Древний знак

И поднялся на миг Леон над собою

Мчались олени. Вместе со стадом двигалось мглистое облако. Леон вспоминал, как неделю назад заблудился в тумане — это было в оттепель. Вышло так, что Леон оказался у самого края крутого обрыва. Сделай он еще шаг — и полетел бы вниз. «Вот я и пришел на самый край света, — подумал Леон. — Дальше уже не земля, дальше космос».

Казалось, если ступить с обрыва, то обретешь невесомость, и понесет тебя в иные миры, и ты будешь способен видеть землю из космической дали. Леон закрыл глаза, и воображение рисовало земной шар, объятый пламенем. Доносились звуки взрывов, истошный вой сирен, человеческие крики, рев зверей и птичий грай. Полыхает земной шар жарким пламенем, и только Северный полюс пока сверкает снежной белизной, но и туда достают багровые отсветы. Стоит на льдине колдун и безумно хохочет. А Ялмар тянется и тянется к запалу обожженными руками, чтобы вырвать его. Если не дотянется, раздастся взрыв, и шар земной расколется на множество осколков, и что-то сместится в самой вселенной. И растечется кровавым пятном солнце, постепенно угасая.

Открыв глаза, Леон протер их кулаками, мысленно занес ногу над пропастью и отпрянул назад, боясь, что поскользнется на заиндевелых камнях и тогда конец... Отбежав на десяток шагов от обрыва, он перевел дыхание, подумав: «Не сошел ли я с ума?..» А долина, которая простиралась за террасой, манила тайной клубящейся мглы, будто вели там свои коварные игры злые духи, завораживая душу его, усыпляя в сознании что-то такое, что должно обязательно бодрствовать, иначе, пожалуй, погибнешь. Пугливо оглядываясь, Леон быстро ушел от обрыва, стараясь как можно точнее определить, в какой же стороне стойбище. Кажется, там. Нет, пожалуй, левее. Леон сделал несколько нерешительных шагов, напряженно оглядываясь. И не увидел нигде никакого ориентира, всюду клубилась таинственная, непробиваемая взглядом мгла. «Что за чертовщина, — стараясь успокоиться, сказал себе Леон. — Где здесь север, где юг, где, в конце концов, стойбище?..» В душе поднимался страх... И вдруг вдалеке едва-едва послышался звон колокольчика. Леон, чувствуя, как колотится сердце, напряг слух. Звон колокольчика нарастал. Леон закричал:

— Кто там?! Помоги-и-ите!..

— Подожди-и-и! Стой на месте и не двигайся. Я хочу тебя спасти-и-и...

Это был голос Чистой водицы,

«Господи, она хочет меня спасти! — мысленно воскликнул Леон. — Спасти, спасти...»

Чистая водица подъехала к Леону на старом смирном олене, на котором катались все дети стойбища. Рядом с этим добрым оленем бежал Белый олененок. Чистая водица соскочила с нарты.

— Я тебя видела еще далеко-далеко...

— Как ты могла видеть, если такая мгла?

— Значит, все-таки видела. В такую мглу надо смотреть вот так, поверху, потому что с предметами, с оленями, с людьми происходит что-то непонятное... Они увеличиваются, так мне кажется, не знаю, как другим.

Присев на корточки, Леон засмеялся, заглядывая в необыкновенно серьезные глаза девочки, шутливо сказал:

— Это одна из твоих причуд.

— Почему причуд? Я видела тебя вот такого огромного. Голова вон там, где птицы летают. А в глазах слезы...

— Почему слезы?

— Потому что ты человечество. Ты заблудился... Скоро будет пурга. Надо спешить в стойбище. После такой тишины и тепла подует очень сильный ветер.

И врезалась в память Леону та особенная встреча с удивительной девочкой, встреча, которую он полушутливо-полусерьезно называл для себя спасением. «В такую мглу надо смотреть вот, так, поверху», — звучали в памяти Леона слова Чистой водицы. И теперь уж Леон смотрел «поверху», и ему то здесь, то там виделось лицо Чистой водицы. Девочка улыбалась, манила к себе Леона жестами, предостережительно вскидывала палец. Звенел колокольчик. Леон если и не видел среди пробегавших мимо него оленей Белого олененка, то представлял его так же зримо, как и Чистую водицу. И подступало к сердцу Леона что-то такое, отчего хотелось клятвенно заверить: «Я не принесу вам зла! Я знаю, что зло можно совершить даже тогда, когда этого и не желаешь. Я буду крепко помнить об этом».

Вглядывался Леон в воображаемое личико Чистой водицы, а сам думал о Брате орла. И поднялся на миг Леон — всего лишь на единственный миг — над собою и мысленно закричал: «Нет, нет! Я не имею права так тяжко обижать этого человека! Но ведь я уже обидел его! Чем теперь искуплю свою вину?.. Где же ты, Чистая водица? Слышишь ли меня?» И снова то здесь, то там над клубящейся мглою мелькало личико Чистой водицы. А олени бежали и бежали, тяжко дыша. И вырывались из их широко раскрытых ртов густые клубы пара.

Вдруг Леон увидел Белого олененка. Нет, пожалуй, не увидел, скорее всего и это игра разыгравшегося воображения. Наверное, уж слишком была напряжена его душа. Леон протер глаза, освобождая ресницы от инея, но странное видение не исчезало: прямо на него шел Белый олененок, как человек, на задних ногах... И мелькало над мглою личико Чистой водицы. Девочка то смеялась, указывая на Белого олененка, то прикладывала палец ко рту, как бы умоляя не спугнуть ее друга. Странное видение. Странное состояние. И звучит, звучит сама вечность туго натянутой струной, проходящей через остров. И плывет остров в музыке вечности. А олени бегут и бегут. И снова хочется Леону уверить себя в том, что он никому не желает зла...