Будни самогонщика Гоши - 2. Мир и нир

Глава 26

26.

В ночной тиши дворца Номинорр маркглей Айюрр услышал странный шорох. Проснулся и выругался. После пятидесяти он спал чутко, нервно. Отселил жену в отдельную спальню. Наказал часовым ходить на цыпочках. Кто посмел?!

Шорох повторился. Потом раздался звук падающего тела.

Дверь распахнулась. В спальню вошли двое. Ступали они тихо, но шли ровно, не крадучись.

Айюрр схватил правой рукой кинжал. Левой потянул за верёвочку, ведущую к колокольчику за стеной. Шнурок поддался без малейшего сопротивления, оборванный или обрезанный кем-то.

От руки одного из вошедших в лицо ударил луч света. Странный, бело-холодный, не похожий ничуть на свет масляной лампы.

— Звонок отрезан. Стража на этаже мертва или не у дел, — произнёс до странности знакомый голос. — Не шевелись и, быть может, договоримся.

Человек осветил себя. Айюрр выпустил кинжал из руки. Перед ним стоял тот, кого он меньше всего хотел бы видеть не только в своей спальне, но и вообще в списке живых.

— Вы не посмеете…

— Ещё как посмеем. Условие простое до крайности. Твой сын Саюр предлагал мне отписать глейство в его пользу. При отказе — убить моих родителей, жену и детей. Мне ничего придумывать не надо. Требование ровно то же. Отдавай маркглейство, всё серебро из казны. И вали на все четыре стороны. С остатками семьи. Их не трону.

Айюрр вскочил с кровати.

— Никогда! Ты убил моего старшего сына, негодяй! Маркглейство перейдёт к следующему сыну!

— Этому, что ли? — вступил в разговор спутник глея Гоша и швырнул на постель развязанный мешок. Из него пахнуло гнилой кровью и другими ароматами разложения. — Посмотри и попрощайся. Там и третий.

Пересиливая гнев и отвращение, Айюрр раскрыл мешок. От горделивой позы, в которой он бросил врагам «никогда», не осталось и следа. Теперь это был просто трясущийся от горя и страха старик.

— Подписывай. Твой брент Туррус, давший пять человек Саюру для похода на Кирах, благоразумно подписал. И жив-здоров, скитается где-то. Брент Куррбух не согласился. Его брентство отошло мне как трофей, и ни один королевский чиновник не оспорит — я вправе требовать возмещения убытков.

— Так просто я Номинорр не отдам! — прошипел Айюрр. — Это вам не захудалое брентство. Король меня ненавидит. Но он не захочет обрушения устоев!

— Короля я поставлю перед фактом. И так, у тебя есть шестнадцатилетний внук. Единственный продолжатель фамилии мужского рода. Единственный живой из твоих потомков, доросший до права носить оружие. Я сейчас подниму его, суну в руки меч и скажу — защищайся! Лучший мечник королевства, встав передо мной в стойку, прожил не более пятнадцати ударов сердца.

— Ты победил его за счёт колдовства!

— Называй как хочешь. И, возможно, ты знаешь — у адептов Веруна есть способность стирать память. Тебе и твоей супруге я её сотру до месячного возраста. Будешь вопить как младенец и гадить в штаны. Она — тоже. И твои взрослые дочери. Угадай, кого король назначит в опекуны Номинорра, если все взрослые обитатели сошли с ума? — заметив, что Айюрр по-прежнему медлит, Гош приказал спутнику: — Притащи последнего.

Тот повиновался. Через минуту притянул волоком извивающееся тело.

Начальник стражи, массивный мужик с седой бородой и короткими клычками полукровки, бессмысленно месил ногами, лежа на полу. На губах вздулись пузыри слюны. Сорокалетний мужчина гулькал как младенец. На бриджах в районе промежности растеклось тёмное пятно.

— Нравится? Одно утешение: когда будешь ходить под себя на пару с супругой, будешь полностью счастлив и не поймёшь, что же с тобою случилось.

— Не-е-ет…

— Тогда иду будить твоего внука. А ты пообщайся со своей охраной. Вроде этого героя.

— Стой… Подпишу.

Айюрр решился, только когда Гош уже выходил из его спальни.

На сборы новый хозяин выделил менее часа, забрав ключ от семейного сундука с серебром. Когда едва одетые члены семьи тащились к дворцовым воротам, Гош уже выстроил остатки стражи внутри дворика и объявлял им, кто теперь здесь главный. То есть защитник и владетель. Предложил поступить к нему на службу или немедленно выметаться.

Перейдя через опущенный крепостной мост, бывший маркглей, а теперь безземельный и беститульный ант без гроша за душой, попросил своих задержаться. Он надеялся, что кто-то из челяди последует за ним. Ещё вчера хрымы кланялись, всячески демонстрировали преданность. И вот…

Никто не вышел.

Первой проявила рассудительность его жена. Заплаканная, но голос твёрд.

— Айюрр! Здесь всё потеряно. Зато я вынесла под подолом драгоценности, что ты мне дарил. Их много. Купим брентство где-то на севере. Там жизнь суровая. Но дёшево.

— А сейчас куда идти? Гош, это исчадие ада, убийца наших сыновей, не позволил взять даже кхаров!

— Значит, идём пешком, — заключила дородная мадам, фигурой и статью меньше всего приспособленная для длинных пеших прогулок. — Пусть медленно. До замка моего кузена — одиннадцать мер. Нельзя сдаваться! Ну, не будь тряпкой. Все — за мной.

Девять силуэтов нырнули в темноту и словно растворились в ней. Последним топал бывший глей. Он остановился, кинул долгий взгляд на Номинорр. Замок, а потом и настоящий дворец его рода. Потерянный из-за неуёмных амбиций… и кровожадной сволочи Гоша! Чтоб он сгорел!

Айюрр скорым шагом двинулся нагонять остатки семьи.

***

Отжав Номинорр, устроенный прямо-таки с сибаритским комфортом, я перевёз туда семью. Он напоминал скорее роскошное обиталище какого-нибудь Людовика XV, не помню точно, кто у них кто у этих французов, чем средневековый дворец-крепость. Мини-Версаль, как на виденных мной картинках, окружённый высокой стеной с башенками. Клаю выделил сразу два брентства вместо Фирраха, который тоже остался за ним, как и титул глея. Тесть стоически перенёс второй переезд за короткое время.

Номинорр фактически представлял собой центр города средней руки. Таким вырос бы Кирах, если бы ушлёпки Аюрра не пришли туда в компании степняков и не спалили всё к чертям собачьим. Ничего. Москва тоже выгорала, но отстраивалась.

Скорость и нахрапистость, с которой я действовал, напугала до икоты местного судью. Он напоминал монаха-инквизитора. Вздрогнул всем телом, увидев меня на пороге своего дома. Чёрная мантия висела на нём словно застиранная тряпка. Не удивлюсь, если в ней спит. А запах немытого тела — убойный! Такие готовы пойти на крест и на костёр ради идеалов, измождённые, с горящим праведным взглядом…

Этот прошёл в соседнюю комнату и вернулся оттуда с Камнем Правды и с печатью — заверить сделку.

— Положи руку на камень. Учитывая все… странные обстоятельства, говори правду: по-справедливости ли ты получил дарственную от маркглея Айюрра? Законно ли твоё приобретение?

— Абсолютно по-справедливости. А законность сделки ты сейчас удостоверишь.

Он вздохнул и трижды хлопнул печатью по сургучу: для меня, для своего архива, для короля. Затем вышел на балкон и прокричал, что Номинорр и маркглейство отныне принадлежат благородному господину Гошу… Едва было не добавил «купленные за честное серебро», но смолчал.

Если судья Мюррей взялся вводить меня в глейство собственноручно, этот даже не сопротивлялся, что я сам отвезу экземпляр в столицу. Многое изменилось. Теперь я сам кого хочешь введу. Или выведу нахрен.

От бочонка с ниром судейский не отказался, «заплатив» один медяк. Теперь, даже положив руку на тот же камень, не скажет, что взял взятку. Купил, а вы что подумали?

Потом за пару дуков застеклю его кабинет.

Но для этого надо перенести останки стеклозаводика в окрестности Номинорра. Наконец, дать возможность папе организовать флоатинг, чтобы окна «от Гоши» знал здесь весь белый свет. Само собой — мастерские, перегонный заводик. Лесопилку, и не одну. Обязательно — типографию! Последнее, что сделал Пахол под руководством Мюи — вырезал из меди формы для отливки литер. Эти формы выдержали пожар. Печатный пресс сделаем. Возможно, придётся наладить своё производство бумаги.

Пахол был уникум. Я решил объявить поиск мастеров по всему королевству. На любых разумных условиях! Хотя второго Пахола не найду. Хороший был парень. Этого за деньги не купишь.

Мама, помню, прижала к груди мясорубку, придя на кухню в Кирахе после той страшной ночи. Не только удобная штука, но теперь и память. Горькая.

Кирах я тоже не стал забрасывать. Производств там, конечно, больше не будет. Но торговый путь — нужен. Выработка зерновых, выращивание винограда. Пасека под липами для угощения Подгруна. Кодай, глава общины хрымов, обещал привлечь новых людей. Хотя, конечно, на место гибели стольких новые приходят неохотно, суеверны…

В Кирахе я оставил Нирага. Разлучать его с Саей надолго — это бесчеловечно даже по моим меркам, землевладельца-эксплуататора, угнетателя трудового народа.

Заботы растянулись до конца осени. Одному из неотложных дел я не уделил должного внимания. Может — зря. Но бесконечно откладывать нельзя.

В середине ноября я обнял Мюи и детей. Убедился, что высаженная роща Веруна растёт столь же стремительно, как и везде. И отправился в столицу.

Повезло или нет, не знаю, у короля гостил Фирух. Монарх принимал меня в том самом бывшем кабинете Караха, при его беспутном сыночке застеклённом за мой счёт. В общем, без особой помпы. Надо было обидеться, я же — маркглей? Да ну нафиг.

Коллега, теперь равный мне по титулу, выскочил навстречу при известии о моём появлении.

— Хочу первым тебе сообщить: я женюсь! Вскоре после Нового года.

— И кто она? — хотя этот вопрос интересовал меня в наименьшей степени.

— Чистокровная ант! Младшая дочь маркглея Пирраха.

— То есть пару тебе выбрали отец и политика. Сам вживую хоть раз её видел?

— Только портрет…

При здешнем уровне развития живописи этот портрет с равным успехом может изображать женщину, похожую на Мюи или Настю. Или Инну Чурикову в фильме «Тот самый Мюнхгаузен». А также Вупи Голдберг.

— Съездил бы, посмотрел.

— И тем самым проявил неуважение и недоверие? На такое способен только такой нахал как ты, Гош. За что тебя и люблю. Пойдём к отцу. Не скрою, он очень встревожен историей с Номинорром.

— Ты встревожен историей с Номинорром? — спросил я короля после формальных приветствий. Протянул его копию дарственной грамоты с судейской сургучной печатью. — Тогда давай начнём с вассальной присяги. Я клялся тебе как глей Кираха, но не маркглей Номинорра.

— Моему предшественнику ты тоже присягал, — проворчал мой сюзерен. — Что не помешало его прикончить.

— Сам Моуи освободил меня от той клятвы. Поэтому не покарал.

Король поднялся с кресла и приблизился вплотную, чтобы глянуть в упор. Это любимый психологический приём в Мульде, на меня не действующий. Из-за роста. На расстоянии вытянутой руки монарх слишком мелкий. Приходится глядеть снизу вверх. Если дальше стоит — не так заметно.

— Налёт на Кирах — разве не божья кара?

— Нет. Банальная попытка грабежа. Айюрру я отплатил той же монетой.

— Он купил брентство на севере. На границе с Кароссой. И присягнул мне.

— Рад за тебя, король. Ты обзавёлся новым брентом. Мне остаётся лишь кусать локти, что не раздел их донага и не обыскал, выгоняя из дворца.