Древний знак

Думы Брата оленя

В пору оленьего гона точно так же, как в пору отелов, Брат оленя большую часть суток проводил в стаде. Был он человеком, знающим многое из того, что должно строго поддерживать жизнеспособность стада: опыт его предотвращал зло кровосмешения оленей, зло незрелого семени, зло бесплодия. И все-таки в нем, кроме мудрости пастуха, просыпалась и мудрость философа, которого неизменно волнует тайна жизни, тайна не просто физиологической ее завязи, нет, он приходил еще к высокой мысли о том, что в малом и смертном проявляется великое и бессмертное, завязываясь в нерасторжимый солнечный узел вечного. Наблюдая за торжеством плоти в брачную пору животных, Брат оленя славил тело, благословляя его неукротимость. Он был убежден, что и тело животного и тело человека не может быть презираемым хотя бы уже потому, что оно способно на сотворение жизни. Тело само по себе, по мнению Брата оленя, не что иное, как маленькая вселенная, повторение ее. И не случайно кровь красная, как солнце в небе, как проникновение его лучей во все сущее. А весь срединный мир, каким является Земля, в свою очередь, тоже тело, рожденное солнцем. Здесь нет ничего лишнего, ничего ненужного, как не может быть ненужной рука для человека, крыло для птицы, лапа для зверя. Стало быть, и ты здесь не лишний, мало того, совершенно необходимый. Возможно, именно ты являешься глазом чего-то огромного, связанного в единый солнечный узел. И если ты замкнут только в себе, если ты считаешь, что тело — это всего лишь твоя утроба, если ты насыщаешь его, тело, пищей лишь для утробы, но не для духа, рано или поздно ты станешь отторгнутой от солнечного целого частицей, и оно, это целое, прогонит тебя, как человек прогоняет дурной сон. И если при этом ты все-таки будешь по-прежнему дышать как живой, тебя все равно измучает тоска изгнанника, тебе будет холодно даже под солнцем, твой глаз назовут дурным, а помыслы неразумными.

Вот так или примерно так размышлял Брат оленя, внимательно наблюдая за стадом, чувствуя себя участником великого праздника сотворения жизни. С этими думами он и подошел к двум оленям, отбившимся от стада. Брат оленя, конечно, сразу понял, что произошло между ними. И здесь он не посмел бы по праву распорядителя гона сказать свое категоричное «нет» оленю, от которого мог бы появиться белый олененок — существо иной сути. Пусть и такой олень появляется время от времени. Не в каждом существе иной сути дано людям угадывать Волшебного оленя, возможно, это происходит один раз в тысячу лет, но все-таки происходит! Не всякий человек способен прийти к такой догадке, однако он, Брат оленя, сумел это сделать — угадал Волшебного оленя и оберег его от всех напастей.

С тех пор прошло четыре с половиной года. И не только Брат оленя, но и многие островитяне с волнением все это время наблюдали за Сыном, не однажды спасали его от гибели, случалось, тем самым спасали и свою душу, сумев подняться над мелочным, темным, недобрым.

Вот об этом и думал Брат оленя, глядя на Сына. Ему очень хотелось сейчас называть его полным именем — Сын всего сущего. И то, что этот удивительный олень участвовал в празднике сотворения жизни, было для Брата оленя добрым знаком, несмотря ни на что. А ведь мало было сказать, что положение на острове складывалось неблагополучно. К удивлению островитян, Томас Берг в двух других стойбищах провел какой-то неразумный забой оленей и уже уничтожил два огромных стада. Не значит ли это, что завтра хозяин доберется и до их стада? Не случится ли так, что на острове скоро не останется ни одного оленя?

Брат оленя сделал несколько медленных шагов к Сыну. Он знал, что во время гона самцы неспокойны и особенно не выносят человека. Но Сын... Сын всего сущего, похоже, узнал пастуха и лишь настороженно вскинул голову, как бы спрашивая: так что же случилось?