Опасное знание

И она тотчас же послушно исчезла.

Я думал о том, сколько времени она здесь пролежала. Судя по ее виду, она умерла уже много часов назад. Я снял галоши и, перешагнув через Мэрту, прошел во внутреннюю комнату туалета. Она была озарена светом, который проникал через двойное окно. Окно помещалось в оконной нише. Внешняя рама была по крайней мере вдвое больше. Обе рамы были распахнуты, внутренняя — настежь, а наружная — лишь наполовину. В нижней части внешней рамы торчал согнутый гвоздь. Очевидно, ее не полагалось открывать. В нише окна лежали дамские сапожки. Я взглянул на Мэрту. На ногах у нее ничего не было. На это я раньше не обратил внимания. Великолепный из меня выйдет следователь! Она, очевидно, пролезла в окно и оставила здесь сапожки. Я снова перешагнул через Мэрту и надел галоши. Едва я успел закурить свою вторую за этот день сигарету, как явилась полиция.

Это был могучий широкоплечий богатырь средних лет со светлыми, коротко подстриженными волосами. Он осторожно спускался по узкой винтовой лестнице. За ним шли еще двое полицейских. Один из них был длинный и узкий с длинным и узким красноватым лицом. И все у него было длинное и узкое. Он шел, согнувшись в три погибели, чтобы не удариться обо что-нибудь головой. Рукой он все время придерживал козырек своей фуражки. Другой был маленький и толстый. У него было широкое лицо, и он постоянно улыбался. Они остановились перед дверью, ведущей в мужской туалет, и стали смотреть на Мэрту. Богатырь нагнулся над трупом.

— Задушена, — сказал он коротко.

Долговязый встал на цыпочки и изогнулся над своим начальником широкой дугой. Толстый по-прежнему улыбался. Потом богатырь выпрямился, круто повернулся на месте и протянул мне руку.

— Комиссар Бюгден, — сказал он.

Это было необыкновенно мощное рукопожатие, и, хотя я тоже попытался сжать его руку как можно сильнее, у меня ничего не вышло.

— Турин, — сказал я.

— Это вы ее нашли? — спросил Бюгден.

— Я.

— Вы ее знаете?

— Нет, откуда мне ее знать?

— Здесь спрашиваю я.

— Да, похоже на то, — констатировал я. — Но я знаю, кто она. Ее зовут Мэрта Хофстедтер, и она преподает историю литературы в университете.

— Преподавала, — поправил меня Бюгден.

Он начинал раздражать меня. Это был типичный полицейский — весь одни мускулы. Он наслаждался своим устрашающим видом. И весь светился самодовольством.

— Вы никогда не слышали об употреблении настоящего времени в значении прошедшего? — спросил я.

Некоторое время он пристально смотрел на меня из-под светлых густых бровей, которые топорщились в разные стороны. Я ему явно не нравился.

— Выбирайте выражения, молодой человек, — сказал он.

— Вы выбирайте выражения, и тогда я тоже буду выбирать выражения, — отрезал я.

Его дубленая полицейская физиономия стала медленно наливаться кровью. Два других полицейских стояли рядом и глазели на нас. Толстый радостно улыбался. Комиссар отвернулся.

— Ладно, — сказал он долговязому. — Поднимись наверх и вызови по телефону ребят. Пусть возьмут с собой фотокамеры и всю аппаратуру. Полный вперед!

Долговязый стал быстро подниматься по лестнице. Он бежал пригнувшись, маленькими шажками, по-прежнему придерживая козырек своей фуражки. Комиссар шагал взад и вперед по комнате. У него не было никакого желания разговаривать со мной. Он решительно мерял пол. Потом вдруг посмотрел на меня.

— Вы ничего здесь не трогали? — спросил он.

Я покачал головой. Он снова начал ходить. Толстый следил за ним взглядом, в котором застыла улыбка.

— Вы позвонили прокурору Брубергу? — спросил я.

— Зачем? — отозвался Бюгден.

— Думаю, что его заинтересует это происшествие.

— Почему вы так думаете?

Он задавал вопросы быстро и отрывисто. Его голос отлично соответствовал всей его внешности. Он был густой и рокочущий. Словно гремела тяжелая артиллерия. Его наверняка до смерти боялись мелкие воришки и любители угонять чужие машины.

— Потому что его интересует, кто отравил Манфреда Лундберга, — ответил я. — Меня не удивило бы, если бы оба эти убийства оказались связаны между собой.

— Почему вы так думаете? — повторил он.

— Мэрта Хофстедтер — одна из тех, кто сидел в «Альме» за тем самым столом, за которым был отравлен Манфред Лундберг, — объяснил я.

— Это все? — спросил он.

— По-моему, этого вполне достаточно, — ответил я.

— До этого мы уже сами докопались, — сказал он, постучав себя указательным пальцем по лбу. — Сегодня я присутствовал на следственном эксперименте в «Альме».

— Какого же черта вы тогда спрашиваете, кто она такая? — взорвался я.

— Полегче, — сказал Бюгден. — Здесь спрашиваю я. Вы только отвечаете.

Он словно наслаждался тем, что он — комиссар Бюгден.

— Может быть, вам лучше покончить с вопросами и вместо этого немного поработать? — спросил я.

Бюгден не обратил на мои слова ни малейшего внимания.

— Похоже, что она проникла сюда через окно, — заметил я. — Обе рамы открыты.

— Это вы бросили здесь окурок? — спросил он, подтолкнув его ногой.

— А если его бросил убийца? — пошутил я. — Разве можно так обращаться с вещественными доказательствами?

— В таком случае вы и есть убийца, — заявил Бюгден с довольным видом. — Эта сигарета потухла всего несколько минут назад.

— Тем более я не могу быть убийцей, — возразил я. — С тех пор, как ее убили, прошло уже много часов.

— Откуда вы знаете? — сказал он. — Кстати, из этого все равно не следует, что вы; не убийца.

Наверное, мы могли бы так препираться до выхода на пенсию. Ему это явно доставляло удовольствие. Наверное, он родился отъявленным спорщиком и забиякой. И если бы он еще в незапамятные времена не попал на работу в полицию, то наверняка стал бы гангстером. Однако мне эти препирательства здорово надоели.

— Послушайте, комиссар, а ведь вы далеко пойдете! — заметил я.

Бомба, которая поразила бы его прямо в голову, не произвела бы такого ошеломляющего эффекта, как мои слова. Здесь была его ахиллесова пята, и он замер на месте, свирепо уставившись на меня. Лицо и шея стали багрово-красными. Он подошел ко мне вплотную. Казалось, еще секунда — и он бросится на меня.

— Берегись, парень, — прошипел он. — Всякому терпению приходит конец.

— Насколько мне известно, я не пил с тобой на «ты», — ответил я.

От него пахло лакрицей. Он стоял и дышал лакрицей мне прямо в лицо. Дышал тяжело и шумно. Потом он отошел на шаг, избавив меня заодно и от запаха лакрицы.

— Что вы здесь делали? — спросил он.

— А что вы здесь обычно делаете? — отпарировал я.

Он не понял, что я имею в виду.

— Я здесь никогда раньше не был, — воскликнул он удивленно.

Но тут же спохватился.

— Отвечайте на мои вопросы! — гаркнул он.

— Я отвечаю, как умею, комиссар, — сказал я. — Но меня выводят из себя ваши вопли и крики. Я вас нисколько не боюсь. Что вы сами обычно делаете в уборной?

Он молчал. Волосы у него упали на глаза. Очевидно, он прикидывал, как ему лучше расправиться со мной. Думал так, что трещала его старая полицейская коробка. Из-за его плеча, улыбаясь, выглядывал толстяк. Наконец он принял решение. И в самый последний миг я испугался, когда комиссар Бюгден сжал свои громадные кулаки, прищурил глаза, так что они превратились в маленькие желтые щелочки, и уже сделал шаг вперед, желая задать мне хорошую трепку. Но тут на лестнице появился Харальд Бруберг.

Харальд Бруберг тоже был средних лет. Он был крепкого сложения, однако не такой богатырь, как Бюгден. На нем было черное драповое пальто, а в руке он держал черную шляпу. Мэрта была абсолютно права. Он действительно чем-то напоминал тапира. Его хоботообразный нос почти закрывал рот и подбородок. Лучшего носа для сыщика и не придумаешь. Уши у него оттопыривались почти под прямым углом, тоже на зависть всем сыщикам, потому что такие уши услышат самый слабый звук. Он кивнул Бюгдену, который тут же вытянулся в струнку и четким кивком приветствовал своего начальника.

— Доброе утро, — поздоровались они друг с другом.

— Мэрта Хофстедтер, — сказал Бюгден, показывая на труп. — Задушена руками.

Харальд Бруберг нагнулся над телом Мэрты. Он быстро скользнул по ней взглядом. Его хобот вдруг превратился в шланг пылесоса, который втягивал в себя все улики, как прямые, так и косвенные. Потом Бруберг снова выпрямился.

— Она умерла около десяти часов назад, — констатировал Харальд Бруберг. — Может, даже на пару часов раньше. Возможно, ее убили еще вчера вечером.

Бюгден с восхищением посмотрел на шефа, который задумчиво поглаживал свой огромный нос. На миг мне даже показалось, будто чья-то рука гладит морду лошади. Не хватало только кусочка сахару.

— На ногах у нее нет обуви, — сказал Харальд Бруберг.

— Сапожки лежат в оконной нише, — подсказал я. — Очевидно, она проникла сюда через окно.

Бруберг повернулся и несколько мгновений смотрел на меня.

— Ребят вызвали? — спросил он у Бюгдена.

— Вызвал, — ответил Бюгден. — Они сейчас придут.

Бруберг кивнул и повернулся к толстяку.

— Мне надо поговорить с кем-нибудь из руководства библиотеки, — сказал он. — Немедленно!

Толстяк неуклюже полез вверх по винтовой лестнице. Бруберг повернулся ко мне и смерил меня взглядом.

— Вы кто? — спросил он.

— Турин, — ответил я.

— Это он ее нашел, — сказал Бюгден.

— Вот как, — пробормотал Бруберг, все еще не спуская с меня глаз.

— Я пришел сюда в самом начале десятого, — сказал я, ощущая какую-то неловкость.

— Вы получили все необходимые сведения от господина Турина? — спросил он Бюгдена.

Он по-прежнему пристально смотрел на меня.

— Получил, — сказал Бюгден.

И злобно покосился на меня.

— Мы с комиссаром очень мило поговорили перед вашим приходом, — сказал я.

— Очень хорошо, — прервал меня Бруберг. — Мы вас больше не задерживаем.

— Но у нас возникли кое-какие трудности в смысле взаимопонимания, — продолжал я. — Мы говорили с комиссаром, так сказать, на разных языках. И поэтому мне хотелось бы сказать вам несколько слов.

Он не отрываясь смотрел на меня. Как будто здесь больше не было ничего интересного.

— Это важно? — спросил он.

— Возможно, — ответил я.

— Тогда подождите, — сказал он. — И постарайтесь не мешать нам.

Я отошел в сторону. Толстяк спускался по лестнице вместе с худощавым лысым мужчиной. Это был один из руководящих сотрудников библиотеки. Харальд Бруберг подошел к нему, представился и пожал ему руку.

— Нам нужно где-то расположиться на несколько часов, — сказал он.

— Понимаю, — сказал лысый покорно. — Мы можем освободить для вас зал текущей периодики и машинописное бюро. Я сам прослежу, чтобы все было сделано как можно быстрее.

— Прекрасно, — сказал Бруберг.

Лысый поднялся в зал текущей периодики, а когда снова спустился, за ним по пятам бежали два каких-то господина. Один из них громко протестовал против совершающегося беззакония, но, увидев представителей полиции, моментально замолк. У меня даже создалось впечатление, что совесть у него не чиста и он боится встречи с полицейскими. Один за другим они взбежали по лестнице и исчезли за дверью.