Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести

* * *

Первая мысль — что он сходит с ума: самолет чуть покачивался. Но ведь этого не может быть!

— Матвеич, ногу… — со стоном произнес Борис. В кабину, размазывая кровь по лицу, вбежал Кулебякин, за ним Кислов.

— Лед продавили!

— Поможешь Борису выйти! — это Кислову. И Кулебякину: — Осмотреть машину и доложить, мигом!

Анисимов схватил ручной фонарь и метнулся в грузовой отсек. Крики, стоны!

Луч — на пассажиров: одни барахтались, пытаясь встать, другие уже поднимались — живы!

Луч — на открытый люк: где Кулебякин? Перескакивая через мешки и чемоданы, бесцеремонно расталкивая пассажиров, Анисимов добрался до люка.

Под ним, в каких-то десяти сантиметрах, дымилась трещина.

Размахивая руками, по льду бежал Кулебякин.

— Лежим на плаву! — выкрикнул он. — Зацепились консолями!

Страшная мысль: первые же самые ничтожные подвижки льда — и консоли соскользнут… Гибель!

Обернулся, во всю мощь легких гаркнул:

— Всем покинуть борт! Немедленно! Схватил за руку Гришу.

— Прыгай, дружок!

— Гри-шенька!

Увидел полные ужаса глаза Невской, непроизвольно, совершенно неожиданно для самого себя погладил ее по щеке.

— Прыгай, милая, не пропадем!.. Дима, помоги! Со льда — отчаянный крик Невской:

— Там Лизу придавило!

— Ничего не придавило, зацепилась она, — прогудел из глубины отсека Белухин.

— Шубу порвало… — плачущий голос Лизы.

— Быстрей, черт бы вас побрал! — взорвался Анисимов и подхватил за воротник подползавшего Чистякова. — Дима, принимай! Горюнова!

— Чемодан никак не найду…

Самолет сильно качнуло, кто-то истерически вскрикнул.

— Поспеши, Матвеич! — это со льда Кулебякин. — Одна консоль сорвалась!

— Всем покинуть!!!

Широко раскрытые глаза, растрепанные волосы Лизы Горюновой… Белое, как снег, лицо Белухиной…

— Я, кажется, слегка вывихнул руку, — с жалкой улыбкой доложил Зозуля.

— Прыгай, ч-черт!..

Белухин с мешком, Солдатов с чемоданом — за ним.

— Матвеич, подмоги… — сдавленный голос Кислова. Подбежал, подхватил Бориса, вместе с Кисловым понес его к люку.

— Принимай!

Снова сильный толчок — наверное, соскочила вторая консоль и машина всей тяжестью лежит на воде. Значит, в запасе минута-другая. Несколькими прыжками

— в кабину: портфель с документами… пистолет… аптечка… Несколькими прыжками — обратно.

— Вон!!! — заорал на Кулебякина, который волочил из хвостовой части коробку с НЗ.

Кулебякин прыгнул, что-то плюхнуло в воду, полетели брызги. Послышалась ругань, проклятья, в люк хлынула вода, Анисимов, не раздумывая, выбросился наружу — и замер, потрясенный неправдоподобным зрелищем.

Обросший льдом, изуродованный до неузнаваемости самолет медленно погружался в океан. Нет, левая консоль еще держалась: судорожно, будто утопающий кончиками пальцев, она вцепилась в лед, продляя гибнущей машине агонию.

— Всем отойти!

— А-а-а! — вдруг не закричал, а завыл Кулебякин и, прежде чем Анисимов успел его задержать, рванулся в люк.

— Ди-ма!

Из люка вылетел брезентовый чехол, второй, какие-то вещи. Что-то валилось на лед, что-то падало в непрерывно расширявшуюся трещину.

Левая консоль, обессилев, сползла в воду.

— Ди-ма!

Анисимов силой оторвал от себя Белухина, прыгнул в полузалитый водой люк и ухватил обеими руками рычащего, впавшего в неистовство Кулебякина.

— Так тебя!

Рывком, как мешок с мукой, швырнул его из люка, выскочил сам.

— Всем отойти! Самолет уходил в океан. Скрылись моторы, крылья, разбитый фюзеляж с пилотской кабиной, и только обметанный льдом стабилизатор какие-то секунды дергался, вздрагивал, будто просил о помощи. Потом и он исчез.

Анисимов сорвал с головы мокрую от пота шапку. Прощай, друг, не уберег я тебя, прости и прощай.

И вытер рукавом глаза.