На прорыв

И продолжил, крича мне почти прямо в ухо (от стоящего кругом грохота даже так я его едва слышал):

— Да я, собственно, за этим и пришёл, — привёл второго номера. Поможет ленты снаряжать.

— Красноармеец Петрухин, — раздалось откуда-то сбоку и снизу.

Мельком глянув вниз, увидел невысокого молоденького паренька, уже сноровисто набивающего опустевшую ленту патронами. Судя по двум вскрытым цинкам, у которых присел этот недоросль, теперь от недостатка боезапаса не помрём.

— И где только раздобыть успели? Вот, блин, вояки: как врага бить — и нет никого, а как патроны тырить — тут как тут, — пробурчал я, не отвлекаясь, впрочем, от пулемёта.

— Ты, братец, только работай быстрее, — подбодрил я паренька, — Недобитых фрицев дюже много, а швейная машинка (мотнул головой в сторону пулемёта) — жутко прожорлива.

— Думаю, споётесь, — удовлетворённо высказался лейтенант, — Скажите, Ольга, а что за стрельба на станции Парфино сегодня ночью была? Да и сейчас — зарево на полнеба?

Только сейчас с удивлением отметил, что станция разгорелась что надо. Даже отсюда видно, как полыхает. Когда уходил — огня было не столь много. Прикинув полено к носу, понял, что и отъехал не особо далеко — всего-то километров пять-семь. Ну, от силы десять. А я-то думал — километров двадцать отмахал. Похоже, мой топографический кретинизм “все извилины заплёл” так, что в голове всё перепуталось. Причём, даже не уверен в сторонах света: мог ведь вместо северо-востока махануть и на северо-запад. Ночь же была. Ничего не видно. Блин. Вот засада…

— А, это я там пошумела чуток, — скривился я от досады.

Рассказывать о своих похождениях не было вообще никакого желания: кто ж поверит какой-то мутной девке, которая, по идее, может только коровам хвосты крутить, да перед мужиками задом вертеть? Треплом ещё, не дай Бог, посчитают — тогда и вовсе со свету сживут. Но пришлось раскрыть карты: в военное время разведданные очень нужны. И тут все мои хотелки уже не играют никакой роли — жизни бойцов много важнее.

— В Парфино прибыло несколько эшелонов с живой силой врага и танками. Я насчитала около двадцати машин. По живой силе — пара тысяч фрицев, а то и поболе. Точнее сказать не могу, поскольку с освещением не повезло, да и видела станцию только с одной стороны. Кроме того, обнаружила десяток грузовиков с горючим. Теперь, как вы уже поняли, их нет — зарево пожара об этом лучше меня говорит.

— И ты что же, всё сама сделала? — удивился лейтенант.

— Нет, блин, Змея Горыныча трёхголового с собой притащила, — сплюнул я, дав очередную короткую очередь по ставшим проявлять подозрительную активность немцам.

— Вас, что ли, нужно было там дожидаться? — резко присев, потащил за собой вниз лейтенантика, дабы пережить очередную порцию свинца, застрекотавшую по обшивке, — Так, лейтенант, хватит разговоров. Надо срочно позицию менять — фрицы, вон, уж конкретно так пристелялись. Сейчас влупят из миномётов — и поминай как звали. Иди лучше, своими командуй. Причешите их там — я вам их миномётную батарею на блюдечке с голубой каёмочкой выложила. После поговорим, если живы останемся.

— Добро, — кивнул командир и быстро выкатился из “Ганомага”.

— Ну что, Петруха, захлопывай дверь в десантное отделение и держись крепче: сейчас потрясёт немного — позицию сменим, — подмигнул я молоденькому солдатику.

— Я Александр, — важно поправил меня второй номер, но створки при этом захлопнул.

— Хорошо, Петруха, учту! — даже и не подумав сменить прозвище, шустро запрыгнул на место водителя и дал газу. Стало вдруг так хорошо, что от удовольствия даже засмеялся, вызвав недоумённый взгляд невольного спутника.

В предвкушении потехи чуть не встав на дыбы (так в тот момент показалось), “Ганомаг” тут же рванул по пересечённой местности как заправский спринтер. Ещё когда занимал позицию в тылу “засадников”, приметил один интересный овражек, идущий вдоль траншей, занимаемых фрицами. В него сейчас и нырнул. Овражек оказался неглубок, но мне это и было нужно: над землёй теперь торчал только щиток пулемёта. Всё остальное оказалось внизу. Проехав немного вперёд и заняв новую, более выгодную, как мне показалось, позицию, снова встал к пулемёту. Двигатель глушить не стал.

— Ленту давай, — коротко отдал приказ пацану.

Заправить новую — минутное дело. Щёлкнул затвор и новая порция свинца устремилась в направлении пока ещё держащих оборону немцев.

В первую очередь старался выбивать офицеров и пулемётные точки. Создать шквал огня даже с имеющимся запасом патронов, к сожалению, было нереально. А потому стрелял короткими, скупыми очередями. Причесал немного фрицев — прыг за руль — отъеду по овражку метров на десять-двадцать, и снова за пулемёт.

Но всё когда-нибудь заканчивается. Даже до самых упёртых фрицев, наконец, дошло, кто играет главную скрипку в данном оркестре: в тылу я для них — как шило в пятой точке. По фронту же их позиции были ещё весьма сильны, отчего нашим пока не удавалось получить хоть какое-то преимущество. И по мне начали садить чуть не из всех имеющихся в наличии стволов. Пока спасала только быстрая смена позиции и то, что в ровике имелись более глубокие участки, позволявшие скрыть весь “Ганомаг” полностью.

Наконец, раздался так давно ожидаемый свист со стороны захваченной миномётной батареи и мины стали рваться в порядках врага, заставив его крепко призадуматься. А чтобы думалось быстрее, поддал жару из пулемёта и я.

Видимо, это оказалось последней каплей, заставившей немчуру удариться в окончательное бегство.

Ну ещё бы: спереди — русские, на левом фланге — русские, даже в тылу — русские. Особенно страшным выглядит зарево пожара со стороны станции, где, по идее, должны находиться свои. Вот немчура и не выдержала, став активно откатываться назад. Ну, как назад? Сзади им мешал я со своим пулемётом. А потому пришлось уходить на юго-восток — немного правее Парфино.

Видимо, именно этого манёвра и дожидалось командование наступающих частей РККА (и это вспомнил): с криками “Ура!”, сопровождаемыми трёхэтажными матами-перематами и ураганным огнём из всех стволов, русская пехота ворвалась в отступающие порядки врага, окончательно сломив его сопротивление.

Чтобы не дать уйти успевшей выскользнуть из огненного мешка части гитлеровцев, умудрившихся вывернуться буквально в последний момент и рванувших к Парфино, пришлось срочно прыгать за руль и вести бронетранспортёр прямо по снежной целине на тот самый пригорок, с которого было всё прекрасно видно. Говоря по-военному — я стремился занять господствующую высоту.

Взяв подъём, лихо притормозил и, по-прежнему не глуша двигатель, снова бросился к пулемёту. Отсюда прекрасно просматривались спины улепётывающих во все лопатки немцев, которых с видимым удовольствием и причесал. Не так, чтобы их было много — всего-то с десяток-полтора. Но ни один, падла, не ушёл!

И только с довольным оскалом повернулся ко второму номеру, как голова тут же мотнулась обратно:

— Танки-и-и! — раздался звонкий женский крик, далеко разнёсшийся по округе.

Пять коробочек, чешущих на всех парах к месту схватки, — этот аргумент уже не про мою честь: бодаться с танковой бронёй банально нечем.

На фоне разгорающейся зари, освещаемые с правого боку, танки врага смотрелись весьма эпично. Жутко и завораживающе одновременно. За ними угадывались телемпающиеся следом несколько тентованных грузовиков. Дальше тоже что-то ползло, но разглядеть, что именно, не было никакой возможности: клубящаяся снежная пыль закрыла весь обзор.

Был, конечно, маленький шанс на то, что примут за своих. Но недавняя показательная расправа над бегущими камрадами не осталась танкистами незамеченной, о чём недвусмысленно заявил снаряд, выпущенный орудием головного танка и просвистевший чуть выше “Ганомага”.

“Ну да, на ходу — какая же точность? Хоть бы притормозил для начала!” — пробурчал мой внутренний голос.

В опровержение сего факта снаряд, выпущенный вторым танком, разорвался гораздо ближе, сбив меня с ног и обдав бронетранспортёр градом осколков. И в этот момент наступила тишина. Испуганно выглянув наружу, длинно и витиевато выругался: не нанеся вреда нам, снаряд, тем не менее, своими осколками умудрился вывести из строя двигатель, пробив картонную броню двигательного отсека.

— Десантируемся, — пихнул я приходящего в себя второго номера, — Ленты и гранаты не забудь!

А сам быстренько прихватизировал пулемёт, лежавший всё это время в десантном отсеке рядом с ящиком колотушек. Снимать со станины “машиненгевер” было уже бесполезно: на моё еврейское счастье осколки на нём живого места не оставили, даже щиток превратив в дуршлаг. Просто удивительно, что нас ни один осколок не зацепил.

В рекордные сроки мы с Петрухой выкатились из десантного отсека и, пригибаясь к земле, очень шустро почиполлинили в сторону наших позиций: у него — две коробки с набитыми лентами, карабин и полный гранат вещмешок (и когда, засранец, успел?), у меня — пулемёт в руках, две ленты на шее, пистолет в кобуре, да пять колотушек за поясом (жутко неудобно, но жизнь дороже).

Едва успели скатиться с пригорка, как сзади что-то жахнуло, наполнив округу грохотом и дымом.

“Похоже, кому-то из танкистов удалось попасть в одиноко стоящую неподвижную мишень, что изображал наш бронетранспортёр,” — ехидно прокомментировал внутренний голос.

— Вместо того, чтобы бурчать, — пробормотал я, запалённо дыша, — лучше бы сказал, что с танками делать?

“А что с ними делать? — удивился голос, — Фрицы же не просто так здесь в обороне стояли. Сам же слышал артиллерийскую канонаду. Не может быть, чтобы у них на позициях не уцелела хотя бы одна завалящая пушчонка”.

“Ты вообще в своём уме? — перешёл и я на мысленную речь, пытаясь унять чересчур сильно разошедшийся внутренний голос, — Я же ни разу не артиллерист. И пушку ни разу вживую не видел (тайная надежда на то, что память хоть немного поможет, пока не оправдалась). Как стрелять-то буду? Палить в белый свет, как в копеечку?”

“Чудак-человек, — возразил голос, — тут же расстояние — всего ничего. Считай, лупить по врагу придётся на прямой наводке: танк — на пригорок — а ты, даже если по стволу наведёшь — ему бронебойным в мягкое подбрюшье.”

“Чёрт, — мысленно почесал в репе я — а ведь может и получиться! Тем более, что когда прыгал туда-сюда на “Ганомаге”, видел недалеко позиции четырёхорудийной батареи. Правда, её быстро заткнули миномётным огнём. Но могло ведь что-то и уцелеть. Хотя пушка — совсем не винтовка. Тут какие-никакие знания нужны”.

И тут же крикнул второму номеру:

— Петруха, давай за мной, — и побежал в сторону подавленной вражеской батареи.

На этот раз паренёк возмущаться прозвищем не стал: молча развернулся и послушно ломанулся вслед за мной.

Как же хорошо, что из-за пригорка немчура нас пока не видит, а им нужно умудриться доползти до нас, не свалившись в кювет и преодолев довольно длинный участок очень непростого участка обледеневшей дороги. О, вон и наши бронебойщики с длинным хоботом противотанкового ружья в ту сторону почесали. Стопудово немчуру придержат немного. Вполне можем успеть подготовиться. Плохо, что их так мало и долго им не сдюжить. Но и то хлеб.