Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только

Заключение

Итак, мы завершаем весьма краткий и отнюдь не претендующий на полноту экскурс в историю европейской, преимущественно французской мысли XIX столетия о России и русских.

По прочтении книги может возникнуть вопрос: неужели образованные европейцы были столь зависимы от своих страхов перед Россией, уходящих корнями в коллективное бессознательное? Неужели представители европейской интеллектуальной элиты были откровенными русофобами, то есть действительно боялись и ненавидели нашу страну?

На мой взгляд, убежденных, по-настоящему идейных «русофобов» среди них было не так много, скорее они были «русофобами по обстоятельствам». Можно говорить о рациональном применении уже сформировавшихся страхов, о манипулировании ими с вполне конкретными целями. Авторы рассмотренных произведений зачастую сознательно использовали эти страхи перед «варварской и деспотичной Россией», материализовывали на страницах своих книг «страхи фантазии», которые были востребованы в европейских общественных и политических кругах, выполняли определенный общественный заказ или просто оказывались во власти уже существовавших представлений.

В то же время, безусловно, архетипические страхи и представления о России, сформировавшиеся в эпоху Средневековья (хотя Московская Русь, по мнению большинства европейских авторов, как раз Средних веков не знала), не могли не влиять на суждения образованных европейцев как в петровскую эпоху, в век Просвещения, так и на протяжении XIX века. А если мы заглянем в двадцатое и нынешнее столетия, то увидим, что и в наше время особенно ничего не изменилось. Те же «страхи фантазии» перед необузданной, свирепой, варварской, дикой, деспотичной державой, стремящейся к мировому господству. Но важным является тот факт, что своими публикациями авторы влияли на формирование общественного мнения, которое в XIX столетии превращается в мощную политическую силу.

Авторы, писавшие о России и бывавшие в нашей стране, смотрели на нее и русских снисходительно или презрительно-высокомерно, видели варварство и дикость даже там, где ничего подобного не было, реальной России, как правило, не знали, общались в основном с представителями высшего света Санкт-Петербурга и Москвы, посещали несколько городов, окидывая нашу страну «взором из кареты», и порой уезжали недовольными, несмотря на все радушие и гостеприимство, с которыми их принимали. Они просто создавали тот узнаваемый и растиражированный образ России и русских, к которому европейский читатель уже привык. Поэтому вовсе не обязательно было отправляться в путешествие в далекую Россию, ведь, как очень тонко заметил Ф. М. Достоевский, француз «еще в Париже знал, что напишет о России; даже, пожалуй, напишет свое путешествие в Париже еще прежде поездки в Россию, продаст его книгопродавцу и уже потом приедет к нам – блеснуть, пленить и улететь». Поэтому книги авторов, побывавших в России, ничем не отличались от тех, которые выходили из-под пера писателей, совершавших так называемый философский вояж, воображаемое путешествие в Россию. А объясняется это довольно просто: иностранцы, независимо от того, посещали они нашу страну или нет, в большинстве своем описывали Россию воображаемую, с устоявшимся набором стереотипов и образов. Большинство авторов, чьи работы анализировались на страницах этой книги, в России никогда не бывали, но это не помешало им стать авторитетными специалистами по нашей стране, а их тексты почти не отличаются от работ современных западных пропагандистов, поэтому и выглядят так, будто написаны сегодня. Или же создается ощущение, будто современные «бойцы идеологического фронта» упорно и почти дословно воспроизводят весь набор пропагандистских антирусских клише, сформировавшийся не одно столетие назад.

Однако здесь присутствует один важный нюанс: даже если речь идет о «вечной России», образ нашей страны, сохраняя некоторую глубинную матрицу восприятия и устойчивого набора идеологем, может варьироваться в зависимости от самоощущения западного общества, от того, какие надежды или опасения Запад связывал и связывает с Россией. Вовсе не случайно интерес к нашей стране активизируется в кризисные или переходные моменты для самого западного общества. При неизменном сохранении «джентльменского набора» стереотипов восприятия России, взгляда посредством логики бинарных оппозиций, противопоставления Добра и Зла, оптики превосходства и подхода «учитель – ученик» образ России был и остается подверженным конъюнктурным изменениям. В результате одни и те же авторы создавали и создают столь разные образы России, то представляя нашу страну воплощением мирового Зла, то связывая с ней надежды на обновление рода человеческого. Поэтому речь можно вести о метаморфозах восприятия России меняющимся Западом. Ответ же на вопрос, какой образ нашей страны будет востребован: образ ученика, врага или союзника, зависел и зависит не только и не столько от России, но в значительной степени от состояния западного общества. Даже если мы были союзниками, мы все равно были Другими. Потому что именно такими мы были и будем нужны, и в этом отношении проявляется определенная зависимость Запада от образа меняющейся, но в его воображении остающейся неизменной и загадочной России.

Однако кроме страшных сказок о России иностранные авторы создавали и иные, добрые сказки, и таких тоже было немало. Но это уже совсем другая история и другая сказка. Хотя историки – они ведь тоже сказочники, а у каждой книги столько интерпретаций, сколько у нее читателей…