Наследие Иверийской династии

Глава 11. Преступление или спасение?

Как сладок сна конец и новое начало

Уже зовёт меня на бой с самой судьбой.

Пусть замыслу богов я снова проиграла,

Но всё ещё дышу под Красною Луной.

Эту музыку за два года я изучила лучше, чем своё отражение в зеркале. Мелодия, в отличие от последнего, всегда была постоянной: щелчок, тихие звуки, голос Сирены Эстель. Звонкие переливы до боли знакомого, въевшегося в сознание тембра. Финальные ноты и… ещё несколько секунд звучит особая, гудящая тишина, а потом всё смолкает. Это значит, что пора подниматься. В новый, ежедневный бой с самой судьбой.

— Госпожа, госпожа, — запричитала Стрилли. — Прошу вас, не торопитесь, лу-ли! За опоздание Арму снова лишат жалования, и это будет оборот колеса справедливости, возвратная энергия “Сунь лу тут”!

— Кряхт, — выругалась я и резко села на кровати.

Недовольные служанки стояли возле кровати, покорно ожидая моего пробуждения. Эсли держала свежее платье для завтрака, Арма — мягкие кожаные туфли с вышивкой, а довольная Стрилли кружила по комнате, сваливая в стопку расписные тарелочки. Старинный пузатый сервант, кое-где потёртый от времени, стремительно пустел. На место посуды рудвик водружала невесть откуда взявшиеся подковы, ещё грязные от слякоти. И кубок, забитый алыми свечами, мелкими розами и пшеницей. “Для укрепления любовных чар,” — любезно пояснила Стрилли, когда я вопросительно подняла бровь.

— Ваше Сиятельство, сёстры и госпожа Првленская уже собираются в Голубой гостиной, — немного обиженно сообщила Эсли.

— Да, — я хотела резко одёрнуть прозрачный балдахин, но запуталась в нём, и Арма пришла мне на помощь. — Да, да, я… Поднимаюсь.

После торопливых утренних процедур и спешного одевания, после быстрой укладки волос — Эсли на этот раз только причесала запутавшиеся за ночь кудри и подхватила их голубой лентой, мы наконец вышли из комнаты.

— Ох, как на вас вчера смотрел господин Кастернад, госпожа, — шепнула Эсли из-за правого плеча. — Я думала, съест глазами! Вы были самой красивой среди мелироанских дев, Девейна мне свидетельница!

— Ха! — ухнула Арма. — Это тот, тощий и низкий, с усами? Да он едва ли выше госпожи! Тоже мне, жених, — она низко рассмеялась. — Я бы такого переломила на два счёта. Он на боевой арене и минуты не продержится, — мы свернули за угол, и Арма врезалась в одну из ваз, но быстро вернула ей равновесие и, как ни в чём не бывало, продолжила: — А тот пузатый! Ушлый старикан! Я дважды преграждала ему путь, когда тот намеревался подобраться к леди Горст.

— Хорошо, что Его Сиятельство Батор спас леди Эстель от притязаний, — мило хихикнула Эсли. — Не то пришлось бы накладывать мази от мозолей, как госпоже Дельской. Её служанка приходила ко мне ночью за лечебными притираниями. Сообщила, что несчастная всю ночь промучилась от боли в ступнях, пока наутро к ней не пришла сестра Мозьен, чтобы исцелить натруженные ноги.

Я улыбнулась уголком губ. Вот и Хломана узнала, что у безумных затей есть последствия. Наверняка она уже прокляла часы, что купила у Ганса Рилекса. Но всё же я сочувствовала сестре Дельской и немного — её служанкам.

Впрочем, мне впору было сочувствовать своим, потому что когда мы вышли на балконет, нависающий над Голубой гостиной, я увидела, что стол-аквариум был пуст. Нет, конечно, он был накрыт к завтраку, как всегда, и даже поднос с утренними письмами для Лаптолины был на месте, но за столом не было никого — ни сестёр, ни госпожи Првленской, ни слуг.

Я ускорила шаг, почти побежала по светлой ковровой дорожке. Сердце подскочило к горлу. Опоздала! Я всё-таки опоздала на завтрак! Благородные девы уже разошлись, а Лаптолина рвёт и мечет!

Первым порывом было броситься вниз по лестнице, найти Првленскую, оправдаться, извиниться или, в конце концов, устроить скандал, но я сдержалась. Расправила плечи и, аккуратно подобрав юбки, начала медленно спускаться.

Тут-то я и заметила Жорхе. Он стоял внизу, поставив одну ногу на нижнюю ступень. Стязатель терпеливо ждал, пока я, придерживаясь за перила, одолею длинную лестницу под ветвями фикуса. В хитром прищуре и довольном виде скрывалась какая-то загадка, а под мышкой Жорхе держал большой свёрток холщовой ткани.

— Доброе утро, стязатель Вилейн, — официально обратилась я, поддавшись образу благородной девы.

— Отличный день для хороших новостей, Ваше Сиятельство, — охотно поддержал мою игру Жорхе. — И для моего эксперимента над благородными девами.

— Эксперимента? — улыбнулась я уголком губ. — Надеюсь, ты не скинул их в кристальный колодец для проверки благородства?

Жорхе хмыкнул.

— Все леди уже ждут вас в кабинете госпожи Првленской, — пояснил стязатель и предложил мне локоть. — Они собрались там по моей просьбе до завтрака. Я сказал им, что хочу сообщить важные новости вчерашнего бала. Кое-что произошло.

Я охотно оперлась на руку Вилейна. Мы зашагали по паркету гостиной. В открытое круглое окно влетел порыв ветра, и лёгкая занавес преградила нам путь, но Жорхе резко её одёрнул, будто та покушалась на мою жизнь. Аппетитный запах завтрака — горячих древесных отваров и свежей выпечки — приятно дразнил. Но вместо голода я ощутила резкий укол страха.

— Что-то с ментором? — резко спросила я. — Он вчера не пришёл потому что… не смог? — мысли лихорадочно запрыгали от ужасных предположений к откровенно кошмарным. — Он жив?

— С ним всё в порядке, — успокаивающе похлопал меня по ладони Жорхе. Иверийская корона сверкнула на бородой перчатке. — Я специально не стал пояснять, что речь пойдёт о расследовании убийства Тильды Лорендин, чтобы не обеспокоить и не спугнуть потенциального убийцу. Девушки расслаблены и веселы после бала, самое время застать их врасплох.

— Ты думаешь, это всё-таки кто-то из сестёр? — спросила я.

Затея мне нравилась, но в то же время настораживала. Бархотка вдруг ощутимо сдавила горло, предвещая неприятности, и я оттянула её ворот, по старой боевой привычке размяла шею. Паника схлынула, но остался мелкий, неприятный, царапающий страх перед неизвестностью.

— Именно, — довольно кивнул Жорхе. Его светлые бакенбарды распушились. — Ещё в ночь убийства меня смутили твои слова о том, что ты застала Тильду живой и даже успела поговорить с ней напоследок.

— Я не врала! — резко встряла я, но, опомнившись, прикусила губу. — Клянусь тебе, она обращалась к сестре и выдувала кровавые пузыри. Я… — я сдвинула брови. — Пытаюсь вспомнить, что она говорила… Вроде “Сестра, не надо”, или что-то подобное. Вот бы вернуться в ту ночь и расспросить её.

Я осторожно тронула часы на руке и опустила глаза, вспоминая совсем другую ночь. Далёкую, дождливую, кроуницкую. Когда я впервые коснулась губами губ ментора, ощутив вкус смерти.

— Что она там говорила не важно, — прервал мои воспоминания Жорхе. — Сам факт того, что леди Лорендин дожила до твоего прихода и ещё могла вести беседу должен был ещё тогда привести меня к важному выводу.

Он замолчал, и я нетрепливо спросила:

— К какому?

— Сейчас узнаешь, — Жорхе кивнул на двери кабинета Лаптолины, к которым мы уже подошли. — Я так долго искал рапиру, справлялся о привычках и воспитании всех живущих в академии леди, проверял фамильные клинки их семей… Изучал повадки обитателей, их способности и возможности. Искал, кто же мог обладать достаточной силой и знанием, чтобы проткнуть тело насквозь и подвесить его. Столько усилий и времени понапрасну! А разгадка была под носом. Ты ведь мне всё рассказала. Тильда жила ещё очень долго, потому что… потому что на самом деле не было никакой сквозной раны. Я всё-таки вскрыл могилу и убедился в этом: девушка умерла не от укола в сердце, её органы почти не повреждены. Она умерла от кровоизлияния. И это была долгая и мучительная смерть.

Он потряс свёртком, и я только сейчас сообразила, что внутри наверняка спрятано оружие. Оружие убийства. Доказательства моей невиновности. Я потянулась к грязной тряпке, скрывающей тайну, но стязатель резко убрал её за спину. Засмеялся в усы, и я надулась. Он это надо мной?

— Не обижайся, — мягко пожурил Жорхе. — Тебе лучше оставаться в неведении до самого конца. Для чистоты эксперимента.

— Не веришь в мой навык лицемерить и притворяться? — подняла я одну бровь. — Что ж, ты прав, я слишком честная. Есть такой порок.

— Это твоё достоинство, — буркнул Жорхе и раскрыл передо мной дверь, тем самым прерывая наш разговор.

Я сжала зубы, недоверчиво прищурилась и всё-таки вошла в знакомый мне уже кабинет, где в этот раз было крайне людно.

Настолько людно и шумно, что даже шорох двери и наше появление остались незамеченным. Благородные леди, разгоряченные беседой, сплетнями, свежими впечатлениями после вчерашнего бала, смеялись, уплетали мариоли и корчили очаровательные гримасы. В сдержанных лёгких платьях для завтрака, с простыми причёсками, без капли румян, они выглядели даже лучше, чем вчера на балу. Так… по-домашнему.

Пятеро сестёр расположились на диванах и креслах у чайного столика, и только Зидани Мозьен наигрывала на расписном клавесине тихую мелодию, которая никак не могла отвлечь увлечённых девушек. Стол Лаптолины на четырёх слонах пустовал.

Я осталась стоять в тени входа, прислонившись спиной к стене. Жорхе молчаливой тенью замер рядом.

— …и я ему говорю: вы знаете, я теперь имею официальное разрешение на кровавые ритуалы, — рассказывала Хломана. Она помахивала фарфоровой чашкой в такт своей речи, сидя в луче льющегося сквозь панорамные окна света. — И как не только благородная дева, но и геральдист, я намерена изменить изначальное заклинание наложения родового знака. Согласно квертиндской традиции, в самой формуле вложена значимость знака отца перед знаком матери! Родовой герб мужчины довлеет над родовым гербом женщины при смешении их крови в наследнике. Разве это справедливо? Разве родители не имеют права выбирать, чей род их ребёнок будет продолжать — мужчины или женщины?

— Отвратительно! — вставила Матриция. Девушка стояла на обитом шёлком пуфике и, видимо, ещё недавно пела с него, как со сцены. — Эта древняя традиция унижает всех знатных дочерей!

— Выходит, родовой знак женщины не передаётся по наследству? — подалась вперёд Финетта, взяла из фруктовой вазы грушу и впилась в её мякоть, сверкнув белыми зубами.

— Только если женщина выйдет замуж за безродного мужчину, — ответила довольная Хломана. — Тогда его герб не будет подавлять её, и в их ребёнке продолжится единственный привязанный к крови род. Но ведь достаточно просто изменить формулу заклинания при регистрации рода! Я пока ещё недостаточно в этом разобралась, но если мне позволят и дальше изучать заклинания Толмунда, то я непременно добьюсь успеха. Изучать на практике, я имею ввиду. Кровавая магия — не привилегия мужчин, это просто инструмент, который можно направлять, — она поёрзала в кресле и указала на свою чёрную орхидею на шее. — Этот знак соединения — всё, что осталось от рода моей матери. Она накладывала заклятие менторства, поэтому я ношу символ её семьи. Но в то же время в моих жилах, как и в жилах моих братьев, течёт кровь, ознаменованная гербом отца — лошадиной подковой! И если заклятие менторства придётся накладывать мне, мой ребёнок будет носить на шее подкову!