Поединок. Выпуск 15

V

В четыре часа дня того же двадцать пятого все билеты были проданы. Жаждущих попасть на сеанс не убывало.

Кассирша перевернула над кассой картонку, захлопнула окошечко, завязала выручку в платок — красный с белой полоской по борту — подарок англичан, — трубочкой свернула корешки билетов и пошла к синьору Бакко.

— Трепало! — сказал бородач в свитке, глядя в упор на кассиршу. — .Небось господа офицерье все попадут, а нам на панели стоять прикажете. Половину билетов в очередь принесла — остальные по домам разбазарила. Стерва!

В квартире у Верочки по Полтавской улице, дом 8, каждый был занят по-своему. Синьора Руфь кушала. Она сидела в кресле за столом, подняв перед собою руки, меланхолично ломала горячий корж; густо напудренный нос раздувал ноздри.

— Ах, мой друг, — говорила она синьорите Пине, — ты чрезвычайно чувствительная, ты плачешь непрестанно и до и после, а мужчины любят, чтобы плакали до, но ни за что не после.

Синьорита Пина откусывала нитку; на коленях у нее лежало цирковое традиционное газовое платье с короткой пышной юбкой, — она пришивала к ней блестки.

— Не твое дело, — сквозь зубы отвечала синьорита, — ты можешь смеяться, а я плакать. У каждого своя работа.

И, завязав узелок на нитке, добавила:

— Как бы сегодня всем не плакать.

— Что?..

Полные руки упали на стол.

Пятнадцатилетний скептик быстро поднялся с дивана, на котором лежал, задрав ноги, и сказал резко:

— Дура!

Потом подошел к запертой двери, прислушался, кивнул головой, вернулся к дивану, лег, задрал на стену ноги и повторил:

— Дура!

Но значительно мягче. А у других дверей той же комнаты, к которой подходил Пиколло, остановилась кассирша и постучалась. Глухие голоса смолкли, дверь скрипнула, на пороге показался синьор Бакко.

— Да, — сказал он растерянно. Левый глаз его дергался.

— Я принесла выручку.

— Пусть войдет! — крикнули из комнаты. Профессор отошел в сторону. Кассирша увидела Верочку, молодого человека партикулярного вида и еще четырех ей незнакомых.

— Вот, — сказала кассирша, — здесь все

— Великолепно, — прервал прапорщик, беря у нее из рук красный сверток, — герр профессор, пожалуйте сюда. Остальные будьте свидетелями. Верочка, записывайте.

Он развязал платок, синьор Бакко остановился рядом Верочка взяла карандаш.

Через семь минут прапорщик сказал:

Здесь тысяча семьсот двадцать два рубля. Запомните. Я их заворачиваю в этот же платок и отдаю Верочке.

— Но, — начал профессор.

— Я отдаю его Верочке, — повторил прапорщик тверже. — У ней они — в полной безопасности. По окончании сеанса вы получите их полностью

— Но, — опять начал синьор Бакко и, обессилев, сел на стул. Бисер пота короновал его лысину.

Прапорщик открыл дверь в столовую, где все еще сидели синьора Руфь и синьорита Пина.

— Маэстро Пиколло, пожалуйте сюда.

Через час — ровно в пять — базар был пуст, но у чайной все еще стояли возы. Хлопцы не спешили домой. Воскресный день располагал к лени.

Прапорщик у крыльца чайной торговал лошадь. Самуил Лейзеров давал пятьдесят за сто. Но хлопцы точно белены объелись. Они не хотели его слушать.