Глобализация и спираль истории

Как показывают приведенные примеры, и это мнение разделяет Ф.Лот ([153] р.151) и другие историки и филологи, такие изменения в языке не могли идти сверху, даже если бы верхушка, как в примере с норманнами, и желала бы их; они могли идти только снизу, от самого народа. Два народа: галло-римляне и франки, — поселившиеся бок о бок, должны были постоянно общаться между собой и для этого должны были в буквальном смысле «находить общий язык». «Сколько раз должны были обменяться своими обычными представлениями завоеватели и местное население, — спрашивал французский филолог Г. Пари, — чтобы оно стало называть чужими словами географические понятия и понятия в области культуры, объекты природы, деревья и растения, животных, даже части человеческого тела, чтобы оно признало превосходство германского языка над латинским в обозначении цветов…» ([153] р. 145). К этому можно добавить: что должно было заставить галло-римлян изменить произношение (в том числе с твердого латинского «р» на грассирующий германский звук), начать по-другому произносить практически все латинские слова, перестать вообще употреблять некоторые ранее распространенные звуки в своей речи и изменить грамматические правила собственного языка.

Не вдаваясь в детали, можно с уверенностью сказать: к такому смешению двух языков могло привести лишь полное равноправие франков в численном отношении с галло-римлянами. По-видимому, если бы последние превосходили первых по численности хотя бы в несколько раз, такого бы не могло произойти. С учетом того, что мы знаем о типичной для раннего средневековья системе хуторов или «вилл» (см. выше), если бы, например, к жившим на хуторе 3–5 семьям галло-римлян подселилась одна семья франков, или к одной семье галло-римлян подселился в качестве работника или арендатора один франк, и такая ситуация сохранялась бы в течение VI–VII вв., то франки рано или поздно неизбежно должны были ассимилироваться с местным обществом и выучить латинский язык. И если бы в нем и произошли в итоге какие-то изменения, например, заимствования слов, то это бы не привело к такой сильной трансформации. Если же в какой-то момент иммигранты и местное население оказались на большинстве таких хуторов в приблизительно равной пропорции — тогда могла образоваться смесь двух разговорных языков, а оба эти языка могли выйти из активного употребления и в дальнейшем исчезнуть.

Имеется один похожий современный пример, который дает возможность проследить, как могло происходить такое смешение языков. Речь идет об особом разговорном диалекте в штате Техас в США, который сильно отличается по произношению, и очевидно, по набору слов, от того английского языка, на котором говорят на остальной территории Северной Америки[63]. Мне не удалось найти какого-либо исследования, которое описывало бы историю образования этого диалекта. Но известно, что до середины XIX в. Техас принадлежал сначала Испании, а затем Мексике, при этом оставаясь малонаселенной территорией. В 1820-х годах в Техас приехали около 30 тысяч колонистов из США, а в 1830 г. правительство Мексики, испугавшись роста числа иммигрантов, закрыло границу [159]. За этим последовали почти два десятилетия дипломатических и военных конфликтов, закончившихся присоединением Техаса к США. По-видимому, в течение всего этого времени, пока была остановлена дальнейшая англоязычная иммиграция, въехавшие 30 тысяч иммигрантов, которые рассеялись на огромной территории Техаса, сравнимой с площадью Франции[64], должны были находить общий язык с местным испаноязычным населением, часто не имея никакого другого общества, в результате чего и мог образоваться техасский диалект. Численность испаноязычных жителей, проживавших в то время на этой территории, установить сложно. Но известно, например, что в составе повстанцев, воевавших за независимость Техаса, были и американцы, и мексиканцы. При этом число повстанцев было небольшим и, как правило, исчислялось сотнями, как при обороне крепости Аламо, осажденной мексиканскими войсками. Поэтому речь, очевидно, шла об очень малонаселенной территории и очень маленьком обществе, состоящем из испаноязычных и англоязычных техасцев, примерно равных по численности, которые, несмотря на разность языка, прекрасно друг друга понимали и даже образовали свое государство — Техасскую республику. Очевидно, в процессе такого интенсивного сближения представителей двух наций в течение нескольких десятилетий и выработался техасский диалект. А последующим иммигрантам, приезжавшим в Техас, ничего не оставалось, как к нему пр и спосабл ив аться.

Приведенный пример демонстрирует, что на малонаселенной территории смешанный диалект может вытеснить все другие языки — поскольку для того, чтобы языки существовали параллельно друг другу, нужны обособленные языковые сообщества, которым в условиях малонаселенного Дикого Запада просто неоткуда было взяться. Но в дальнейшем, по мере роста населения, эти вновь образовавшиеся смешанные языки приобретают удивительную стойкость, о чем свидетельствует и сохранение до сих пор техасского диалекта. Точно также можно удивляться количеству языков и диалектов, существующих в нынешней Европе или, например, на Кавказе, которые в наш век глобализации должны были, вроде бы, давно исчезнуть. Например, в Дагестане проживают около 40 разных народов и каждый имеет свой язык, хотя некоторые из этих народов насчитывают всего по нескольку тысяч человек; но при этом каждый из них живет обособленно и имеет свое языковое сообщество.

Таким образом, сам факт исчезновения латинского языка в противовес стойкости языков, которую мы видим даже в наш глобальный век, свидетельствует о крайне малой населенности Западной Европы в раннем средневековье. Впрочем, безотносительно вышеприведенных соображений, связанных с историей образования техасского диалекта, факт исчезновения в течение короткого периода времени разговорного латинского языка и образование смешанного латино-германского языка свидетельствует о том, что численность франков и галло-римлян была вполне сопоставима. И если общее число салических франков, поселившихся до начала V в. на территории Галлии, по оценкам, вряд ли превышало 100 или 200 тысяч человек (см. выше), то численность местного населения в этом случае к началу V в. была сопоставима с этим количеством или самое большее, была в 2–3 раза больше. В противном случае, если бы число местных жителей было больше указанного, и эта пропорция между местным населением и иммигрантами оставалась неизменной, то франки должны были неизбежно ассимилироваться.

Похожие процессы происходили и на территории Иберийского полуострова: латинский язык и здесь очень быстро вышел из разговорного употребления и был вытеснен диалектами. Как отмечал известный бельгийский историк А.Пиренн, «в Испании в IX веке даже христиане больше уже не знают латинского языка и тексты церковных соборов переводят на арабский язык» ([180] р. 132). Такого глубокого анализа испанского и португальского языков, какой предприняли историки и лингвисты в отношении французского языка, судя по всему, не проводилось. Но М.Баньяр и другие специалисты высказывают предположение, что процесс формирования испанского и португальского языков, так же как и итальянского, был аналогичен процессу формирования французского языка ([167] р.699). Действительно, языковые ареалы на Пиренейском полуострове и юге Франции удивительным образом совпадают с местами расселения тех или иных варварских народов, поселившихся там в конце античности. Например, американский историк Э.Джеймс отмечает, что тот диалект разговорного латинского языка, на котором говорили в раннем средневековье в областях расселения вестготов на юге Франции, был схож с тем диалектом, который существовал и на севере Испании, но отличался от того латинского диалекта, который сложился в области расселения франков на севере Франции ([128] р.21)[65]. При этом результаты

археологических работ говорят о том, что вестготы и римляне жили вперемешку в одних и тех же поселениях как на юге Галлии (см. выше), так и на севере Испании, в т. ч. в Астурии и Леоне — будущем центре возрождения вестготской государственности в период арабского господства ([102] р. 102). Поэтому скорее всего тот диалект, который дал начало в дальнейшем испанскому языку, подобно тому как это произошло во Франции, мог явиться результатом смешения латинского языка и языка вестготов. А ареал распространения португальского языка также удивительным образом совпадает с областью расселения свевов — другого народа, поселившегося в V в. на развалинах Западной Римской империи. Таким образом, факт исчезновения латинского языка на Иберийском полуострове и образования там двух новых языков — испанского и португальского — в областях расселения вестготов и свевов, может говорить о том, что, во-первых, вся или почти вся территория полуострова в раннем средневековье была малонаселенной[66]; во-вторых, что вестготы и свевы не растворились в массе иберо-римлян, и их численность (по-видимому, не более 100 или 200 тысяч в V в.) была с ними сопоставима, как и сравнительная численность франков и галло-римлян в Галлии.

Примерно такую же картину мы видим и в Северной Африке, с той разницей, что латинский язык в раннем средневековье там исчез совершенно бесследно, не оставив даже никакого языкового наследства. Как отмечал Р.Лопез, «арабы были столь же малочисленными, как и германцы, но они вымели романские языки из Африки» ([149] р.205). При этом, в период расцвета римской Африки (не включая Египет) в I–II вв. н. э. ее население достигало, по оценкам, 6–7 миллионов человек [173]. Совершенно очевидно, что исчезновение языка, на котором говорило такое большое население, могло произойти только в том случае, если это население либо полностью исчезло, либо сократилось до незначительной величины, не превышавшей то небольшое число арабов и берберов, которые остались жить на этой территории.

Комментарии к Главе III