Книги стихов

Нет, не призыв, не призыв – пускай разрастается голос —

В крике твоем; хоть кричал бы ты самозабвенно,

Как пернатый самец, подхваченный временем года,

Забывший, что жалкая тварь – не сердце сплошное,

Ввергнутое в сокровенное небо. С такою же силой

Любимую звал бы ты, чтобы, не видя,

Узнала подруга тебя и в ней бы проснулась

Ответная весть, превыше слуха согрета, —

Твоему дерзновенному зову разгоряченная самка.

И поняла бы весна: ни одной не отыщется точки,

Где бы не раздавалось предвестье. Сначала

Маленький вопросительный возглас, в ответ на который

Возрастающей тишиною молчит утвердительно день.

После вверх по ступеням великого клича

В храм грядущего воображаемый. Трели. Струи фонтанов,

Которым стремительный луч уже обещает паденье

Игрою своей. А перед всем этим – лето.

Не только летние утра, не только

Их лучистая рань и зарождение дня.

Не только летние дни, столь нежные ради цветов,

Властные и могучие ради деревьев.

Не только благоговение сил раскрывшихся этих,

Не только дороги, не только луга вечерами,

Не только светлое веянье после грозы на закате.

Не только предчувствие сна, не только вечерние грезы, —

Ночи прежде всего! Высокие летние ночи.

Звезды прежде всего! Звезды земные.

После смерти узнать бы, что нет им вправду числа,

Всем этим звездам: попробуй, попробуй забудь их!

Слышишь, позвал я любимую. Но ведь пришла бы

Она не одна… Из могил своих слабых

Девушки с нею пришли бы… Как я ограничу

Клич мой призывный? Землю по-прежнему ищут

Утопленники… Дети, здешнюю вещь,

Только одну, захватив, обретаешь многие вещи.

Разве судьба не сгусток нашего детства?

Как часто любимого вы обгоняли в беге блаженном

Неизвестно куда, на простор.

Здешнее великолепно. Девушки, вы это знали.

И в нищете, опускаясь на самое дно,

В мерзких улочках города, в гноище, в скверне открытой

Ниспослан был каждой свой час, пускай даже меньше

Часа – какой-нибудь вневременной промежуток

Между мгновений, когда обладаешь

Всем. Бытие. Жилы полны бытия.

Мы легко забываем все то, что соседи

Усмешкой завистливой не подтверждают. Нам нужно

Явного и полновесного, тогда как явное счастье

Познать нам дано лишь во внутреннем преображеньи.

Нет вселенной нигде, любимая, кроме как в нас.

Жизнь, преображаясь, идет, и внешний мир убывает.

Туда, где однажды реальный дом возвышался,

Просится образ теперь, чистейшее измышленье,

Словно он остался в мозгу, нисколько не изменившись.

Дух времени строит себе хранилища силы,

Бесформенным напряженьем, извлекаемым отовсюду.

Больше не знает он храмов. Теперь мы, сердца расточая,

Копим втайне. Да, если заслужишь и выдержишь вещь,

Вымолишь вещь на коленях,

Вся в Невидимое она уже переместилась.

Тут предел для того, кто в своей слепоте неспособен

Вознаградить себя, внутренний храм воздвигая.

Сколько таких обездоленных на перепутии смутном!

Прошлое не для них, ближайшего им не достать.

Недостижимо сегодня ближайшее для человека.

Это нас пусть не смущает. Пусть в нас прочнее хранится

Познанный облик. Вот это стояло однажды

В центре судьбы разрушительной, в гуще людской,

В безразличьи стояло, своим бытием привлекая

Звезды небесные. Ангел,

Это тебе покажу я. Во взоре твоем

Пусть напоследок возникнет спасенная стройность.

Башни, пилоны, Сфинкс. Упор, взыскующий неба.

Сумрак былых городов. Сумрак соборов.

Разве это не чудо? Ведь мы это сделали, ангел.

Поведай, великий, что мы на такое способны – дыханья

Мне для хвалы не хватает. Стало быть, не упустили

Мы пространств, этих наших пространств.

(Как должны быть огромны они, если тысячелетья

Нашего чувства заполнить их не смогли.)

Башня была высока, не правда ли, ангел? И рядом

С тобою была высока, и Шартр был огромен.

Музыка, разрастаясь, нас превышала.

А любимая ночью одна перед темным окном…

Разве не доставала она тебе до колена? Нет, я тебя не зову,

Ангел, и пусть бы позвал! Ты не придешь. Ибо мой

Крик удаленьем наполнен, и против потока

Ты не шагнешь. Как рука,

Крик мой протянут. Ладонью,

Готовой схватить, защитой и предупрежденьем

Остается он перед тобою,

Непостижимый.

Элегия восьмая

Посвящается Рудольфу Касснеру

Наружу тварь глядит во все глаза,

И перед нею даль открыта настежь.

У вас одних глаза, как западни,

Свободный преграждающие выход.

Приносит нам известия снаружи

Звериный только лик. Младенца мы

Переворачиваем, чтобы сзади

Он видел внешность, а не глубину,

Столь откровенную в зверином лике,

Свободную от смерти. Только смерть

Способны видеть мы, а зверь свободен.

Всегда кончина позади него.

Бог – перед ним. И если зверь уходит,

То он уходит в вечность, как родник.

Нет перед нами чистого пространства,

Где без конца цветы произрастают.

Мир перед нами всюду и всегда

И никогда – безмерное Нигде,

Которое вдыхаешь ненароком

И вечно знаешь и не вожделеешь.

Детьми теряемся мы в нем. Нас будят.

Лишь перед смертью тут как тут оно.

И мимо смерти ты глядишь наружу

Великим взглядом зверя, может быть.

Порой доступно это и влюбленным,

Когда другой не застит. В изумленьи

Они, как будто по ошибке, видят…

Но сразу же другой перед глазами,

И снова мир. Мир всюду и всегда.

К творенью мы всегда обращены.

Лишь в нем для нас отражена свобода,

Которую мы сами затемняем.

Сквозь нас безмолвный зверь глядит спокойно.

Не в этом ли судьба: стоять напротив…

Других уделов нет. Всегда напротив.

Когда бы зверю наше разуменье!

Уверенно идя навстречу нам,

Увлек бы нас он за собой, пожалуй,

Но бытие для зверя бесконечно

И чисто, как пространство перед ним.

Живет он без оглядки на себя.

Там, где мы только будущее видим,

Он видит все и самого себя,

Навеки исцеленного, во всем.

Но даже в чутком теплом звере скрыта

Великая, тяжелая забота.

И с ним воспоминанье неразлучно,

Одолевающее часто нас.

Кто знает, не была ли цель однажды

Гораздо ближе, ласковей, вернее.

Тут расстояние, а там дыханье

И родина вторая после первой

Не очень-то уютна для него.

О тихое блаженство малой твари,

Не покидающей родного лона.

Комар счастливый прыгает внутри,

Свою встречая свадьбу. Лоно – все.

Соприкоснулась от рожденья птица

И с тем и с этим, хоть и не вполне,

Как будто бы она – душа этруска,

Которая в пространстве после смерти

Почиющей фигуркою прикрыта.

В каком смятеньи из родного лона

Взлетаешь, самого себя страшась,

Пронизывая воздух! Так по чашке

Проходит трещина. Так нетопырь

Крылом своим фарфор заката режет.

А что же мы? Мы зрители везде,

Всегда при всем и никогда вовне.

Порядок наводя, мы разрушаем,

И сами разрушаемся потом.

Кто нас перевернул на этот лад?

Что мы ни делаем, мы словно тот,

Кто прочь уходит. На холме последнем,

С которого долина вся видна,

Он оборачивается и медлит.

Так мы живем, прощаясь без конца.

Элегия девятая

Зачем же, зачем, если нужно

Срок бытия провести, как лавр, чья зелень темнее

Всякой другой, чьи листья с волнистой каймою

(Словно улыбка ветра), – зачем

Тогда человечность? Зачем, избегая судьбы,

Тосковать по судьбе? Ведь не ради же счастья —

Предвкушения раннего близкой утраты,

Не из любопытства, не ради выучки сердца,

Которое было бы лавру дано…

Нет, потому, что здешнее важно, и в нас

Как будто нуждается здешнее, эта ущербность

Не чужая и нам, нам, самым ущербным. Однажды.

Все только однажды. Однажды и больше ни разу.

Мы тоже однажды. Но это

Однажды, пускай хотя бы однажды,

Пока мы земные, наверное, неотвратимо.

Только бы не опоздать нам! Добиться бы только!

В наших голых руках удержать бы нам это,

В бессловесном сердце и в переполненном взоре.

Этим бы стать нам. Кому передать бы нам это?

Лучше всего сохранить навсегда… Но в другие пределы

Что с собою возьмешь? Не возьмешь созерцанье,

Исподволь здесь обретенное, и никакие события.

Значит, здешние муки и здешнюю тяжесть,

Здешний длительный опыт любви…

Сплошь несказанное. Позже, однако,

Среди звезд каково: еще несказаннее звезды.

Странник в долину со склона горы не приносит

Горстку земли, для всех несказанную. Странник

Обретенное слово приносит, желтую и голубую

Горечавку. Быть может, мы здесь для того,

Чтобы сказать: «колодец», «ворота», «дерево», «дом», «окно».

Самое большее: «башня» или «колонна».

Чтобы, сказав, подсказать вещам сокровенную сущность,

Неизвестную им. Скрытная эта земля

Не хитрит ли, когда она торопит влюбленных,

Чтобы восторгами не обделить никого?

Старый порог у дверей. Пусть под ногами влюбленных

После стольких других,

Перед тем как другие придут,

Этот старый порог обветшает… чуть-чуть обветшает.

Здесь время высказыванья, здесь родина слова.

Произнося, исповедуй. Скорее, чем прежде,

Рушатся вещи, доступные нашему чувству.

Безликое действие вытеснит их и заменит.

Лопнет его оболочка, как только деянье

Вырастет изнутри, по-иному себя ограничив.

Между молотами наше сердце

Бьется, как между зубами

Язык, остающийся все же

Хвалебным.

Ангелу мир восхвали. Словами хвали. Ты не можешь

Грандиозными чувствами хвастать пред ним. Во вселенной,

Там, где чувствуют ангелы, ты новичок. Покажи

Ты простое ему, родовое наследие наше,

Достояние наших ладоней и взоров.

Выскажи вещи ему. Он будет стоять в изумленьи.

Так ты стоял в мастерской у канатчика в Риме

Или перед горшечником нильским. Вещи ему покажи,

Их невинность, их счастье и до чего они наши.

Покажи, как страданье порой принимает обличье,

Служит вещью, кончается вещью, чтобы на тот свет

От скрипки блаженно уйти. И эти кончиной

Живущие вещи твою понимают хвалу.

Преходящие, в нас, преходящих, они спасения чают.

Кто бы мы ни были, в нашем невидимом сердце,

В нас без конца мы обязаны преображать их.

Не этого ли, земля, ты хочешь? Невидимой в нас

Воскреснуть? Не это ли было

Мечтой твоей давней? Невидимость! Если не преображенья,

То чего же ты хочешь от нас?

Земля, я люблю тебя. Верь мне, больше не нужно

Весен, чтобы меня покорить, и одной,

И одной для крови слишком уж много.

Предан тебе я давно, и названия этому нет.

Вечно была ты права, и твое святое наитье —

Надежная смерть.

Видишь, я жив. Отчего? Не убывают ни детство,

Ни грядущее. В сердце моем возникает

Сверхсчетное бытие.

Элегия десятая

Лишь бы мне хоть на исходе угрюмого знанья

Ангелов, как подобает, восславить в согласии с ними.

Лишь бы звучные молоты сердца не отказали

Из-за хрупкой струны, неуверенной или