Ангел для Дьявола

— Как же я скучал. Чуть умом не двинулся, — шепчет, целуя шею, а я мёдом растекаюсь в его ласковых объятиях.

Его голый торс сводил меня с ума и я гладила по нему ладонью, будто говоря «мой, мой и только мой», опуская руку ниже, ниже, ещё ниже добираясь до того заветного, что скрывается под чёрными штанами. Дотронувшись до огромного члена, пульсирующего в моих руках, я невольно облизнула губы, а у него глаза огненным блеском вспыхнули, оскалившись словно предупреждая «Нарываешься, детка!». Я стала водить ладонью вперёд назад, отчего он вызывающее застонал. Предел возбуждения был достигнут пика, тумблер щёлкнул и нас было не остановить, схватив меня на руки, повалив на кровать пригвождая собой в матрац. Тяжело дыша в так друг другу мы жадно целовались. Он разорвал лифчик на ошмётки и жемчужные бусы разлетелись, дорываясь до груди. Мои соски торчали изнывая в диком желании, призывая взять их и он сделал это. Жадно облизывает коричневый ореол, играючи втягивая в рот. Не удержавшись от наслаждения прогибаюсь под ним, томно простонав, запуская пальцы в его волосы.

Слишком стремительно очутилась без трусиков, слишком стремительно он оказался передо мной голым. Блеск в глазах Огастина от вожделения вкусить истинное наслаждение и я его прекрасно понимаю, даже поддерживаю. Он стал раздвигать мне ноги, но я хотела совсем иного. Мне хотелось делать всё самой, стать ведущей сегодняшнего шоу, нашего шоу. От которого искры из глаз и фейерверк в ушах стреляют, издавая перед залпом свистящий звук.

Он послушно перевернулся на спину, нетерпеливо ожидая меня. Его массивные мышцы играли в нетерпеливом ожиданье. Тело багрового цвета, покрылось испариной, отчего перламутром переливалось на свету. Он невероятно огромный, внушительное тело завораживала и восхищало одновременно, а его сексуальность вскружила голову до упаду, какой же он невероятный! Мой! Потому что он мой дьявол! А я его белый ангел! Нам фантастически хорошо вместе, остальное не так уж и важно!

Я представила, как окунаюсь в озеро под названием «Храбрость» и с разбегу прыгаю в него. Только в моём случае, озеро — это Огастин. И я осторожно, не спеша насаживаюсь на его член. На мой взгляд, это выглядело неуклюже, но веки Огастина прикрылись и послышался стон наслаждения. Я стала двигаться извивающимися движениями, подобно змеи. Волна неизведанных ощущений накрыла с головой так, что я попрощалась с рассудком прибавляя бешеный темп. Сама не поняла, как уже громко и истошно кричала от удовольствия. Животная страсть так поглотила, что мои крылья невольно распахнулись и я просто утонула в спектре блаженства и страсти. Он сел обнимая меня за талию, а я не прекращая извивалась на нём. В комнате раздался шелест его крыльев, внушительных размеров, которые зрелищно распустил Огастин за своей спиной. Стал происходить мощнейший обмен магией и это было так неописуемо, ощущать себя частью его души, частью его тела. Чувствовать посылаемые им импульсы — просто чудо из чудес! Я для него особенная, потому как этим с кем попало не обменяешься.

Это длилось дольше чем оргазм, так как намного больше чем оргазм. Нет слов чтобы точно описать насколько сильно я утонула в эйфории счастья.

— Я люблю тебя, Челси! Оо, как же я тебя люблю, — шепчет он хрипло, переводя дыхания.

— Не больше чем я тебя! — бросаю в ответ со смешком.

Мы не могли оторваться друг от друга, словно если прекратим — задохнёмся.

Но рассвет наступил неожиданно, а это значило, что наступило время пробуждения и кормление малышей. Растут они очень стремительно, а пропустить так легкомысленно их грудной возраст я не собираюсь, поэтому спешу сообщить о своём уходе Огастину.

— Всё мне пора, — сажусь на край кровати и накидываю махровый халат, завязав пояс на талии.

— Ну там же няни есть, они и присмотрят за детьми, — держит за руку, насупив расстроено лицо.

— Нет, — отчеканила я. — Их мать — я, а не няни!

— Понял, понял, — выставил руки в знак, что он сдался и спорить больше не будет. — Нашим детям можно только позавидовать, такая мамочка наседка у них.

— Что значит наседка? Я, по-твоему, на курицу похожа?

— Нет, что ты! — отрицательно качает, нахально улыбаясь. — На квочку!

— Ах, ты! — беру подушку и бросаю в него.

Он смеётся, и я подхватываю.

— Смех смехом, но я пойду, — целую напоследок и спешу к своим крошкам, которым на секундочку, по дьявольским, возрастным меркам — годик, в то время когда на самом деле прошёл месяц с их дня рождения.

Заглянув в комнату, где Майкл уже стоял в кроватке и звал меня требовательным голосом, я тут же принялась его кормить. В углу комнаты у кроватки Майкла стояло кресло качалка для кормления, на нём мы расположились, как обычно, это делаем всегда. Он с аппетитом покушал и снова уснул, в то время как Габриэла громко, протестующе дала о себе знать.

— Тс-шш, — пытаюсь успокоить крикушу, поспешив уложить спящего Майкла в кроватку и подошла взять её.

Габи нетерпеливо стала стягивать халат.

— Трр, трр, трр — так она на своём детском языке просила грудь. Меня это очень веселило.

— Стой, подожди, — оттягиваю её, смеясь и умиляясь от этих наглых щёчек, быстро усаживаюсь с ней в кресло, принявшись кормить.

Она совсем не хотела засыпать и просила ещё и ещё, зато спать хотела я. Бессонная ночь давала о себе знать да так, что я незаметно для себя уснула.

Разбудил меня резкий запах, запах дыма и заливистый смех Габи. Распахнув веки, я увидела, как воспламенилось одеяльце, что свисало с кровати Майкла. Самообладание меня покинуло, на смену пришла растерянность, она заставила меня онеметь в миг. Секунду как рыба шевелила губами, пока голос всё-таки не прорезался.

— Нет, нет. А, а, что же это такое? — интонация стала глухой, не моей совсем.

Я спешно оставила Габриэлу в другом углу комнаты, где она обычно играла. Сама тем временем подбежала к кроватке Майкла, где он плакал, громко и истошно плакал. Скинув с него одеяло, подхватила его на руки и принялась тушить ногами одеяло. Я забыла все заклинания о том, как тушить огонь, отупела в секунду напрочь!

Ноги обжигала тлеющая ткань, но я не сдавалась, с остервенением тушила пламя, пока не покончила с ним вовсе. Со злости пнула ткань в сторону, упала на колени и стала осматривать ножки моего мальчика. Он громко плакал, ему было больно, сердце материнское не удержалось и я заплакала вместе с ним. Мои рыдания полны отчаяния и сожаления. Чувство вины перед сыном жрало как дикое животное.