Ангел для Дьявола

Глава 40

«Когда кажется настало хорошо, убедись, что это не мираж…»

Огастин вот уже сутки не отходил от кровати Челси, охраняя её сладкий сон как преданный, сторожевой пёс, в то же время ожидая, когда она наконец придёт в себя озарив своей лучезарной улыбкой комнату. Часы шли, а она всё по-прежнему не приходила в себя. Предчувствие медленным тлением закрадывалось в каждую клеточку тела доводя до паники. И с наступлением вечера Огастин приказал магам-лекарям немедленно обследовать Челси.

Огастин пристально наблюдал за действиями только что вошедших лекарей.

Они встали по сторонам от кровати Челси и каждый касаясь кончиков её рук и ног принялись аккуратно пускать в неё магическую энергию, жизненную магию, которая позволит прийти в себя в короткие сроки. За этим ритуалом стоит многое, магам дано видеть то, что другим не подвластно, такое как: обследовать здоровье, найти подходящее лечение, излечить раны и стереть память.

Огастин сильно настораживался, когда каждая попытка влезть в её голову не давала успеха. Словно человек умер и никаких воспоминаний у неё больше нет, как и мыслей тоже. Его это не на шутку взволновало, сердце подсказывало неладное и не ошибалось. Потому что когда маги-лекари закончили ритуал, сообщили о страшном, о чём Огастин не мог и помыслить, приговор прозвучал взрывом в каждой оболочке тела.

— Господин Огастин, по какой-то причине наша магия не даёт более никакого эффекта для госпожи Челси, — руки мага дрожали, ведь извещать о подобном королю, может оказаться последними словами в его жизни и маг это понимал, отчего неистово переживал, но всё же добавил: — однако, если так пойдёт дальше, то госпоже Челси осталось совсем недолго мучиться.

Глаза Огастина воспламенились, маг в миг запылал, как бенгальский огонь и через несколько секунд от него осталась кучка пепла, дым и невыносимая вонь, которая заволокла всю комнату, но дьяволу глубоко на это плевать.

— Если ещё кто-то из вас осмелиться прийти с таким заявлением — убью! — угрожающе прорычал повелитель Ада, глаза магов ответили чётким пониманием, им даже не надо было отвечать, да и страх засел в них так, что вымолвить что-либо было не в их силах.

Огастин вышел, громко хлопнув дверью. В нём лютовала буря злости и непонимания! Что же он делает не так? Да всё он делает не так! Всё! И как же ему надоело всю жизнь за что-то бороться! Сначала боролся за внимание отца, потом боролся за трон, теперь нужно бороться за жизнь любимой! Иначе без неё, ничего иметь значения уже не будет. Детей сам не вырастит, так как смотреть им в глаза спокойно не сможет и понимать, что ты виновник смерти их матери? Что это из-за тебя, твой ребёнок не может испить материнского молока и почувствовать тепла материнской любви!

Мысли извергались лавой, обжигая всю душу, Огастину хотелось вывернуться на изнанку, но не думать и не чувствовать себя виноватым, не ощущать себя последним ничтожеством и подонком, который так поступил с ангельской, любимой душой. Она ведь спасала его не позволив казнить Леона. А он дурак, не хотел даже мысли допустить, что она права, права его девочка! Он крушил всё что встречалось ему на пути: напольные светильники, книжные шкафы, кресла и диваны — образуя щепки и груду мусора. Превратившись в дьявола, он сжигал всё что окружало, никто не осмеливался остановить выход его злости наружу.

Наконец, когда он успокоился с тяжёлым дыханием поднялся наверх и свалившись мешком на кровать с минуту полежав, сомкнув глаза, уснул.

Поднявшись ранним утром, Огастин не чувствовал себя отдохнувшим, всю ночь он бредил одним именем как умалишённый. Только для себя решил не идти сразу в комнату Челси, а зайти в детскую и вдохнуть в себя чуточку жизни, понять для кого в первую очередь ему надо бороться за жизнь Челси.

Просунув сначала голову, потом уверенно зайдя внутрь, в нос тут же ударил неописуемый молочный, младенческий запах. Душу обдало сладостным теплом, таким неизведанным, но до боли приятным.

Металлические детские две кроватки, кованные в классическом стиле стояли у стены, а в них тихо сопели первенцы короля Огастина Дюрана. Он посмотрев на них таких сказочно чудесных, был неистово горд почувствовав себя отцом, вздёрнув слегка подбородок. Сначала он подошёл к девочке, пухленькие, розовые щёчки — умиляли отцовское сердце, слёзы навернулись на глаза. Стряхнув подступающие слезинки, склонившись к маленькому ароматному ушку, царственно произнёс:

— Габриэла! Моя, Габриэла! Носи это имя с высоко поднятой головой, как носила его твоя бабушка! — поцеловав в горячий лобик, озарил улыбкой голубоглазую девчушку, с шоколадными, редкими волосиками, а она словно всё понимая громко, довольно заголосила.

Подойдя к колыбели мальчика, который в этот момент сладко, безмятежно спал. Хмуро сморщенный лобик, курносый носик сразу дают знать, что не абы кто перед королём, а серьёзный, умный парень. Двойняшки уже различались между собой в развитии, но это и понятно, потому что не стоит забывать, они взяли разную наследственность от родителей. Дьяволы растут быстро, два года и на тебе — двадцать лет и на этом изменение значительно замедляются, примерно живя два долгих века, бывает и больше. А вот ангелы, растут эквивалентно людям, живя в общей сложности сто пятьдесят лет.

Маленький кулачок придерживает щёчку, а губки сложены в бантик. Огастин умилённый милой миниатюрой, засиял и пригнулся поправить одеяло, со всей любовью сказав:

— Майкл! Твоё имя Майкл. Мой отец был не самым лучшим, но я уверен, нося его имя ты внесёшь в мою жизнь только гордость и восхищение.

Дверь комнаты неожиданно отворилась и вошёл ошарашенный маг.

— Прошу прощения, господин, но это срочно. Госпожа Челси пришла в себя, — говорил сбивчиво, прерываясь, чтобы перевести дыхание.

Сердце Огастина волнующе застучало выбивая ритм. Поцеловав малыша в тёплый лобик он бесшумно ускользнул за дверь. Его ладони вспотели, спешно стерев с них влагу о край футболки, взялся за ручку двери. Ворвавшись он почти бросился в ноги Челси, бегая взглядом по её лицу, рукам, ногам, оценивая состояние.

— Где мои дети? — засохшими губами она глухо прохрипела.

— С ними всё в порядке, они под надёжным присмотром. Лучше скажи, как ты? Как себя чувствуешь?

— Я умираю, Огастин, — её слова прозвучали, подобно пушечному выстрелу.

— Нет, что ты такое говоришь? Всё хорошо! — он строго посмотрел на рядом стоящего мага и обратился к нему. — Что она говорит?

— Господин Огастин, госпожа потеряла много крови и исчерпала всю магическую энергию. Только благодаря нам она не умерла при родах и жива сейчас, но дальше увы… — секундная пауза — мы бессильны. Её организм отторгает всё то, что мы можем ей дать.

— Огастин, можно тебя попросить? — вопрошает Челси, напоминая о себе.

Не было сил у Огастина испытывать всю тяжесть ноши, схватив мага за локоть, потащил за дверь. Жестко прислонив к стенке, держа крепко горло мага, злостно шипит:

— Слышишь, ты меня слышишь? Челси не умрёт! Скорее ты кони двинешь, а Челси будет жить! Понял меня?

— Да, господин, я вас слышу, но и вы меня услышьте! — Огастин прижал ещё сильнее к стене. На что маг умоляюще простонал, — нашей вины в этом нет!

Огастин с бешеным рыком отпустил мага и тот упал обессилено на пол, став лихорадочно дышать.

— Чем ей можно помочь? Может моя кровь или моя магия, или ещё что-то? — пролепетал Огастин.

— Нет. Ни вы, ни даже белые маги не могут ей помочь.

— А что тогда!? Что шакал его побери, тогда ей может помочь!? — громко закричал, ударяя кулаком в стену, каждое слово о безнадёжности ситуации словно лезвием вонзалось в кожу.

— Мы выясняем, ищем, — испугано расставив перед собой ладони, трясся всем телом маг-лекарь.

— Сколько ей осталось? — ядовитый вопрос с трудом сорвался с языка, а желудок выворачивал на изнанку.

— День, два.

— Сука! — выругался он, снова ударяя и избивая стену до хруста в костяшках, глаза превращались в чёрные пустоты. — Чё разлёгся!? Иди ищи, мать твою! Ищи спасения для неё, цепляйся за любую находку! Землю рой, жри, плевать, но чтобы она осталась жива! — схватив за шиворот мага, поднял словно пушинку, отбросив в сторону, а маг как ужаленный побежал, спотыкаясь и падая.

Лбом уперевшись о дверь унимал в себе очередную бурю, чтобы Челси не видела его в таком состоянии.

Женщина текущая по его венам уходит, от него уходит… Чувства захлёстывали. Страшно осознавать, что слова становятся явью: «Как родишь наследника, можешь быть свободна. Я выпускаю птицу из золотой клетке!» — эхом в памяти раздаются слова, которые он уверенно адресовал Челси. Но Огастин даже предположить не мог, что это случится таким образом. Да и не хотел он вовсе её ухода, хотел вместе и до конца. Так вместе жить, чтобы все тыкали в них пальцем и говорили «вот это любовь!», а не это всё происходящее сейчас!

Десять… пятнадцать… сорок минут… час. Столько стоял, не осмеливаясь войти, но сделав глубокий вдох всё-таки решился и вошёл, надев непринуждённую улыбку для неё, чтобы не волновалась.

Он спустился перед ней на одно колено, покрывая жадными поцелуями холодную, почти ледяную кисть.

— Я люблю тебя, Челси!

Она высвободила руку, собравшись что-то сказать, но получилось только немое движение губами.

— Ты хотела меня о чём-то попросить, — проговорил Огастин, он, оживившись, пытался понять следующие попытки шевеления губами.

Было видно насколько сильно ей тяжело давались эти выдавливания речи, а ему насколько тяжело было её понять.

— Сьюзи, — сдавлено, еле слышно произнесла, но Огастин успел уловить.

— Ты хочешь увидеться с Сьюзи?

Она кивнула, подтвердив его вопрос.

— Хорошо, я всё сделаю. Что-то ещё, родная? Хочешь ли с детьми увидеться?

Челси так же согласно кивнула и даже улыбнулась, приподнимая бледные уголки рта. Вышло, конечно, криво, но всё равно она по-прежнему прекрасна. Огастин быстро организовал встречу детей с матерью. Этот день они провели все вместе, в тёплом, семейном кругу. Челси молчала, но Огастин понимал её без слов. Вечером дети уже сладко спали в своих кроватках и Челси дала понять Огастину, что тоже устала и хочет спать. Он не решился уйти, бережно подтолкнув одеяло, укрывая хрупкие плечи Челси, сел на кресло напротив и продолжил охранять сон, любуясь её необычайной красотой.