Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести

Пришла беда — открывай ворота

Проверили, для страховки ещё раз зачистили контакты и клеммы.

— Пуск!

Дугин нажал на кнопку.

— Не срабатывает, — упавшим голосом сказал он.

— Вижу, не слепой. — Семёнов обернулся к Филатову: — Тестер!

Филатов засуетился в поисках прибора. Все молчали.

— Проверить аккумуляторы!

Филатов склонился над первым аккумулятором, проверил на плюс и на минус все три банки. Стрелка на шкале тестера прыгала, фиксируясь на цифре 2.

— Порядок, Сергей Николаич, шесть вольт!

— Второй аккумулятор!

На этот раз Филатов возился долго, то и дело зачищал провода, встряхивал тестер.

— Чего копаешься? — не выдержал Дугин. — Давай мне.

— Копайся не копайся… — пробурчал Филатов, вставая. — На трёх банках ноль — и все дела.

— Ноль?! — Семёнов изменился в лице. — Что там, Дугин?

Дугин встал, с ненужной аккуратностью почистился от снега. Ничего больше не спрашивая, Семёнов нагнулся над вторым аккумулятором и сорвал с него войлочный чехол. Выпрямился, тяжёлым взглядом обвёл обоих механиков.

— В Мирном проверяли аккумуляторы?

— А как же, Сергей Николаич, — торопливо откликнулся Филатов. — Не сомневайтесь, новенькие были, с иголочки.

— Ты сгружал?

— Я… Мы вместе с …

— Не ронял вот этот?

Филатов вздрогнул и медленно обернулся к Дугину. Тот недвижно стоял, вперив взгляд в аккумулятор.

— Ну? — резко напомнил Семёнов.

— Не ронял я его, Сергей Николаич…

— Так почему же, — Семёнов говорил тихо, а каждое слово врубалось хлыстом, — в его корпусе трещина? Вот она. Через неё из всех трёх банок вытек электролит… Выкинуть эту рухлядь!

Семёнов гневно пнул аккумулятор ногой.

— Погоди, Сергей, — спокойно и увещевающе произнёс Гаранин. — Мы-то с Сашей не очень в этом деле… Вышел из строя аккумулятор? Ну и что? Свет на нём клином сошёлся?

«Может, и сошёлся», — взглядом ответил ему Семёнов.

«Тем более нужно держаться достойно», — взглядом сказал Гаранин.

— Может, это я уронил, когда перетаскивал в дизельную, — виновато предположил Бармин. — Конечно, это, наверное, я.

На слова Бармина никто не обратил внимания.

— Чего вы на меня все смотрите? — вдруг взорвался Филатов. — Не ронял я его! Не ронял!

— Что ты Веня, тебя никто и не обвиняет, — мягко сказал Гаранин. — Я уверен, что трещина могла образоваться от разницы температур. А, Сергей?

Семёнов покачал головой, повернулся к дизелю и замер. Рядом стояли Бармин и Гаранин.

Филатов, которого будто что-то душило, сделал шаг к Дугину, рванул подшлемник. Дугин отшатнулся.

— Ах ты, сволочь, — сорванным шёпотом. — Смолчал, сволочь…

— Дугин, — позвал Семёнов, не оборачиваясь. — Готовь дизель к ручному запуску.

— Само собой, Николаич. — Дугин торопливо подошёл к дизелю. — Сначала картер нужно лампой прогреть.

— Сколько тебе на это понадобится времени?

— С полчаса, не меньше, масло-то застыло.

— Какая сволочь!.. — Филатов, шатаясь, побрёл к двери. Распахнул её, содрогнулся в жестоких спазмах. Бармин быстро подошёл, стал гладить его по спине.

— Да забудь ты про этот аккумулятор, чёрт с ним, — ласково, как ребёнка, начал успокаивать он. — Идём, разведу тебе сгущенки, чайку выпьешь…

— Наизнанку… всю душу… — чуть слышно простонал Филатов. — Сволочь… вот этими руками…

Бармин с тревогой прислушивался. К ним приблизился Гаранин.

— Ну, что вы там? — окликнул Семёнов, не заметив предостерегающего жеста Бармина. — Слышали? Будем запускать вручную.

— Вручную? — Филатов оттолкнул Бармина, порывисто обернулся. Глаза его, и так покрасневшие, налились кровью. — Вручную? Да ты знаешь, что такое запускать здесь вручную? Дудки! Лягу и подохну! Пропадите вы пропадом вместе со своим Востоком!

Филатов рванулся было на свежий воздух, но его силой удержал Гаранин.

— Ты просто очень устал, Веня, — сказал он. — Саша, помоги ему лечь отдохнуть.

Филатов сбросил с плеча руку Гаранина, всхлипнул. К нему подошёл Семёнов.

— Молод ты ещё подыхать, Веня, — дружески улыбнувшись, сказал он. — Забыл, что «Москвича» хотел купить и на юг махнуть?

— К чёрту! — всё громче всхлипывал Филатов. — Всех к чёрту!

Семёнов пристально всмотрелся в него, неожиданно схватил одной рукой за грудь, а другой ударил по лицу, один раз, второй. Филатов отшатнулся, сжал кулаки и дико расширил глаза.

— За что, гад?

— За то, что не хочешь жить, сукин ты сын! — заорал Семёнов. — А я заставлю тебя, понял?

— Не заставишь…

— Заставлю — силой!

— Не имеешь права…

— Ошибаешься, имею! — Семёнов снова встряхнул Филатова и толкнул его на покрытую спальным мешком скамью. — Возомнил о себе, пацаньё! Хозяин твоей жизни на станции — я! Ты лишь оболочка, в которой она трепыхается, понял?

— А ты… — Филатов попытался подняться.

— Как разговариваешь, мальчишка! — загремел Семёнов, силой удерживая Филатова на месте. — Мы с тобой на брудершафт не пили!

— Хорошо… — Глаза Филатова постепенно приобретали осмысленное выражение. — После зимовки я тебе… я вам… кое-что припомню. Память, отец-командир, у меня хорошая… Так врежу!

— Вот это «речь не мальчика, но мужа», — согласился Семёнов. — После зимовки. Тогда что — по рукам?

Филатов растерянно пожал протянутую ему руку. Криво усмехнулся, встал.

— Так врежу…

— Подготовился, Женя? — деловито спросил Семёнов — Одной лампы хватит или лучше двумя?

— Ещё сожжём друг друга… А можно и двумя.

— Веня, — окликнул Семёнов, — бери вторую лампу. И по-быстрому, время не ждёт.

Пока механики разогревали картер дизеля, Семёнов, прикрыв глаза, отдыхал и приводил в порядок свои мысли.

В то мгновение, когда он понял, что из второго аккумулятора вытек электролит и стартёрный запуск стал невозможен, сознание безысходности затуманило мозг. Двое суток собирали дизель, не только душу — плоть свою, сердце, лёгкие и кровь вложили в него, и всё перечеркнула ничтожная трещина в корпусе аккумулятора. Вспомнилось чьё-то: «Улыбочка, как трещинка, играет на губах». Нет, не улыбочка — ехидная усмешка, гримаса пиковой дамы! И не играет, шипит: «Зря старались, голубчики, дизель ещё попьёт из вас кровушки!»

Одна никчёмная трещинка — всю работу!

Сизифов труд — вручную на Востоке запускать дизель. Израсходовались люди, разменяли, истратили последний рубль. Тоже чьё-то: «Похоронили мы силы наши под обломками наших надежд». Двое уже так думают, усмехнулся про себя Семёнов, — ты и Филатов. А может, один ты, потому что Филатов больше ни о чём думать не станет — он будет вкалывать, пока сердце не лопнет.

— Саша, — негромко позвал Семёнов, — будь другом, приготовь кофе. Покрепче.

Был уже такой случай, когда в мгновение рухнули надежды и малодушно хотелось умереть. Ну, шурф не в счёт, там умирать было стыдно — из-за собственной глупости, да ещё в одиночку. Случилось это много лет назад на Льдине, под самый конец полярной ночи. Двое суток торосы давили, крошили Льдину, ушли под воду кают-компания и дизельная, поломало домики. Двое суток без сна и отдыха по мосткам, перекинутым через трещины, люди таскали ящики и мешки с продовольствием, палатки и оборудование — спасались от вала торосов. И вот наконец подвижки прекратились, всё стихло. Полумёртвые от усталости, кое-как установили палатки и только улеглись кто куда, как снова толчок и грохот лопающегося льда. И тут Семёнов вывихнул руку. Как это произошло, он не понял, лишь почувствовал удар и дикую, непереносимую боль. А жаловаться было некому, нужно снова таскать ящики и мешки, и он, едва ли не теряя сознание, таскал одной рукой, пока не споткнулся на мостике и не упал в ледяную воду. Тогда-то он и готов был умереть, но Андрей не позволил — подцепил багром за каэшку, удержал на поверхности, вытащил. А дальше было забытьё, сон с кошмарами и пробуждение в жарко натопленной палатке…

— Пей, Николаич. — Бармин протянул кружку. — Беру твой метод на вооружение, даже название придумал.

— Какой метод? — не понял Семёнов.

— Мордобой как средство прекращения истерики.

— Брось, — поморщился Семёнов, прихлёбывая кофе. — А то как врежу…

Они рассмеялись.

— Кофе, ребята! — объявил Бармин. — Держите кружки.

— Принимайте гостя! — послышался голос Гаранина, и в дизельную тихо скользнул Волосан. Шкура его свалялась, морда вытянулась, а хвост, который Волосан всегда так гордо держал трубой, волочился по полу.

— Как это я забыл! — ахнул Бармин, доставая из кармана тюбик. — Ко мне, бедолага! Открой пасть. И не смотри на меня грустными собачьими глазами, срок твоей путевки ещё не истёк. «О люди, куда вы меня затащили?» — спрашивает Волосан. — «Кончайте эту прескверную шутку!» А-а, нравится?..

— Что это у тебя? — поинтересовался Гаранин.

— Сгущённое какао с молоком, любимая пища нашего гипоксированного друга. Правда, Волосан? Отреагируй!

Волосан облизнулся, тявкнул по-щенячьи и снова раскрыл пасть. Все заулыбались.

— А ты так умеешь, Веня? — спросил Бармин.

Филатов продолжал молча пить кофе и шутки не принял.

— Помнишь Бандита, Андрей? — Семёнов вздохнул. — Какая любовь была! До сих пор чувствую себя виноватым.

— Это на Льдине, — пояснил товарищам Гаранин. — Был у нас такой рослый лохматый пёс Бандит, сибирская лайка. Фокусник и умница вроде Волосана, мог запросто выступать в цирке. И вот однажды Коля Белов, большой любитель сюрпризов, привёз нам со станции Челюскин свинку по имени Пышка. Мы думали, начнутся между нашим зверьём склоки, но ошиблись: Бандит с первого взгляда в неё влюбился, целыми днями сидел у деревянной клетки и лизал Пышкин пятачок. Всё-таки животное, а люди — разве они поймут всё, что происходит в собачьей душе? Но время шло. Пышка росла на глазах, пора её готовить на камбуз, а никто не мог решиться — рука не поднималась. Наконец нашёлся один смельчак, пристрелил из карабина. Бандита в тот день «арестовали», заперли в домике, а когда выпустили — всю станцию обегал, пока не понял, что не увидит больше своей любимой Пышки. И долго был безутешен, ничего не ел, только снег лизал…

— А ты? — упрекнул Волосана Бармин. — Способен ли ты на такую бескорыстную любовь к простой, необразованной пингвинке?

Волосан попытался сделать стойку, но не смог и виновато заюлил хвостом.

— Ладно, поверим на слово. — Бармин погладил собаку и спрятал отощавший тюбик. — Укладывайся в спальный мешок здесь, нечего прятаться от коллектива.

— Масло прогрето, Николаич, — сообщил Дугин. — Можно начинать.

— А топливная система в порядке? — Семёнов знал, что в порядке, только что на его глазах механики осматривали насос и форсунки, и поймал себя на том, что неосознанно хочет оттянуть начало работы. Организм не был на неё запрограммирован, что ли, — не только у него, у всех пятерых людей, столпившихся у дизеля. Пока сидели, пили кофе, гнали от себя эту мысль. Дугин даже втихаря ещё раз поколдовал над аккумуляторами, надеясь на чудо. Не там искал, чудо — что они дизель смонтировали и на ногах остались…

Рукоятка запуска находилась у дизеля внизу и была похожа на изогнутую ручку, какой заводят моторы автомашин. В этом положении рукоятки Семёнов видел главную трудность: чтобы её раскрутить, нужно было многократно нагибаться всем телом почти до пола. А нагибаться было мучительно тяжело: прерывалось и так сбитое дыхание, кровь бросалась в голову, и к горлу подступала отвратительная тошнота.