Глобализация и спираль истории

свидетельствует о вполне нормальной демографии, в то время как в Западной Римской империи армия фактически исчезла, и предпринимавшиеся неоднократные попытки широкого набора рекрутов там не давали никакого результата.

Таким образом, все имеющиеся данные по эпохе античности подтверждают высказанный выше тезис о воздействии глобализации на рождаемость, причем, подтверждают до такой степени, что даже граница распространения зоны интенсивной внешней торговли в античности, по имеющейся информации, четко совпадает с границей низкой рождаемости.

4. Европейские страны в XIII–XVIII вв. В целом основные тенденции были описаны уже в предыдущей главе. Нет никаких сомнений в том, что в течение указанного периода шло формирование европейского общего рынка, и это совпало с падением рождаемости одновременно в ряде стран Европы, которое в некоторых странах (Испания, Польша, Франция и другие) привело к серьезному сокращению численности населения. Нет сомнения и в том, что в тот период (с конца XV в. до 1557 г.), когда война между Габсбургами и Валуа парализовала центр европейской глобальной экономики — Италию — и временно произошла опять ее регионализация, одновременно с этим население во всех странах, включая и сам театр интенсивных военных действий (Италию), стало бурно расти. Но на фоне этих общих для большинства европейских стран тенденций в области экономики и демографии я бы хотел остановиться на двух группах стран или территорий, которые резко отличались от остальных.

К первой группе относились те страны и территории, которые в силу своей географии не могли войти в ХIII-ХVIII вв. в европейский общий рынок: Канада, Финляндия, Россия, Швейцария. Во вторую группу входили Англия и Германия, начиная с середины-конца XVII в. (до этого их демографические тенденции вполне соответствовали тем, что были в большинстве других европейских стран). Давайте рассмотрим первую группу, а ко второй группе стран вернемся в следующей главе.

Канада. Французские историки не случайно сравнивают демографию Канады и Франции в XVII–XVIII вв. и не перестают удивляться тому факту, что первая по уровню рождаемости примерно в два раза превышала вторую ([96] рр.232–236). Дело в том, что большинство жителей Канады в то время были недавно уехавшими туда французами. Казалось бы — с какой стати им было иметь сверхвысокую рождаемость, в то время как у тех же французов, но оставшихся во Франции, она была низкой, часто намного ниже уровня смертности? Тем более, что, как говорилось в главе V, до половины населения французской Канады в то время были крепостными контрактными рабочими, то есть чуть ли не рабами, работавшими на лесоповале и других тяжелых работах, которым, помимо всего прочего, было запрещено жениться, и у которых априори должна была быть более низкая рождаемость, чем у свободных французских граждан[155]. Но очевидно, все эти обстоятельства, которые, возможно, оказывали отрицательное влияние на создание семей и рождаемость в Канаде в XVII–XVIII вв., тем не менее, имели намного меньшее значение для демографии и рождаемости, чем тот факт, что Канада, в отличие от Франции, не входила в тот период в глобальную рыночную экономику, формировавшуюся в Европе.

Россия и Финляндия. О стремительном росте населения Финляндии в XVII–XIX вв. выше уже говорилось: оно практически утраивалось каждые сто лет (см. главу VIII). Такими же темпами росло и население России: с 12 миллионов человек в 1700 г. до 36 миллионов в 1796 г. и до 135 миллионов в 1900 г. ([191] р.76) По мнению И.Валлерстайна, Россия до второй половины XVIII в. не входила в глобальную европейскую экономику, затем началась ее постепенная инкорпорация. Но этому мешали как огромные пространства суши, отделявшие наиболее густонаселенную центральную часть России от Западной Европы, так и, в частности, протекционистская политика Николая I (1825–1855 гг.), которая отгораживала российский рынок от европейского общего рынка при помощи высоких импортных пошлин. И лишь во второй половине XIX в. с ослаблением таможенных барьеров и с развитием железнодорожного транспорта Россия начала втягиваться в глобализацию. Поскольку Финляндия в XIX в., а частично — уже с начала XVIII в., входила в состав Российской империи, то она, по-видимому, как и Россия, вплоть до конца XIX столетия развивалась в рамках не глобальной, а региональной экономики[156]. Таким образом, и в этих странах период быстрого демографического роста совпадает с тем периодом, когда они не входили в глобальную рыночную экономику Европы.

Здесь я бы хотел вернуться к вопросу о демографическом кризисе в Исландии и в гренландских колониях (см. начало настоящей главы). В отличие от Канады, России и Финляндии, развивавшихся в XVII–XVIII вв. в рамках своей региональной экономики, и имевших, как мы видим, очень высокий рост населения, Исландия в течение XIII–XVIII вв. и гренландские колонии в XIII–XV вв., напротив, были очень активно вовлечены во внешнюю торговлю с другими европейскими странами. Одной из главных форм участия Исландии в европейской рыночной экономике был лов рыбы с поставкой в разные страны Европы. Известно, что в XVII–XVIII вв. этим занимались в водах, омывающих Исландию, сотни крупных рыболовецких судов. Причем, как пишет экономический историк А.Мишель, в Исландии сложилась «наиболее продвинутая форма рыболовства — которая была полностью ориентирована на [внешний] рынок и имела солидную коммерческую основу» ([86] р.142). Что касается более раннего периода (XIII–XV вв.), то, кроме рыбы, Исландия и Гренландия экспортировали в Европу многие свои изделия: шерстяную одежду, изделия из кожи и меха, веревки и канаты и т. д.; в этих целях, например, между Гренландией и материком регулярно курсировал норвежский торговый корабль ([21] с.80, 66, 101). Разумеется, этот экспорт не был все время постоянным, поскольку существовала высокая конкуренция и со стороны других поставщиков этих товаров, включая рыбу, на европейские рынки, и со стороны развивавшейся в Европе текстильной промышленности. Но эти экспортные доходы составляли основную часть всех денежных доходов, которые получало местное население, поскольку первоначально в самой Исландии и гренландских колониях, по-видимому, преобладало натуральное хозяйство[157], и заработать деньги иным способом, кроме продажи изделий, рыбы или меха иностранным купцам, курсировавшим между Исландией, Гренландией и Европой, было практически невозможно[158]. Поэтому можно утверждать, что участие в европейской торговле играло для исландских и гренландских колонистов очень важную роль, независимо от того, что они, возможно, могли бы и совсем обойтись без доходов от экспорта, поскольку имели все условия для нормального животноводства и земледелия.

Таким образом, мы видим, что различие между Канадой, Финляндией и Россией, с одной стороны, где был бурный демографический рост, и Исландией и Гренландией, с другой стороны, где население в течение нескольких столетий вымирало, нельзя объяснить ни «демографией первооткрывателей» (исландские и гренландские колонисты были намного большими первооткрывателями, чем жители европейской России или Финляндии), ни климатом (у всех он примерно одинаковый), ни перенаселенностью (плотность населения везде была крайне низкая). Единственное различие между ними состояло, по существу, в том, что первая группа стран была обособлена от глобальной рыночной экономики, а вторая — активно в ней участвовала.

Швейцария. Выше уже был достаточно подробно описан феномен, наблюдавшийся в Малой Азии в эпоху античности: все признаки массового сознательного ограничения рождаемости в прибрежной равнинной зоне полуострова (малое количество детей по отношению ко взрослым, число мужчин или мальчиков в 2–3 раза выше, чем женщин или девочек) и все признаки благоприятной демографической ситуации в остальной части Малой Азии, высоко поднятой над уровнем моря. Точно такую же картину мы видим в Швейцарии в XIII–XVIII вв. Население Швейцарии в указанный период неуклонно росло: с 600–650 тысяч человек в 1450 г. до 800–850 тысяч в 1520 г., 1 миллиона в 1600 г. и 1,2 миллиона человек в 1700 г. ([85] рр.27, 44) При этом Швейцарию не обошли стороной крупные европейские войны и прочие катаклизмы, которые коснулись соседних стран. Более того, Швейцария поставляла на эти войны совершенно немыслимое количество наемников. Так, только французские короли в период с 1474 г. по 1792 г. рекрутировали в Швейцарии в качестве наемников 700 тысяч человек. Потери Швейцарии убитыми (в основном среди наемников) оцениваются в 50-100 тысяч в XV в., 250–300 тысяч в XVI в., столько же — в XVII в. и 300–350 тысяч в XVIII в.

Несмотря на такие чудовищные демографические потери, в Швейцарии не прекращался бурный демографический рост. Как отмечает К.Хеллеинер, в самом мрачном в указанном периоде XVII веке, когда население всех соседних стран сократилось на 20–50 %, в Швейцарии оно выросло на 20 %, при том, что ее покинули в XVII в. в качестве наемников или эмигрантов 300 тысяч человек, то есть 30 % населения (или 60 % мужского населения), и столько же (30 % всего населения или 60 % мужского населения) в течение XVII века было убито в войнах ([85] рр.27, 44–45). Такой феноменальный рост швейцарского населения посреди всеобщего падения рождаемости и сокращения населения в Европе тем более удивителен, что столь колоссальные потери мужского населения и массовый уход в наемники должны были вызвать большую диспропорцию в количестве мужчин и женщин и заметный спад рождаемости.

Итак, мы видим, что Швейцария была в Европе, так же как Малая Азия и Сирия в античности, своего рода инкубатором, поставлявшим эмигрантов и солдат для дряхлеющих европейских городов и армий. Причина, по которой именно Швейцария стала таким инкубатором, надеюсь, после всего сказанного выше, также понятна: швейцарские Альпы служили в XIII–XVIII вв., так же как и горы Малой Азии в античности, весьма эффективной преградой для внешней торговли и для влияния, оказываемого глобальной экономикой. О том, что дело было именно в горах, а не в чем-то еще (скажем, в швейцарской национальности), свидетельствуют еще такие факты. На севере Швейцарии, где нет высоких гор, но вблизи протекает Рейн, который был в то время главной торговой артерией Германии, демографические тенденции намного больше походили на то, что происходило в Германии, чем на то, что мы видим в горной Швейцарии. Так, население Цюриха и Базеля значительно сократилось к середине XV в. ([85] р. 16), вопреки тому росту населения, который происходил в Швейцарии в целом. Кроме того, в этих городах были отмечены такие же явные признаки сознательного ограничения рождаемости, как и во многих областях Германии[159].

С другой стороны, как отмечает К.Хеллеинер, в горных районах Швейцарии, таких как кантоны Юра и Во, в этот период происходил быстрый демографический рост ([85] р.27), и именно он сделал возможным указанный феномен, когда при столь массовой эмиграции и потерях в войнах население Швейцарии еще и удвоилось за два с половиной столетия. Таким образом, феноменально высокая рождаемость горной Швейцарии контрастировала с низкой рождаемостью той ее небольшой части, которая лежит на равнине.