Боцман Корякин

— Не ожидала я от тебя такого хамства. Думаю, что не заслужила, да выходит ты, как все. Если женщине за тридцать, с нею можно как со шлюхой обращаться.

Поняв, что совершил ошибку и расстроившись, он никак не мог найти нужных слов.

— Ну да ладно, — видимо поняв его, сказала она примирительно, — ты мой гость, а гостя накормить нужно, тем более, если он это заработал.

— Прости меня, сам не знаю, как я это сморозил. Все оттого, что отвык от женского присутствия. На иностранных судах одни мужики плавают, а с теми без мата не договоришься.

— Садись, садись. У нас перцовочка осталась. Надеюсь, обойдемся без мата, я его с детства не выношу. Папаша мой владел им виртуозно, особенно если пьяным приходил. Да еще и руки распускал, пока я его однажды сковородкой не огрела — за мать заступилась.

Она взяла рюмку и подняла на него счастливые с тихой грустью глаза.

— Не знаю, что ты там, в бане надумал, а я хочу за тебя выпить, за подарок, который ты мне сделал.

— Это ты мне подарила такое, чего я раньше и не знал, — возразил боцман.

— Не перебивай, пожалуйста. Вот я с мужем десять лет прожила, двоих детей родила, а такого не знала, и слов таких он мне не говорил. Вот за это тебе спасибо, и дай бог тебе здоровья и всего наилучшего.

— Что это я такое говорил в экстазе, — подумал он.

Поскольку припомнить ничего не смог, все еще не поднимая глаз, принялся за щи. Поесть Корякин любил. Не страдая отсутствием аппетита, ел практически все. Любить пищу судовых поваров в принципе нельзя, выбор продуктов у них скудный, овощей и специй не хватает, да и нормально готовить в условиях качки иногда просто нет возможности. Поэтому ел, что дают, не стесняясь попросить добавки. В этот раз щи были, по его мнению, исключительно вкусны, но попросить еще он постеснялся, однако Галина и здесь его удивила:

— Настоящие мужики любят мослы погрызть, а я в этот раз их сохранила. Будешь?

Смущенный Корякин молча покачал головой, но потом отказался.

— Да ты не стесняйся, — она поставила на стол миску с мозговыми косточками. — На меня внимания не обращай, я за это время посуду помою. Скажи мне — ты женат?

— Нет. И никогда не был.

— А что так? Убежденный женоненавистник? Вроде ты не из стеснительных?

— Да так уж получилось. Некогда было. Мать кормить пришлось. Когда отец у нас пропал, я еще малой был, а потом для себя хотел пожить. Отец решил лучшей доли искать. Кузнецом он был, его каминные решетки за границей показывали, в самой Германии, а я решил мир посмотреть, да вот и загляделся.

— А вот мой отец не просыхал, да еще и руки распускал. Тетка меня в двенадцать лет забрала из Харькова в Таллин детей своих нянчить. Мужика у нее не было, а детей троих имела. Пришлось мне с ними вертеться, а очень хотелось учиться. Ты, наверное, не помнишь — на этом месте была у тетки хибара и огород. Ей как многодетной от работы участок выделили. Лето мы здесь у моря проводили.

— Я тебя запомнил, Галина. Ты иногда к Марте забегала, — перебил ее Корякин, — только сразу я тебя не признал, уж больно разница с прежней большая.

— А вот я тебя сразу признала и остановила не случайно. Не нужно, Алеша, тебе туда ходить. У нее детей пятеро. Федор от нее без ума, и отец он хороший.

— Понял я это, Галина. Да и не собирался. Так вспоминал ее иногда, совесть мучила — сбежал, даже не попрощавшись. Это Федор виноват, я его просил в гостиницу отвезти, а видишь, как вышло.

Она закончила мыть посуду, подошла к столу и села рядом.

— А я, Алеша, рада, что так. Я ведь девять лет без мужа, хотя и не вдова.

— Как это, — не понял он

— А вот так — сбежал мой муженек. Письма изредка пишет, обещает вернуться, да никак не решится и развода не дает. На детей, правда, иногда денег немного присылает, да я и сама неплохо зарабатываю.

— Так взяла бы сама и поехала к нему узнать, чего он резину тянет.

— Да как же я к нему в Канаду-то поеду без его приглашения?

— В Канаду? Да что ж он так далеко от тебя сбежал? — удивился он.

— Не от меня он бежал, Алеша, а от советского строя. К своему отцу, который еще во время войны бежал в Швецию, а потом в Канаду, — она посмотрела на часы и встала.

— Пора, Алеша, баньку топить, обещали ведь Федору. За три часа она как раз дойдет.

Каменку он растопил быстро, сухие березовые дрова горели весело. Алексей баню очень любил. Его отец поставил свою на самом берегу Луги за домом, и с детства топить ее было его обязанностью. Парился сожитель матери, подолгу выбивая веником из себя сивушный дух, смывая грязь пьяных похождений, и на время становился нормальным человеком. Мать выходила из бани счастливая, помолодевшая и дня три с ее лица не сходила улыбка. Но потом все начиналось сначала — пьянки, побои, ругань.

Пока он предавался воспоминаньям, Галина застелила чистыми простынями лежаки, достала полотенца и принесла из гаража веники.

— Налей в бадейки кипятку, Алеша. Воду возьми из бойлера в предбаннике, веники запарим. А я добегу до угла, кваску в киоске куплю, люблю хлебный дух в бане.

Он налил воды, перевязал веники, когда хлопнула дверь и в предбанник вошла Галина. Поставив в холодильник квас, она прошла к нему в баню. В ней было уже тепло, и он сидел на скамье в одних трусах.

— Ух, ты, быстро нагревается, — сказала она, расстегивая ворот халата. — Тебе не холодно?

— Пар костей не ломит, — ответил он, глядя на ее грудь, и неожиданно для себя попросил: — Не прячь фигуру, иди ко мне.

— Какой же ты ненасытный, — она села к нему на колени, прижалась грудью. Счастливые ее глаза смотрели на него без стыда. — Что же мы делаем, Алешенька, — шептали ее губы, а руки все крепче и крепче обнимали его шею.

Тело ее напряглось и вдруг стало невесомым. Когда все окончилось, он осторожно положил ее на лежак, обернул простынею. Она лежала, молча, глядя на него широко открытыми глазами, из которых катились невольные слезы.

— Почему ты плачешь, я тебя обидел? — спросил он.

— А ты разве не знаешь, что женщины плачут и от счастья, особенно от мимолетного, ведь уже завтра тебя не будет. Теперь я буду считать не часы, а минуты. Помоги мне, а лучше отнеси меня в дом, я боюсь встать, мне кажется, что я упаду. Меня еще никто не носил на руках. Нужно привести себя в порядок, скоро придут гости.

Пока Галина возилась с прической и переодевалась, он открыл чемодан достал бутылку виски, ликер, и коробку конфет "Макинтош", любезно презентованные капитаном из представительских. Затем побрился, надел любимую рубашку, легкие брюки. Галина вышла из спальной в красивом платье, в туфлях на высоких каблуках, с жемчугом на шее. Она была очень красива, и Корякин поймал себя на мысли, что красивее женщины у него еще не было. Он хотел, было, сказать ей об этом, но раздался стук в дверь и на пороге появился Федор с шампанским в руках.

— Не понял, — застыл он в недоуменье. — Что у нас за праздник? Мы на баню собрались, а тут такие шикарные люди на паркете!

Галина неожиданно смутилась. Корякин бросился на выручку:

— Решил свой приход отпраздновать, как полагается, да еще хозяйка банный день устраивает. Разбаловался ты на берегу и забыл уже, что для моряка приход — праздник.

— Ты что, кореш, думаешь, я совсем деревянный? Понимаю — гостиница откладывается.

— А как ты думал, Федя, что я для хорошего гостя места не найду? — пришла в себя Галина.

— Ну, если он такой хороший тогда другое дело, — улыбнулся водитель. — Значит, я не ошибся, когда его к тебе привез.

Он немного замялся, потом спросил Галину:

— Я помыться своих старших привел. Ты не возражаешь?

Галина растерялась, на лице ее появилось замешательство, она как-то странно посмотрела на Корякина. После некоторой паузы махнула рукой и сказала с отчаяньем в голосе:

— И правильно сделал. Зачем резину тянуть, а Марта не возражала?

— А что ей возражать раз уж так случилось? Рано или поздно, все равно сказать придется.

Федор внимательно посмотрел на Алексея. Еще не понимая, причем здесь он. Корякин насторожился, они говорили, вероятно, о чем-то важном не только для них, но и для него.

— Вы чего кругами ходите, заговорщики? Я с вами в отгадалки играть не собираюсь, так что кончайте темнить.

— А знаешь, Галя, он, пожалуй, прав, что тут темнить, — он открыл дверь со словами: — Пошли знакомиться с нашими сыновьями, — решительно шагнул на порог.

Еще не понимая истинное значение слов НАШИМИ, Корякин почувствовал, как в душе нарастает волнение, словно ему предложили выйти на штормовую палубу или шагнуть в неизвестность.

Войдя в предбанник, Федор вдруг словно оробел, сник и хриплым не своим голосом, открыв дверь в парилку, позвал:

— А ну, мужики, выходи поздороваться с гостем!

Вместе жаром из полумрака вышли два парня ростом с Корякина и с его крепкой фигурой. Что-то словно обухом ударило в голову, в ногах появилась мерзкая дрожь, которая растекалась по всему телу. Он понял все, сомнений не оставалось — это были его сыновья, точные копии, только блондины.

— Познакомьтесь ребята — боцман Корякин, настоящий старый морской волк, — услышал он слова Федора и усилием воли заставил себя подать им руку.

— Алексей, — сказал один из них.

— Михаил, — пробасил другой.

— Поздоровались, ну и молодцы! Как закончите париться — сразу домой. Маманя ждет.

— Хорошо, папа, — сказал Алексей, и они скрылись в парилке.

— Алексей и Михаил, вот как зовут моих сыновей. Отца моего звали Михаилом, а Алексеем Марта собиралась назвать нашего первенца, — подумал Корякин и поднял на Федора глаза,

— Мои?

Тот смотрел на него серьезно и, качнув головой в знак согласия, беззлобно ответил:

— А то не видно? Только запомни — теперь они мои. Когда ты сел в машину, я сразу понял кто, хотя до этого никогда тебя не видел. А ты что, не знал, что она беременна?

— Знал, — неожиданно признался Корякин. — Не то, чтобы знал, догадывался. Ты меня, Федя, прости.

— Прощение ты у Марты да у них просить должен, я здесь не причем, — усмехнулся Фёдор. — Раньше просить надо было. Только ты теперь не мельтеши, пускай Марта им все расскажет, а уж они сами решат. Мужики уже совсем взрослые и как решат, так и будет. У меня кроме них еще трое. Предупреждаю — вот их и Марту я тебе не отдам, за них зубами тебя грызть буду.

Он повернулся и открыл двери на улицу. Неожиданно вошла встревоженная Галина

— Сказал? — спросила она Федора.

— Да он сам догадался, не дурак, разве такой фэйс не узнаешь?

— Так ты с ним в сговоре? — спросил Алексей. — Выходит, он меня к тебе специально привез?

— А ты чего хотел, блудный папаша. Чтобы он тебя так отпустил, а дети так и не увидали родного отца? Такой грех ты можешь на душу взять, а нам и своих хватает. Пошли в дом, не дай Бог, ребята услышат.

— Успокойся, Галина, — Федору внезапно стало жаль совершенно обескураженного Алексея. — Нагрузили мы его выше ватерлинии. Не каждый день узнаешь, что у тебя оказывается, детишки имеются. Не врубился еще наш моряк от такого аврала. Ты, Галя, пацанов проводи, а мы с ним погуляем, пивка выпьем и за жизнь потолкуем. Хочу, чтобы все по-доброму закончилось, раз уж я сам эту кашу заварил.