Наследие Иверийской династии

Что с псёнком стало, не знаю, потому что вдруг понимаю: в одиночку ни одна битва не выигрывается. Теперь Кирмос почти один, а значит, идеальная мишень. Три стрелы мелькают в воздухе и вгрызаются в тело Блайта, отбрасывая его назад. Самая последняя пронзает плечо, лишая Кирмоса ведущей руки.

Он качается, ещё и ещё, взывает к Толмунду, но тот ему не отвечает. Паршиво. Пекло и бездна, он погибнет!

Откидываю щит и ломлюсь сквозь гарь и битву к лучнику. Я знаю, откуда стреляли. Видел. Но вычислить стрелка не удаётся и я просто двигаюсь в том направлении, натянув маску стязателя на нос. На ходу поливаю её водой из фляги, чтобы не задохнуться в дыму.

Десять шагов, двадцать. Ноги слушаются плохо, но я надеюсь найти жертву и воззвать к Толмунду. Поднимаю за волосы какого-то таххарийца, но он мёртв. Не подходит. Следующий — тоже. Рычу. Мимо проносится стрела.

— Арган, нет! — кричит Блайт мне вслед. — Твою мать, Грэхам, вернись!

По звону клинков понимаю, что ему пришли на помощь солдаты. Но, если я сейчас развернусь, меня расстреляют в спину. Нужно идти вперёд. Во имя Квертинда! Во имя Кирмоса лин де Блайта!

Уворачиваюсь от прицельно летящих жал и вижу его — стрелка. Лезвие обрушивается на лучника в тот миг, когда он только успевает сообразить, что его цель — вот она, рядом. Варвар падает, и сзади снова звучит приказ Блайта об отступлении. Но реагировать на него некогда: налетает что-то чёрное, быстрое, почти молниеносное.

Я не сразу разбираю в ворохе мерцающих костяных застёжек лицо женщины. Таххарийка, кудрявая, буйная, как дикая кобылица, нападает отчаянно, не боясь напороться на саблю. Я теряюсь: никогда не видел такой дерзости.

— Слева! — врывается в мой бой голос Кирмоса. — Там ещё трое.

В тело вонзаются хопеши, один за одним, пуская по коже горячие ручейки крови. Делаю вздох, и из груди вырывается хрип. Едкий дым разъедает лёгкие. В плече торчит тонкий кинжал. Когда я успел его словить? Не знаю. Вынимать нельзя — истеку кровью. Оставлю до палатки целителей.

Я больше не чувствую ног. Только боль.

Боль в спине, боль в плече, боль в колене.

Вдох — судорога — боль.

Боль.

Нужна жертва Толмунду.

Дрожащими пальцами достаю последний тиаль и делаю глоток трупной крови, надеясь восстановить хоть часть здоровья.

— Хорджа трес! Тха! — ревёт таххарийка и обнажает чёрные зубы, тщательно выговаривая слова: — Кве-рти-нда упырь! Умри за нашего хьёль-амира!

Ей вторят десятки мужских голосов. Не удержавшись, я падаю на колени. Прямо на бордовый стяг, уже втоптанный в грязь. Рядом лежит знаменщик. Его остекленевшие глаза смотрят в небо.

Сталь очерчивает широкую дугу, и крыло хопеша касается моей шеи. Ещё миг — и боль уступает место пространственной темноте. Я моргнула и обнаружила перед глазами высокую люстру кабинета Великого Консула. Слёзы хлынули водопадом по щекам, тело затрясло крупной дрожью.

— Нет, — услышала я свой голос раньше, чем осознала видение. — Нет… Грэхам, вставай! Сражайся! Нет!

Я схватилась за золочёные подлокотники кресла, сползая на пол. Безобразно открыла рот и застонала, размазывая по лицу солёную влагу. Что за мучительный дар? Как посмел Квертинд показать мне будущее того единственного, кто стал мне ближе и ценнее самой себя?

На мой вой прибежали Йоллу и Джулия, попытались поднять меня, но я ревела в голос, хваталась за всё подряд и кричала:

— Нет, Грэхам, вставай! Будь проклята война! Будь прокляты те, кто её начал! Они не могут забрать тебя у меня! — Нижняя губа затряслась, добавляя дрожи и жалости моим мольбам. — Это не может быть концом. Я сейчас…

Я снова взяла записку, смяла её в ладони и попыталась вернуться в роковой миг, чтобы узнать, увидеть, что Грэхам на самом деле выжил.

— Сейчас, сейчас, — я зажмурилась, сосредотачиваясь, и магия откликнулась мне.

Неохотно, лениво, медленно, как капля густого бузовника, стекающая по стенке опустевшей чашки, прорицание пропитало моё сознание.

— Ещё кое-что, ваша милость, — я останавливаюсь у выхода, придерживая край полога командирской палатки. Подумав долю секунды, всё же опускаю ткань и разворачиваюсь к лин де Блайту.

— Да, Грэхам? — Он даже не поднимает взгляд от вороха бумаг, целиком захваченный донесениями, отчётами, картами. Войной.

Кирмос не спит уже третьи сутки. За эти дни мы укрепили западную границу полуострова Змеи, пролегающую по Данужскому лесу, возвели военный лагерь и разведали местность. Будь у нас больше времени, возможно, построили бы палисады и заграждения, а пока только выкопали ров и окружили его валом. Стянули всех боевых магов, включая самых молодых парней. Войска таххарийцев в двух часах пути.

— После битвы я бы хотел отказаться от должности экзарха, — вытягиваюсь по-военному и прижимаю к груди кулак. К чему медлить? — Своим преемником предлагаю назначить Велора лин де Лавотьена. Он достойный боец и мудрый руководитель, к тому же из древнего аристократического рода. Стязатель Лавотьен не раз доказал свою верность ложе и Квертинду. В его преданности вам я не сомневаюсь.

Кирмос лин де Блайт наконец смотрит на меня. Удивлённо, неверяще. Должность — единственное, что есть у меня ценного в жизни. Так он считает. Так я сам считал до недавнего времени. До последних событий я даже не думал решиться на этот шаг. Но Кирмос своим громким поступком заявил всем, на что способна его человечность. Он позволил себе руководствоваться чувствами. Это даёт мне право надеяться на его прощение и даже благословение.

— Значит, это правда, — консул проводит ладонью по карте, стряхивая с неё крошки, и ехидно прищуривается. Под глазами его залегли глубокие тени. — Ты и госпожа Ностра… Консульские игры зашли слишком далеко, да, Грэхам? Ты перевыполнил возложенную мной миссию, — он ухмыляется. — Знаешь, годом раньше я был бы бесконечно разочарован твоим решением, но теперь…

Провидение вытолкнуло меня, как ненужную свидетельницу мужского разговора, в холод реальности. Зубы застучали, лёд пробрал до самых костей.

— Что теперь? — спросила я у напуганной Джулии. — Что теперь?

— Не знаю, — она панически выпучила глаза, потрогала мой лоб, схватила за локти. — Вам нужно отдохнуть, Верховный Совет вот-вот начнётся. Выпейте лауданум. Вы вся дрожите.

Я выбила из её рук крохотную бутылочку, и та разлетелась осколками по паркету. Запахло опиумом.

— Ещё! — потребовала я у клочка бумаги, пытаясь снова проникнуть в будущее Грэхама.

Безуспешно. Глаза закатились, но прорицание не пришло на смену темноте.

— Бледная девочка опять сходит с ума, лу-лу, — запричитал рядом Йоллу. Он погладил меня по волосам, попытался поднять и уложить на кушетку. — Госпожа Ностра, сегодня восьмой день красной луны 211 года от коронации Тибра Иверийского! Вы дома, в настоящем! Очнитесь!

— Я должна увидеть…

— Ванда! — затрясла меня Джулия. Она и сама вздрагивала, будто была вместе со мной в прорицании. — Прошу тебя, перестань! Ты умрёшь от истощения магической памяти!

Я сильнее вцепилась в записку, развернула её, смяла и скомкала. Ещё!

Дар не отозвался.

Тогда я торопливо нащупала в ушах серьги — подарок Грэхама. Крупные рубины, похожие на капли крови, придавали мне трагичной прелести. Так он сказал, вручая коробку из мастерских Люсьены Фонфон…

Я зажмурилась до белых кругов перед глазами и сама потянулась к бездонному хранилищу вечности. Нырнула в рубиновые грани, пытаясь нащупать ту судьбоносную нить, один из путей Квертинда, по которому следует экзарх Арган.

— Экзарх, вы так щедры. Мне идёт это украшение? — она выныривает из-под шёлковой простыни, подбегает к зеркалу, примеряет обновку.

Ловит мой взгляд в зеркале и не спешит разворачиваться. Изящно покачивает бёдрами и берёт персик из вазы.

Совершенная до каждого изгиба, белоснежная и хрупкая, как лепестки орхидей, рассыпанные по комнате. Они повсюду, как и запах мяты. На постели. На столе. На секретере и кушетке.

Аккуратные девичьи зубки, которые я недавно трогал языком, вгрызаются в нежную мякоть, и фруктовый сок течёт по бледной руке. Ванда смеётся. И я смеюсь. Как влюблённый дурак, как мальчишка, впервые увидевший женщину. В этом вся суть — в нашем противостоянии. Мне так нравится проигрывать ей.

Выразить любовь для мужчины так просто. Она сверкает двумя драгоценными камнями в её ушках, путается в паутине бесцветных волос. Идёт ли ей мой подарок? О да. Особенно, когда на ней больше ничего нет, кроме двух рубиновых серёжек.

— Они придают тебе трагической прелести, Ванда, — я закидываю руки за голову, удобнее устраиваясь на кружевных подушках. Она рассматривает меня жадно, даже похотливо. — Две капли вражеской крови для Великого Консула. Это ли не достойный подарок от простого стязателя?

— Будь ты простым стязателем, я бы приказала экзарху освободить тебя от должности. — Ванда присаживается на круглый пуфик, откидывает волосы, облизывает пальцы. Дразнит. — И тогда бы между нами не стояли ни условности, ни разногласия, ни стол Верховного Совета. Мы могли бы принадлежать друг другу официально, перед лицом Квертинда и семи богов.

Она говорит это без намёка. Я слишком хорошо знаю её, чтобы это понять. Просто поддалась откровению момента. И меня наполняет эйфория. Она обнажена, она принадлежит мне и хочет принадлежать ещё больше. Здесь, в доме, который мог бы стать нашим общим. Не Великий Консул, а нежная девушка Ванда Ностра. Выразить любовь к ней гораздо проще, чем выразить бесконечное восхищение стойкостью, силой и умом той мраморной твердыни, что возглавляет Верховный Совет. Она восхитительна. Разве я это заслужил, Грэхам-Лиходей из подворотни? Должность в великолепном Лангсорде — мечту любой шпаны из провинции, доверие лин де Блайта и лучшую женщину Квертинда?

Должно быть, я просто любимчик богов.

Экзарх Арган по праву может гордиться покорением поставленных вершин.

Но Грэхам-Лиходей знает, что не стоит брать больше, чем способен унести. Даже если речь идёт о божественных дарах...

— Прошлое! — бессознательно шепнула я, прерывая прорицание. — Эта эмоция, его эмоция, я чувствую её. Он счастлив. Я помню это. Но это… прошлое!

— Выпейте, — почти насильно влила лауданум мне в горло Джулия. Горечь обожгла нёбо. — Давайте же! Верховный Совет, ваша милость! Война с Таххарией-хан нависла над Квертиндом, вы не можете так истязать себя. Вставайте. Вот так, да, — подбодрила она и подвела меня к кувшину с тазом. — Умойтесь и успокойтесь. Сейчас лекарство подействует и вам полегчает.

— Что делать, лу-лу?! — метался по кабинету Йоллу. — Кто виноват? Я… — Он вцепился в лохматый вихор, едва не выдирая его. — Да, я могу быть виноват. Скажем, что я не пустил бледную прорицательницу на совет!

— Вот и хорошо, — мягко, как с ребёнком, говорила со мной Джулия. — Вот так, присядьте. Выглядите уже лучше. Как себя чувствуете?