Боцман Корякин

— Здравствуй Марта. Я это… проездом здесь — пробормотал он, не находя слов.

— Я знаю, мне муж сказал. У меня хороший муж, хорошие дети. Ты уже видел наших мальчиков? Правда, они красивые? Я познакомлю тебя и с нашими девочками, если у тебя будет завтра время.

Ее уверенный и спокойный голос говорил о том, что Марта даже довольна встречей и хочет убедить его, что не имеет к нему претензий. От этого он быстро пришел в себя.

— Марта, я хотел бы все же… — начал он, но она его остановила.

— Не надо. Не говори ничего. Ты не сделал мне ничего плохого и ничего не обещал. Я рада, что мальчики увидали своего отца, нам с Федором не хотелось их обманывать. Теперь все стало на свои места.

— Ну, вот и хорошо, — сказала Галина, которая напряженно прислушивалась к разговору.

— Бери чистое белье и в баньку, там Федор уже заждался, — она ласково подтолкнула его в спину, — а мы с Мартой тем временем стол приготовим.

Федор сидел на верхней полке красный, как рак, в фетровой шляпе на голове, которая прикрывала уши. Глянув на голого Корякина, покачал головой.

— Самец-красавец! — промолвил он с нескрываемым восхищением. — Тебе любой качок позавидует, теперь понятно, почему Галина не устояла.

— Болтун ты, водила, несерьезный человек. Сам ее хвалишь и тут же про нее такое несешь. Ну-ка, ложись — уму разуму тебя учить буду. И что ты уши-то держишь? Лучше свое "хозяйство" прикрой, чтобы ненароком без него оставил.

— Мы дракон так не договаривались! Прошу усердствовать без ущерба здоровью, а то, если жив останусь, шкуру с тебя спущу.

— Договорились, — шутя прорычал Алексей, и принялся обрабатывать крепкое тело таксиста сразу двумя вениками так, как учил его дед.

Федор то кряхтел, то стонал от наслаждения, но, в конце концов, не выдержал, оттолкнул его и пулей вылетел в предбанник под холодный душ. Алексей обтер полку, бросил ковш воды на камни. Через несколько секунд, новый пар обжег кожу, словно зубами впился в уши. Чувствуя, как от жара расслабляется все тело, он растянулся на полке, положил подбородок на руки и закрыл глаза.

— Хорошая баня, — подумал он, — сколько же времени я в такой не был?

Больше года прошло, как в последний раз топил он баню дома. От запустения баня осела, не держала жар, и он хотел привести ее в порядок, да загулял с ребятами, успел только поправить дом, да и то на скорую руку.

— Если уж что с Галиной сладится, то стыдно будет привести ее в свой дом. Она одна и то у нее какой порядок, а ты, Корякин, со своей бродячей жизнью совсем непутевый стал, а еще на Галину позарился.

Федор старался изо всех сил, но Корякин держался, несмотря на то, что в голове загудело и зазвенело в ушах.

— У, чертова Коряга, железяка пароходная, — ворчал Федор, чувствуя, как силы оставляют его. — Подай гудок, а то забью до смерти.

— Считай, что твоя взяла, веселись, танцуй на моих костях, береговой маслопупый. Кончай банить, отойди в сторону, а то зашибу! — крикнул Алексей и выскочил в предбанник под душ.

Следом, отдуваясь и чертыхаясь, вышел Федор и с жадностью стал пить из ковша, приготовленный женщинами квас.

— А ну, мужики, завернулись в простыни и вон из предбанника, теперь наша очередь, — скомандовала Галина. — Тебе Алексей, я спортивный костюм приготовила. Одевай, он новый, неношеный. Рубашку, да белье не ищи, я их уже постирала.

— Вот так, — сказал Федор, когда женщины скрылись в парилке. — Эта Галина, все успевает. У Олева характер был тяжелый, спуску не давал, несмотря на молодость. Ей не было и восемнадцати, когда он ее в дом привел. Тетка померла, как только сожитель её подорвался. Минером он был, какую-то немецкую хреновину разминировал. У нее сердце не выдержало. Военные Галину из квартиры сразу выселили, и она стала жить на даче, но и оттуда ее вскоре поперли. Хочешь, живи у меня на даче, сказал Олев, я все равно в рейс ухожу. А как вернулся, сразу на ней женился, увидев порядок, который она навела. Родственники его против неё, у них своя эстонка была на примете. С тех пор они с Олевом не знались. Как Олев сбежал, попытались дачу оттяпать, да кооператив за неё горой встал, как это от детей дом забрать? А Галина работала и училась, вскоре и в начальницы вышла. Олев ее часто обижал. Ей многие говорили — брось его, ты и так проживешь. Нет, отвечала она, я бы раньше без него пропала, он меня выручил. Не могу быть неблагодарной, а он гад — взял и сбежал. Вот, если заявится, я ему так и скажу.

— Так что, родственники ей не помогают? — спросил Алексей.

— Родственники? Да они уже все померли, одна только Инга, сестра Олева осталась. Она единственная, кто Галину признавал. У нее муж был русский, хороший парень "дальнобойщик". Три года назад зимой в Швейцарии на перевале в ущелье упал и разбился. Поговаривают, что столкнули его — груз был дорогой: компьютеры и медикаменты. Полиция половины не досчиталась. Своих детей у них не было, Инга всегда помогала Галине, оставалась с детьми на время работы по ночам. У нее дом рядом со школой, где она работает, и дети там же учатся. Они ее, как и Галину, мамой зовут, только по-эстонски.

— А школа эстонская?

— Эстонская, — ответил Федор и внимательно посмотрел на боцмана. — Если ты что-то серьезное задумал, имей в виду, что детей к себе не заберешь, им уже поздно на русском учиться, хотя они и владеют свободно тремя языками. Инга в школе английский преподает, и они "спикают" по англицки, как жители Лондона. Хорошие они у Галины, вот и боится она, что Олев их увезет. Наше судопроизводство зарубежным эстонцам готово задницу лизать, если у них денежки водятся.

— А если я их усыновлю? — неожиданно озадачил Федора Корякин.

— Ты сначала Галину спроси, захочет ли она твоей женой стать. На кой черт ты ей? Да и чем отличаешься от Олева? Побудешь дома немного и опять надолго в свое море. Ей еще развестись нужно, только поэтому она его и ждет. — Федор встал и, давая понять, что разговор о детях окончен, произнес решительно: — Подумай хорошенько, прежде чем Галине мозги пудрить. Ты кто — случайный человек из другого мира, другой страны. Ну, понравились вы друг другу, хорошо вам вместе, а завтра тебе уезжать. Вот и уезжай, расстанься по-хорошему, а там видно будет. Впрочем, это мое мнение, а решать тебе. Если ее обидишь, я себе не прощу, что привез тебя к ней. Боялся я тебя, Коряга, сразу Марте показать. Нехорошее про нее сдуру подумал, люблю я ее очень. А она известие о тебе спокойно встретила, испуг в глазах моих сразу прочитала и успокоила. "У нас с ним, — сказала, — баловство было, а ты мой муж и любимый до конца жизни". Вот какие они, наши женщины.

Ужинали вместе с детьми Галины. Федор много шутил. Алексею пришлось поведать о своей жизни с тех пор, как уехал он из Таллина, правда, особо много рассказывать было нечего, море да работа. Выручал Федор, желавший узнать то, чего не досталось на его долю: про жизнь в странах Азии, Австралии, Японии. Корякин рассказывал, стараясь избежать упоминаний о Канаде и Швеции. Рассказчик из него не ахти, и если бы не Федор, было бы скучно. Старался не смотреть на Галину и Марту, но совсем избежать этого было невозможно, и каждый раз, когда его взгляд встречался с глазами Галины, он терял нить разговора, и, если бы не подсказки Федора, продолжать не смог. Первыми из-за стола встали дети, они торопились на автобус и, попрощавшись, обещали прийти на автовокзал проводить Корякина. Марта помогла убрать со стола, вымыть посуду и увела совсем захмелевшего Федора, пригласив на завтра к обеду. Проводив их, Корякин сел на лавочку у калитки, вдыхая полной грудью ночной воздух, напоенный запахом сирени. Светлая майская ночь Эстонии, которая ничем не отличалась от белых ночей в его Луге, и он вспомнил о матери, которую в этот раз очень хотел увидеть.

— Расскажи мне о своей маме, — услышал он голос Галины и вздрогнул, поняв, что они думают об одном.

Галина села рядом, прижалась и положила голову ему на плечо.

— Что же ей рассказать о человеке, — подумал он, — который в его жизни занимал совсем мало места.

Она всегда жила, отгороженная от него глухой стеной молчания, словно за полупрозрачным стеклом или в немом фильме. Маленькая, неспешно суетящаяся женщина, постоянно занятая приготовлением пищи, стиркой, уходом за хозяйством и огородом. С малых лет Алексей был во власти отца, который кормил, поил и развлекал сына, укладывал спать, будил по утрам. Энергичный, жадный до работы и денег, сильный и властный он ограничил до минимума общение сына с матерью. Причиной был алкоголь, мать была тихой запойной и не могла жить без вина. Ни побои мужа, ни попытки лечения не помогали, и со временем он перестал с этим бороться. Отец вырос в семье кузнеца, усвоил все навыки и секреты кузнечного дела, но после окончания металлургического института избрал работу инженера, пока не был выбран в органы местной власти, где проявил себя не плохим хозяином своего города. Появились многочисленные знакомые, особенно среди женщин, власть и деньги. Постепенно именно деньги стали значить для него многое. Кузнечным делом занимался на досуге, достигнув высокого уровня ковки украшений из металла, особенно заинтересовался каминными решетками, воротами, калитками, изгородями. Стал известен даже в Питере, откуда стали приезжать богатые заказчики. Вскоре бросил свой пост и полностью отдался любимому делу. С матерью он встретился на одном из пикников на берегу реки, она накрывала стол, и ночью по-пьяни овладел ею. О рождении Алексея он узнал случайно, кто-то написал донос в райком, и во избежание скандала отец ушел с работы. Матери заранее было определено место служанки, а сына он тщательно оберегал от ее влияния, ограничив до минимума общение.

Отец исчез, когда Алексею было пятнадцать. Ничего не объясняя, он уехал в Питер и сгинул. Поскольку к тому времени он жил работой вольного кузнеца, его хватились только заказчики из Питера, которым в соответствующих органах объяснили, что им лучше молчать — бегство бывшего коммуниста и деятеля власти афишировать не хотели. Небольшой семье нужно было жить. Мытьем полов на автобусном вокзале мать зарабатывала немного, и Алексей попробовал однажды выполнить заказ цыганского барона. Кованые стремена, шпоры, подковы и элементы сбруи из латуни выглядели под золото, и пошли заказы от плутоватых цыган. Появились деньги и немалые, а с ними — компании и первые приводы в милицию. Опомнился Алексей только тогда, когда в однажды увидел дотла сожженную и разоренную кузницу. Каково же было его удивление, когда он узнал, что это сделала мать. В неполных восемнадцать он ушел из дома, так и не поняв ее, и уехал в Питер. Отловили его через год, отправили домой, где пришел милиционер и отвел на сборный пункт военкомата. Определили в стройбат, по дороге он сбежал, а в Питере сам явился на сборный пункт, заявив, что будет служить только на флоте. Подумав, направили в Кронштадт, пояснив, что оттуда не сбежишь. Там, ознакомившись с его документами, решили подстраховаться и отправили еще дальше в море, на один из старых петровского времени форт, приспособленный после войны под хранение трофейных разоруженных мин. Он считался военным объектом, имел номер войсковой части и охрану. Охранять вообще-то было нечего. Кому нужны ржавые железяки, да и сам форт с почерневшими стенами даже рыбаки обходили стороной. Время службы тянулось в нем так медленно, что Корякин был готов к побегу, но смирился, когда хозяйственный комендант по его просьбе добыл горн, наковальню и кое-какой кузнечный инвентарь. Вскоре на форту заработала "артель", прозванная с легкой руки коменданта "перекуем мечи на орала". Дефицитная продукция в эпоху интенсивного строительства дач, уходила за приличные деньги, а время понеслось со скоростью курьерского поезда.