На прорыв

Вера в наш непобедимый и могучий “русский авось” сыграла со мной злую шутку. Судя по всему, на станции шла ротация живой силы противника. Видимо, пришёл состав и шла его активная разгрузка. Как, в принципе, и пытался мне намекнуть плохо говорящий по-русски пленный офицер. Подразделения целыми колоннами уходили по нескольким направлениям. Немного понаблюдав за движением немчуры, аккуратно пристроился в хвост одной из колонн, уходивших в северо-восточном направлении. Пока держал дистанцию и выруливал, осматриваться было весьма проблематично. Но когда проезжали мимо железнодорожных путей, поневоле пришлось обратить внимание на творящийся на станции беспредел.

А беспредел объяснялся просто: с одного из эшелонов шла выгрузка бронетанковой техники, с других — живой силы противника. Судя по количеству занятых путей и огромной, сумасшедшей круговерти действующих лиц, сюда прибыло пополнение — как бы не целый полк. Да плюс бронетехника. Ох, нашим ребятам не поздоровится с такой силищей бодаться.

А я бы и рад им чем помочь, да совершенно ничего сейчас не могу сделать. Ну начну я фрицев поливать из пулемёта — и что дальше? Не пройдёт и пяти минут, как из меня сделают дуршлаг, а фрицы потеряют максимум пару отделений солдат. Против танков пулемёт ведь совершенно не катит. Разве что заминка на эти самые пять минут выйдет. И кому я сделаю хорошо? Сам погибну и к нашим не попаду. Офицерика, вон, разведчикам не доставлю. А у него — нутром чую — есть что рассказать. Да и документы я прихватил. А в них может быть много чего важного и интересного.

Так что начну стрелять — и можно тушить свет. Даром, что полтора десятка немчиков отправятся на тот свет. Это ж курам на смех! Не, “такой хоккей нам не нужен”. Так что тихой сапой пока выбираемся из этой мышеловки. И ничего… Я сказал — ничего не предпринимаем.

Хотя… Чёрт побери! Темно. Бардак. В данный момент проезжаю мимо стоящей колонны грузовиков с какими-то подозрительно знакомыми бочками. Неужто бензин? Ёлки-палки. Да при таком бардаке (несмотря на знаменитый орднунг), что у них сейчас, и почти полной темноте я ж такого наворотить смогу…

От мгновенно промелькнувшей в голове затеи губы сами-собой растянулись в предвкушающе-мечтательной улыбке, от вида которой немчик как-то подозрительно побледнел и затаил дыхание, пытаясь отползти от меня как можно дальше. "Куда ж ты денешься с подводной лодки, да ещё на такой глубине?" — ухмыльнулся мой внутренний голос.

Заблокировав руль ломиком, поставил передачу на самую низкую, ткнул кляп в рот пленнику, зафиксировав его так, чтобы над бортом торчала только офицерская фуражка, подхватил в одну руку канистру с бензином, в другую взял штык-нож и выметнулся из бронетранспортёра через верх. Думал — из-за потери крови буду вести себя, как полудохлая вяленая рыба. Но адреналин привычно ударил по мозгам, ускорив восприятие и улучшив точность движений, из-за чего я почувствовал себя стремительной и злобной россомахой, попавшей в никем не охраняемый курятник.

Движения стали плавные и отточенные, канистра привычно потеряла вес, совершенно не мешая передвижению. Знаю, что сейчас организм жрёт себя с утроенной скоростью, но не сделать пакость гадам просто не могу. Как говорится, “Надо, Вася, надо!”.

Пока мой “Ганомаг” тихонько ползёт по улице, а какой-то “оберст” (в званиях вермахта не разбираюсь, поэтому кратко обозвал командира “оберстом”) делает внушение камрадам-водителям и машины при этом стоят без присмотра, привычным движением пробиваю штык-ножом бензобак замыкающей машины, кидаю на него гранату, даже не дёргая запал, и, отвинтив пробку канистры, делаю бензиновую дорожку до следующей. Там история повторяется. И так — до самого начала колонны. Стук штык-ножа по металлу практически не слышен, поскольку рёв танковых двигателей, топот ног и гул голосов заглушают всё. Думаю, что даже на выстрел из пушки вряд ли кто обратит внимание. Поэтому за скрытность вообще не переживаю: камрады настолько заняты собой, что ничего вокруг не замечают.

Отбросив уже пустую канистру в сторону, чиркаю зажигалкой и, подпалив конец бензиновой дорожки, быстро рву когти в сторону уже несколько ушедшего вперёд "Ганомага". Прыжок — и я снова за рулём. Переключение передач — и "Ганомаг" бодро рвёт с места, догоняя ушедшую вперёд колонну.

В это время огонёк, разгораясь, очень быстро распространяется от первого до последнего грузовика с бензином. Пара минут, за которые я успеваю пристроится в хвост впереди идущей колонны — и пламя охватывает все машины. Обернувшись, вижу, как заметались фигурки цвета фельдграу на фоне весело полыхающего и всё сильнее разгорающегося пожара. Дотянувшись до пленника, выдёргиваю кляп у него изо рта, одновременно с этим ослабляя верёвки и рявкаю тому почти на ухо:

— А теперь ори во всё горло, гнида: “В сторону, прочь, сейчас всё взорвётся!” — Ну! — подтолкнул я слегка прифигевшего фрица.

И тот как заорёт благим матом:

- “Angst! Zur Seite! Jetzt wird alles explodieren!”* (Тревога! В сторону! Сейчас всё взорвется!)

И тут же снова:

— Partisanen! Partisanen! Jetzt wird alles explodieren! Rette dich selbst, wer kann! (Партизаны! Партизаны! Сейчас всё взорвётся! Спасайся, кто может!)

Честное слово — даже громче сирены. Да ещё и с выдумкой: партизан для чего-то сюда приплёл. Чуть не оглох от этого ора. Но раздумывать было некогда и, врубив повышенную, тут же рванул вперёд, обгоняя идущую впереди колонну. Едва успел доехать до середины, как сзади ахнуло так, что “Ганомаг” взбрыкнул, словно норовистая лошадь, и понёсся врерёд даже без участия двигателя.

Естественно, такое веселье просто необходимо было усугубить и, удерживая одной рукой руль, ухватил из ящика сразу три гранаты-колотушки. Зажав их ногами, второй рукой бодренько открутил колпачки и на несколько секунд бросив управление транспортным средством “на самотёк”, рванул фарфоровый бублик запала первой гранаты. Отправив её в длительный полёт по дуге в конец колонны, тут же рванул второй. Сделав со второй и третьей гранатой то же, что и с первой, снова вцепился в руль и прибавил газу.

Пленный орал так, что перекричал даже грохот раздавшихся сзади взрывов. Все машины перед нами сыпанули в разные стороны, пытаясь выйти из зоны поражения, из-за чего пришлось вцепиться в руль и начать резко маневрировать, дабы избежать столкновения.

Двигатель “Ганомага” ревёт на повышенных оборотах, пленный офицер орёт, сзади взрывы, огонь. У меня вообще какой-то “сюр” в голове: от обилия впечатлений соображалка начинает потихоньку “сползать в красную зону”.

Тут какой-то умник из колонны умудряется приткнуть тентованный грузовик у обочины и бравые “зольдаты” воспринимают сие действие как команду к выброске. Поэтому к сумасшедшей какофонии ора, взрывов и огня тут же добавляются автоматные очереди и винтовочные выстрелы: какой-то неопытный фриц начал палить в белый свет как в копеечку, подняв градус паники просто до небес. Буквально через несколько секунд свист пуль и росчерки трассеров расчертили темноту ночи во всех направлениях. Испугавшись не только за собственную жизнь, но и за здоровье пленного немца, я усадил его на дно кузова бронетранспортёра, жестом приказав заткнуться.

И тут началось такое, что впору было “ховаться” под веник и не отсвечивать. Стреляли все во всех. Пули так и свистели над головой. Несколько даже отрикошетили от борта “Ганомага”. Поэтому оставалось только одно: как можно быстрее уносить отсюда ноги. Что я с удовольствием и сделал, несясь на всех парах к выезду из населённого пункта.

Естественно, даже при полной панике и в полнейшем бардаке всегда найдётся хотя бы одна светлая голова, которая не поддастся общим тенденциям и сохранит здравый рассудок.

Так и здесь дорогу нам преградил контрольно-пропускной пункт, полный взвинченных и злобных фрицев. Эти даже пулемёт успели в сторону деревни развернуть. Но к этому я был готов: меж колен уже зажаты две гранаты с отвинченными колпачками, что тут же и полетели в сторону врага. Броски гранат из-за темноты никто заметить не успел. А когда бахнуло, сказал своё веское слово пулемёт с моего “Ганомага” — и уже некому стало меня останавливать. Так и вылетел из этой деревушки, как пробка из бутылки, оставив за спиной кучу битого железа, море огня, всё сильнее разгорающуюся перестрелку и с каждой минутой всё более увеличивающуюся гору трупов врага. Красота!

По-моему, только пленному фрицу вся эта вакханалия не понравилась: он с таким ужасом на меня посмотрел, когда я развернулся к нему, дабы проверить состояние “пациента”, что мне аж не по себе стало. Неужто я на маньяка похож?

— Что, камрад, — весело подмигнул я несчастному офицерику, — а ты боялся, что не выедем! Вишь, как твои друзья нам обрадовались? Можно сказать, рукоплескали от всей души, с огоньком… А правда фейерверк получился классный?

Бедняга от моей улыбки вообще скукожился и свернулся чуть ли не в позу зародыша, пытаясь уползти под лавку. Но связал я его хорошо — хрен выкрутится. От вида несчастного офицерика чуть не зхаржал во весь голос, отчего его голова дёрнулась, словно от пощёчины.

— Ты, болезный, меня держись, — бодро протараторил я ему, — Тогда, может быть, и выживешь. Обещаю устроить на нашей стороне очень горячий приём. Ну, не настолько, конечно, горячий, как устроили ваши камрады, но то, что запомнится на всю жизнь — к гадалке не ходи!

В ответ раздалось натужное икание.

“Тьфу ты, блин, теперь даже и поговорить не с кем!” — пробурчал мой внутренний голос, всецело сосредоточившись на управлении транспортным средством.

Что поделаешь: впереди — длинный путь. И нам ещё ехать и ехать…