ЛЕФ 1923 № 2

С. Бобров. Белый А. Глоссалолия: Поэма о звуке

АНДРЕЙ БЕЛЫЙ. ГЛОССАЛОЛИЯ. ПОЭМА О ЗВУКЕ.

К-во «Эпоха». Берлин. 1922. Стр. 162. Тир. не указ.

Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, нижеподписавшийся, пишу эту рецензию и обращаюсь к читателю с покорнейшей просьбой не удивляться и не относить на мой счет то, что из дальнейшего будет казаться ему противоречивым с первой строкой.

Осени себя, так сказать, крестным знаменем православный читатель, и скажу тебе под великим секретом:

– Они доехали.

Это не метафора, не фигурально, – это истинно-производственно-утилитарное убеждение, какое можно вынести из зловещей книжечки, лежащей передо мной. Не так давно читал я книжечку Белого о поэзии и дивился оной от всей души, – а теперь я поклонюсь моей былой наивности, потерявши образ человеческий после знакомства с «Глоссалолией». Нет ли у Врангеля в Галлиполи, между прочим, юнкерского училища. – Жаль, если нет, – ото всей души жаль, – для цуканья «зверей» эта книжечка незаменима. Муссолини употребляет касторку для «чистки» крамольников, наивнейшийон мужчина, – я знаю средство крепче и ужаснее, – это «Глоссалолия». При помощи сей жуткой брошюрочки можно самого такого заматерелого крамольника превратить в институтку, – заставьте-ка его только прочесть хоть пол-книжки и потом рассказать своими словами. Она же может служить средством против самогонщиков-рецидивистов, ее наконец можно совершенно серьезно употреблять в качестве сильно-агитационного средства против любой и какой хотите мистики.

Наконец то воздвигнут истинный и незабвенный памятник Символизму Российскому! Друзья мои и враги, умоляю Вас, – раскупайте эту книгу, снабжайте ею Ваших знакомых и домочадцев, дабы всякий грамотный на русском языке по старой орфографии, – мог убедиться и вложить персты свои и сим точащиеся блаженным и захлебывающимся идиотизмом стигматы.

Автор сих строк чувствует, что это ему не по силам, – нет, ей-ей, это немыслимо! никакие эпитеты, жесты и крики не могут передать того, что там напечатано. Гляньте-ка.

«Бэт в душе мудрецов вызывало энергию действий: прикрытых покровом, энергию действия в скорлупе… в перламутре из пламеней; реш вызывало огромные облаки Духов, творящих внутри оболочки и устремляющих безглагольные взоры на нас… („стр. 33“). – „Евангелист Иоанн вписан звуками“ (36). Я… ушел к себе в рот посмотреть мироздание речи» (37). – «Был повергнут в ничто – в полость рта, – выдыхательный жар; и звуки слагались обстав круг гортани: теплоты неслись, расширялись струей и выход глотки, в летучем безвещии звука стояло легчайшее „h“ – …Шум тепла выдыханий – Начала» (39). – В «„р“ чуется: в полость рта наползает змея выдыхаемых жаров; хрипит звуковой Протагон; вылезает из недра; звук пухнеут в безвещи: ппп-пхппх-впхв-уву-ууу: и ур вылезает (41). – И – уплотнения чувств; если – суть быки, в суть львы, ф – орлы, то наверно н – носороги» (113).

Эти цитаты можно было бы продолжать до безконечности. Вся книжка наполнена вот этакой невероятной галиматьей и выбирать тут нечего, – просто переписывай фразу за фразой, все одинаково хороши и одуревающи. Говоря словами автора, это самое его любимое «ур» вылезает всюду, – вся книга – сплошной апофеоз вылезающего на вас – ур. В чем же здесь дело, и чего хочет автор. Если, конечно, он еще не подлежит ведению глицирофосфатических режимов и прочих успокоительных средств! А дело то, видите ли, довольно просто: слово, аппарат для передачи мысли и образа, вызывает у Белого лично (как откровенно говорит предисловие) ощущения, никак и ничем не связанные ни со звуковым, ни с умозрительным, ни с образным его наполнением. Белый не понимает человеческой речи, – каждое слово для него – не слово в нашем, вот нас с Вами, – смысле: оно вызывает в нем ряд мысленных образов, текущих с одной стороны к грубой физиологии и таковой же генетике звука, а с другой к мистике. Связываются обе эти казалось бы, несовместимые области эмблематическим толкованием возникающего в сознании образа. К субъективному, импрессионистическому (ибо символячьему образу Белый подходит с мерочкой. Мерочка – есть мерочка осмысленности с совершенно особой точки зрения, поскольку этот образ можно связать с символами Каббалы и разной там чертовщины насчет Зефиротов и Элогимов, постольку такой образ действенен. Но совершенно очевидно, что обладая малюсеньким диалектически-эристическим даром, можно безо всяких трудов любой такой образ «раскрыть», как мистическую эмблему, найти в нем именно это желанное содержание – и возопить далее, как и полагается по символячьему чину. Собственно – именно этот вопль и является содержанием этой книжки.

Мы уверены и убеждены, что Белый способный и знающий человек. Поэтому нам от всей души отвратительно и стыдно смотреть на эту антропософически-распутинскую балаганщину в которой он теперь утонул. Право, было величественней и достойней почтеного имени поэта, ходить по Москве не евши и в рваных ботинках и читать лекции в Пролеткульте, как было с Белым в 1919 – 20, чем в Берлине печатать такие книжки.