Счастье — это теплый звездолет

Когда вода сходит, с ней уходит эйфория. Очень хочется пить. До заката остается всего ничего. С помощью удочки и тройного крючка мне кое-как удается выудить четырех мелких кефалей. Эстебан и женщины натягивают на мангровых ветках крошечный спасательный плот, чтобы собрать немного дождевой воды. Ветер обжигает жаром. И ни одного самолета наверху.

Дождь припускает снова, одарив нас шестью унциями пресной воды на брата. Когда закат окутывает мир золотистой дымкой, мы устраиваемся на отмели отужинать сырой кефалью и сухим завтраком из коробки. Женщины переоделись в шорты, у них изящные фигурки, в которых, однако, нет ничего сексуального.

— Никогда не думала, что сырая рыба так освежает, — с милой улыбкой замечает миссис Парсонс.

Ее дочь хихикает, тоже весьма светски. Она сидит по одну сторону от маменьки, мы с Эстебаном — по другую. Я уже раскусил миссис Парсонс. Несушка защищает единственное дитятко от хищных самцов. Меня это вполне устраивает. Я тут только ради рыбалки.

И все же кое-что не дает мне покоя. Чертовы бабы ни разу не пикнули. Ни звука, ни шороха, ни единого проявления недовольства. Слишком правильные, как из учебника.

— Миссис Парсонс, я смотрю, вы чувствуете себя как дома. Часто ходите в походы?

— Нет, что вы! — Она издает робкий смешок. — Последний раз в скаутском лагере. Ах, смотрите, это ведь птицы-фрегаты?

Отвечает вопросом на вопрос. Я жду, пока фрегаты гордо уплывут в закат.

— Бетесда… Могу ли я предположить, что вы работаете на Дядю Сэма?

— Так и есть. Вы, мистер Фентон, похоже, хорошо знаете Вашингтон. Часто бываете там по работе?

Где угодно, кроме как на этой отмели, ее уловка сработала бы. Мои охотничьи гены просыпаются.

— Вы в каком агентстве?

Она уступает без борьбы:

— Всего лишь в Управлении общих служб, в архиве.

Так я и думал. Все эти миссис Парсонс из канцелярий, бухгалтерий и отделов кадров. Попросите миссис Парсонс принести список внешних контрактов за 1973 год. Выходит, Юкатан теперь в списке популярных туристических мест. Только этого не хватало…

— Значит, вы знакомы со всеми скелетами в шкафах, — натужно шучу я.

Она смущенно улыбается и встает:

— Уже темнеет, не правда ли?

Пора возвращаться в самолет.

Стая ибисов кружит над нами, собираясь устроиться на ночлег в кроне фикуса. Эстебан достает мачете и индейский плетеный гамак. Отказавшись от помощи, он натягивает гамак между деревом и самолетом. Видно, что махать мачете ему нелегко.

Женщины отходят пописать за хвостовую часть. Я слышу, как одна оступается и слабо вскрикивает. По возвращении миссис Парсонс спрашивает:

— Капитан, можно мы ляжем в гамаке?

Губы Эстебана растягивает недоверчивая ухмылка. Я напоминаю женщинам о дожде и москитах.

— У нас есть репеллент, и нам нравится свежий воздух.

Воздух звенит от кровососов, и с каждой минутой становится холоднее.

— А еще у нас есть плащи, — бодро добавляет младшая.

Дело ваше, дамы. Опасные самцы удаляются в сырую кабину. Сквозь ветер я слышу, как время от времени женщины пересмеиваются, отлично устроившись на своем продуваемом всеми ветрами птичьем насесте. Какой-то болезненный пунктик. На свете не найдется человека с менее угрожающей наружностью, чем моя. Незаметность долгие годы служила мне хорошую службу. А может, дело в Эстебане? А может, они правда помешаны на свежем воздухе… Сон приходит ко мне в реве невидимых дизелей за внешней границей рифа.

Ветреный нежно-розовый рассвет встречает нас жаждой. Сияющий ломтик солнца возникает из моря, чтобы тотчас скрыться в облаках. Пока я вожусь с удочкой, дождь припускает дважды. Завтракаем мы сырой барракудой, по длинному узкому куску на каждого.

Женщины продолжают удивлять выдержкой и готовностью помочь. Под руководством Эстебана они сооружают из части капота бензиновый сигнальный маяк, на случай, если мы услышим самолет. Однако в небе ничего, кроме гула невидимого борта, который летит в сторону Панамы. Сухой горячий ветер несет коралловый песок. Этот песок у нас уже везде: в одежде, на лицах.

— В первую очередь они ищут в море, — замечает Эстебан.

Его покатый аристократический лоб блестит от пота. Миссис Парсонс посматривает на него озабоченно. Я разглядываю рваное облачное покрывало, которое поднимается все выше и утолщается. Покуда не прояснится, никто нас искать не станет. Надо всерьез задуматься над тем, где раздобыть пресную воду.

Наконец, попросив у Эстебана мачете, я срубаю длинный тонкий посох.

— Кажется, сверху я видел ручей, милях в двух-трех отсюда.

— Увы, плот прохудился. — Миссис Парсонс показывает на трещины в оранжевом пластике. Надо же, а произведен в Делавере.

— Ладно, — слышу я собственный голос. — Сейчас отлив. Если отрезать от него кусок неповрежденной трубки, можно набрать туда воду. Мне не привыкать бродить по мелководью.

Кажется, я несу дичь, и сам это понимаю.

— Нельзя отходить от самолета, — говорит Эстебан.

Кто бы спорил. К тому же индейца явно лихорадит. Я поднимаю глаза на затянутое тучами небо, ощущая во рту вкус песка и старой барракуды. К черту правила.

Пока я пилю плот, Эстебан предлагает мне серапе.

— Пригодится ночью.

И здесь он прав. Чтобы вернуться, придется дождаться отлива.

— Я пойду с вами, — спокойно заявляет миссис Парсонс.

Я молча таращусь на нее во все глаза. Что за новое безумие обуяло нашу несушку? Вообразила, что Эстебана можно сбросить со счетов? Глядя в изумлении, я успеваю заметить, что колени у нее покраснели, волосы растрепаны, а нос обгорел. Миловидная, очень ладная, слегка за сорок.

— Послушайте, это будет та еще прогулка. Грязи по уши, а воды выше крыши.

— Я в хорошей форме, много плаваю. Я не буду обузой. Вдвоем гораздо безопаснее, мистер Фентон, и воды захватим больше.

Она не шутит. В это время года из меня можно вить веревки, к тому же я не против компании. Что ж, решено.

— Тогда покажу мисс Парсонс, как управляться с удочкой.

Мисс Парсонс загорела и обветрилась еще сильнее, чем мать, и схватывает налету. Хорошая ученица, мисс Парсонс, на свой неприметный лад. Мы отрезаем еще одну трубку и связываем вещи. В последнюю минуту я понимаю, что Эстебану и впрямь нехорошо: он предлагает мне мачете. Я благодарю, но отказываюсь, у меня есть мой старый добрый складной «Вирккала». Мы оставляем в пластиковых трубках воздух, чтобы держались на воде, и пускаемся в путь вдоль песчаной отмели.

Эстебан поднимает смуглую ладонь:

— Buena viaje[77].

Мисс Парсонс обнимает мать и отходит к удочкам. Она машет нам рукой. Мы машем в ответ.

Спустя час мы все еще можем помахать им рукой. Это не дорога, а чистое мучение. Под ногами сплошные ямы, которые ни перейти, ни переплыть, а на дне ям — сухие мангровые колючки. Мы ковыляем от одной ямы до другой, опасаясь скатов и черепах и от всей души надеясь не напороться на мурену. Там, где наши тела не покрывает липкая глина, они подставлены солнцу и ветру, а воняет от нас, как от ископаемых ящеров.

Миссис Парсонс упрямо шагает вперед. Лишь однажды мне приходится прийти ей на помощь. Когда я подаю ей руку, то замечаю, что наша отмель скрылась из виду.

Наконец мы достигаем просвета в мангровых зарослях, который я принял за ручей, но за ним виднеется залив, а впереди все те же заросли. Вода тем временем прибывает.

— Я самый большой идиот в мире.

— Сверху все кажется по-другому, — мягко замечает миссис Парсонс.

Кажется, я недооценивал герлскаутов. Мы бредем дальше вдоль зарослей, к смутному пятну, которое издали приняли за берег. Садящееся солнце бьет в глаза, над нами кружат ибисы и цапли, а однажды прямо над головами, словно привидение, скользит крупный орел-отшельник — от его крыльев по воде бежит рябь. Вокруг одни ямы, фонарики промокли. Мне начинает казаться, что эти чертовы заросли были всегда. Неужели я когда-то ходил по твердой земле, не спотыкаясь каждую минуту о мангровые корни? Между тем солнце опускается все ниже.

Внезапно ноги нащупывают выступ, и нас обдает холодной струей.

— Ручей! Пресная вода!

Мы с жадностью припадаем к ручью, окуная головы в воду. В жизни не пил ничего слаще.

— Господи, не могу поверить! — Миссис Парсонс громко смеется.

— Смотрите, справа что-то темнеет, похоже на берег.

Мы, барахтаясь, перебираемся через ручей, нащупываем ногами твердый уступ — он переходит в берег, который поднимается выше наших голов. За колючими бромелиевыми зарослями обнаруживается проход, и мы карабкаемся, мокрые, распространяя зловоние. Я непроизвольно хочу обнять попутчицу за плечи, но миссис Парсонс ускользает — и вот уже стоит на коленях, всматриваясь в выжженную пустошь.

— Как приятно снова видеть твердую землю, по которой можно идти! — с преувеличенным простодушием восклицает она. А за ним слышится: noli me tangere[78].

— Не советую. — Я возмущен: да что эта заляпанная грязью тетка о себе возомнила? — Там под коркой золы грязь, а в ней полно коряг. Провалитесь по колено.

— Здесь вроде земля твердая.

— Мы в гнезде аллигаторов, место, где мы влезали, их спуск к воде. Не пугайтесь, из старушки как раз мастерят сумочку.

— Ужасно.

— Лучше пойду поставлю удочки, пока совсем не стемнело.

Я соскальзываю вниз и устанавливаю удочки, которые должны обеспечить нам завтрак. Когда я возвращаюсь, миссис Парсонс выжимает серапе.

— Спасибо, что предупредили, мистер Фентон. Оступиться здесь легче легкого.

— Не за что. — Я преодолеваю раздражение. Господь свидетель, не собирался я трогать миссис Парсонс, даже будь я в хорошей форме, а я выжат как лимон. — Юкатан не лучшее место для туристов. Теперь вы понимаете, почему майя строили дороги. Кстати о дорогах — смотрите!

Последний закатный луч освещает маленькое квадратное строение километрах в двух вглубь материка. Развалины крепости индейцев-майя, сквозь которые проросли фикусы.

— Их тут много. Говорят, это индейские сторожевые башни.

— Место выглядит таким необитаемым.

— Будем надеяться, москитов тут тоже нет.

Мы устраиваемся в аллигаторовом гнезде и делим на двоих последний батончик, наблюдая, как звезды то появляются, то исчезают в просветах облаков. Москитов не так много, — вероятно, жара их доконала. Впрочем, сейчас не так уж жарко и даже не слишком тепло, учитывая, что мы промокли насквозь. Миссис Парсонс продолжает обсуждать красоты Юкатана, решительно отказываясь сближаться.

В моей голове уже крутятся агрессивные планы насчет предстоящей ночи на случай, если моя спутница попросит уступить ей серапе. Неожиданно она встает, уминает пару кочек под ногами и спокойно замечает:

— По-моему, это место ничем не хуже прочих, вы согласны, мистер Фентон?

Затем преспокойно подкладывает под голову мешок из-под спасательного плота и ложится на землю, укрывшись ровно половиной серапе. Ее узкая спина повернута ко мне.

Это настолько убедительно, что я уже наполовину забираюсь под свою часть серапе, прежде чем до меня доходит абсурдность происходящего.

— Между прочим, меня зовут Дон.

— Ах да, а я Рут.

Ее тон сама любезность.

Я почти не касаюсь ее, когда мы, словно две рыбины на тарелке, лежим под звездами, вдыхая дым далеких костров и ощущая всем телом каждую кочку. Я уже и забыл, когда я в последний раз чувствовал себя так неловко.