему поставить, за плохое поведение.

В этот момент в двери появился цыганского вида человек с большой черной бородой.

— Заглохни шушера и быстро вали все отсюда. Уважаемых людей знать нужно — это же сам Кондрат. Прости их Степан Петрович, сопляки они и живут не по понятиям.

Парней как ветром сдуло. "Борода" подошел к сидящим, и бесцеремонно сел рядом.

— Какими судьбами, в наши края такой человек — спросил он с заискивающей улыбкой.

— А ты будто не знаешь, цыганская твоя душа, что срок мой вышел. Домой я возвращаюсь.

— Так дома-то твоего больше нет — сгорел он. Как только ты нашего кудрявого порешил, так он и сгорел. Жёнка твоя к сеструхе перебралась, неплохо живет, ей братва помогает.

— Ты не дребезжи, я об этом и без тебя знаю. Малявы получал регулярно. Говори, зачем пришел, — Кондрат спрятал финку, обтер руки о газету.

Цыган посмотрел на Корякина.

— А при нем можно?

— Говори, ему базарить не резон, он человек не глупый, у него свой бизнес, — усмехнулся Кондрат.

— Барон прислал. Просил передать тебе амнистию и мира желает. Вы ведь с нами в расчете — он твоего, и ты тем же ответил. Не время сейчас воевать. Новый барон не тот, и цыгане теперь тихо живут, не то, что эта шпана неразумная. Из-за реки теперь только кокс идет, его большие люди через порт тянут, а цыгане лишь продают. Чухонцы больше сюда не суются, они к финнам перебрались. Тихо у нас стало. Отступные за дом тебе барон выплатит при встрече, а пока вот возьми адресок, та половина дома, что на реку выходит — твоя. Ключ спросишь у хозяйки другой половины, клевая деваха, свободная, может слюбитесь.

— Все сказал? — спросил Кондрат. Бородатый кивнул головой. — Тогда слушай и запоминай. Я завязал, так и передай барону. Отступных мне не нужно, я еще в силе и сам заработаю. На моей территории, что бы я ни одного из ваших ни с травой, ни с коксом не видел. И пусть барон ментов своих предупредит, чтобы меня не трогали, я тихо жить буду, мне врачи два года отвели. А теперь иди.

Цыган встал, надел шляпу.

— С ментами сам разбирайся, наши здесь не пляшут, у вас вся ментовка новая, молодые и шустрые. В пограничную зону нас не пускают, там погранцы правят бал. Ну, бывай, Кондрат Степанович, — он поклонился и быстро вышел.

Корякин присмирел, хотя и был не из пугливых, но такому знакомству был не рад. Это не осталось незамеченным собеседником.

— Да ты Алексей не боись, — сказал он с улыбкой. — Я теперь законопослушный гражданин и сбивать тебя с правильного пути не стану. Да и не считаю я себя уголовником.

— За что ж тогда сидели?

Кондрат посмотрел на часы, аккуратно свернул газету с остатками ночного пиршества, положил в стоящую рядом мусорную корзину.

— Вот в этом самом зале пятнадцать лет назад похитили моего сына. Хороший был парень, лучший спортсмен в районе, десятиборец. На него все хорошие ребята равнялись, а нехорошие побаивались. Мы с женой за него молились — долгожданный он, десять лет ждали его рождения. Похитили среди бела дня, люди видели, как ему в шею шприц воткнули, а через месяц нашли его в лесу под Гатчиной. Экспертиза установила, что долго кололи наркотиками. Подозрение пало на цыган, да и тренер сына сообщил, что они хотели, чтобы он на них работал. Подозрения подозрениями, а следователи так и не докопались, дело закрыли как "глухаря". Через полгода один знакомый в КГБ узнал (осведомитель из цыган сообщил), что убийством моего парня руководил сам сынок барона. Достал я пистолет и поехал к барону, надеялся пройти с оружием и застать в доме сына. Барон сразу не принял, ждать два дня заставил, видимо, чтобы я за собой хвост не притащил. Сынка на встрече не было, а барон принял учтиво, сочувствие выразил, помощь предлагал. Сынка своего не выгораживал и вину не отвергал. Сдержался я тогда, только уходя, сказал, что за мной последнее слово. Отпрыск барона все же засыпался на наркоте, но убийство сына отрицал. Адвокат у него известный был из Москвы, рожу его по телевизору часто показывают в передаче "Что, где, когда". Отмыл он его по всем статьям, как я и ожидал. Дали ему условный срок, освободили в зале суда. Я у военных за сотню зеленых КРАЗ одолжил и за углом ждал. Как он только в свою спортивную "Хонду" сел, я его протаранил и в стену впечатал. Охранник выскочить успел, сообразительным оказался, а ему, есть все же Бог, голову оторвало. Меня к двадцати годам приговори, но потом скостили.

— И вас дружки барона не пытались достать? — поинтересовался Алексей.

— Как же. Долго пробовали, но не удалось, мстителей в зоне уважают и берегут. Барон перед смертью амнистию дал. Записку прислал: "Прощаю тебя. Мы — твоего, а ты — нашего. Видимо так было угодно нашим богам". Он простил, а я не могу. Мы, заключенные, в поселке храм построили. Я у батюшки спросил, как мне быть, если я поступок свой грехом не считаю и молиться не хочу?

— Жить, — сказал он. — Если грех совершил и не раскаялся, значит, не очистил ты свою душу, не вразумил тебя господь. Твори добро в оставшейся жизни, может и придет прозрение.

— А я сомневаюсь — придет ли? Барон не только сына у меня отнял, душу мою дьяволу отдал.

Он закинул за плечо рюкзак, поднял чемодан.

— Пошли на воздух, скоро наш автобус подойдет.

Было видно, что он разволновался от рассказа, а может быть от предстоящей встречи с женой. Корякин решил его больше не расспрашивать. В автобусе сели рядом, ехали молча. Вышли на одной остановке. Прежде чем расстаться Кондрат спросил:

— Ты насовсем приехал или только в отпуск?

— Не знаю, может и насовсем, надоело одному по свету мотаться, — неуверенно произнес Алексей.

— Так ты что — холостой? Не нашел, выходит невесты в дальних странах. Так мы тебе такому видному мужику и у нас подберем. Может помочь. Хочешь, я этим займусь.

— Спасибо, Кондрат Степанович, я уже нашел.

— Ну, раз так, приглашай на свадьбу. а если не возражаешь, я к вам забегу. Маманю твою проведаю, и за жизнь поговорим.

Корякин проследил пока его новый знакомый не скрылся за поворотом улицы и стал спускаться переулком ведущим к реке. Дом Корякиных стоял на отшибе у самого берега среди таких же, наскоро построенных после войны, на пепелище предков. Их обитатели не одобряли послевоенных веяний и считали смену на новые квартиры в многоэтажных домах блажью. Их не трогали, поскольку из-за близости к реке считали район не пригодным для строительства многоэтажных домов. После эпохи "перестройки", старые дома начали скупать и строить современные особняки, поэтому, с легкой руки главы администрации города, этот район прозвали "Монте Карло". Дом Корякиных со временем стал одним из самых убогих и Алексей не раз собирался его перестроить, чтобы не стыдиться перед богатыми соседями. По мере приближения к своей улице, его охватывало обычное при этом волнение, которое испытывал с каждым приездом.

Когда он свернул за угол пятиэтажки, то замер от неожиданности. На месте старого полуразвалившегося, потемневшего от времени дома, сиял в лучах восходящего солнца двухэтажный кирпичный особняк с добротной черепичной крышей. Алексей не столько удивился, сколько испугался. Что случилось, пронеслось в голове. Неужели не стало матери? С трудом он заставил себя подойти к дому. Сквозь красивую металлическую изгородь увидел, как на крыльцо из дома вышел высокий мужчина и спустился к дорожке, ведущей к калитке. Что-то знакомое было в его фигуре и движениях.

— Отец! — подумал Алексей, и тут же спохватился: — Откуда ему здесь взяться, да еще в этом чужом доме.

Мужчина подошел к почтовому ящику на решетке калитки, не торопясь, вытащил газету и поднял глаза на стоящего Алексея. Теперь они оба узнали друг друга. Отец выронил газету и стал торопливо открывать замок, но никак не мог попасть ключом в замочную скважину.

— Алёшенька, сынок, — бормотал он, — да как же это? Ты хотя бы позвонил… Вот мать-то обрадуется… — наконец он взял себя в руки и справился с замком. — Проходи, — открыв калитку, смущенно проговорил он, видя, что сын еще не справился с удивлением. — Мы тебя не ждали, мать совсем извелась, думала, уже и нет тебя или где в странах дальних затерялся.

— Куда ж я денусь, — все еще не решаясь произносить слово отец, сказал Корякин, — а ты как здесь оказался?

— Да уж скоро год, как вернулся. Совсем вернулся и видишь, дом заново построил, здесь теперь и помру.

Словно услышав причитания отца, появилась на пороге мать, охнула, схватилась за сердце и опустилась на скамейку у входа. И тут Корякина охватил жгучий стыд, за длительное молчание, за лишенное любви и уважения отношение к матери долгие годы. Он обнял мать, заглянул в ее выцветшие глаза. Маленькая и худенькая она была легка как пушинка, но теперь в ней было что-то новое и неожиданное, такой ее он раньше не видел. Держа ее одной рукой и не выпуская из другой чемодан, пытался понять перемены и вдруг понял — она была совершенно трезвой, впервые за много лет. Словно поняв сына, мать заторопилась:

— Идем в дом, сынок, в наш дом. Смотри, какие хоромы отец нам за год выстроил. Для тебя и твоих детей строил, чтобы не хуже чем у других было. Вот приведешь молодую жену, и заживем мы как все люди, хватит тебе одному по свету мотаться. Вон отец и то вернулся, — причитала она, словно спешила высказаться за многолетнее молчание.

— Ты сына-то отпусти, лучше приготовь нам что-нибудь посущественней, он ведь с дороги. А ты, Алексей, на второй этаж поднимайся, он для вас с внуками. А как сполоснешься — спускайся, я этой минуты долго ждал, по русскому обычаю обмыть твой приезд нужно.

Корякин поднялся на второй этаж по широкой и удобной лестнице. Небольшой холл заканчивался стеклянной дверью ведущей на балкон. Справа и слева по три двери, на тех, что слева, красивые таблички с мордашкой малыша. Алексей открыл среднюю дверь справа и оказался в просторной душевой, с ванной и джакузи. Из нее две двери вели в одинаковые просторные спальные, из окна которых открывался красивый вид на реку и сосновый бор на противоположном берегу. Он не выдержал и с разбегу плюхнулся на кровать, упругий матрац бесшумно принял его, тело расслабилось и сразу же захотелось отдохнуть.

— Размахнулся папаша, — подумал он. — Это сколько же нужно было денег на такие хоромы? Откуда они у него? Вот это сюрприз так сюрприз!

Приняв душ, надев новую рубашку и брюки, Алексей спустился в столовую. Стол был накрыт, отец возился на кухне, раскладывая по салатницам белые маринованные грибочки, соленые грузди и огурцы. Через минуту показался в дверях с подносом и Алексей внезапно заметил, что он прекрасно выглядит, значительно лучше и моложе, чем тогда при встрече в Германии. За ним вышла мать в светлой блузке с вышивным воротничком и пышными рукавами. Такой он видел ее впервые. Его поразили красивая юбка и ее ноги в туфлях на высоком каблуке. Не скрывая удивления, невольно произнес:

— Ну, вы даете! Такими я вас никогда не видел. А мать-то наша оказывается красавица! Это что ж ты с ней сделал, отец?