Венеция. Под кожей города любви

— Они не больны. Нет никаких препятствий, которые бы помешали им работать, — добавляет Мара.

— Присмотришься к такому, а на нем джинсы «Дизель», новенькие кроссовки и мобильник, — говорит Стеф.

— И что они отвечают, если им откажешь? — спрашиваю я.

Она это показывает: угрюмо и небрежно пожимает плечами, словно так истомлена, что даже ответить лень.

Портвейн выпит, мы со Стеф провожаем Мару и Бьянку и выходим на короткую прогулку. На обратном пути нам попадается огромный черный чемодан с ярлычком авиакомпании на ручке. Он стоит посреди тротуара, хозяина не видно. Нам в голову приходят мысли о террористах. Окрестные дома погружены во мрак и тишину, поблизости нет ни одной гостиницы.

— Может, надо куда-то позвонить? — рассуждает Стефания.

— Возможно. В девяти случаях из десяти оказывается, что кто-то просто оставил часть багажа внизу, пока затаскивает наверх другие чемоданы. Но десятый-то случай из десяти… может, мы спасем мир.

На наше счастье, мы видим частного охранника, идущего по улице. Он в бежевой военизированной форме с множеством ремешков, пряжек и прочих атрибутов. Лицом он похож на русского: у него очень светлая, незагорелая кожа, полные изогнутые губы и толстый нос. Заметив нас, мужчина хмурится и делает вид, что спешит, он почти переходит на бег, втянув голову в плечи.

— Простите, синьор, — решительно окликает его Стефания. — Вы не знаете, кому принадлежит этот чемодан?

— Не знаю, — поспешно кричит мужчина в ответ, даже не взглянув на подозрительный чемодан.

— Не проходил ли здесь кто-нибудь в последние четверть часа, кто мог бы оставить…

— Не знаю.

— Что вы посоветуете сделать?

— Я не знаю! — кричит мужчина во весь голос, определенно подразумевая: «Мне дела нет до вашего чемодана, идите к черту».

Он удаляется, гордо задрав подбородок, но эхо его крика все еще блуждает по улочкам. Мы стоим и смотрим ему вслед.

— Почему он не остановился? — огорчается Стефания. — Ведь я же женщина!

— Этот тип не слишком-то похож на рыцаря, Стеф. Скорее наоборот.

В конечном счете звоним в полицейский участок, и полицейские радуются, что нашлось хоть какое-то дело. Они осыпают нас такими шумными благодарностями, что нам кажется: сейчас прибегут сюда наперегонки, а потом будут вальсировать, унося этот таинственный чемодан.

Съемная квартира освободится только через неделю, а пока я продолжаю жить в палаццо. Сплю в кабинете, на антикварной кровати-лодке. На улице тяжко, солнце после четырех такое же ослепительное, как в полдень. Венеция пахнет горячими солеными камнями. С балкона мне видны миллионы туристов на Большом канале. Разбитые и вымотанные уже к двум часам дня, они стремятся к воде, в изнеможении плюхаются на ступени, где они есть. Вода здесь как декорация, и благодаря ей все становится похожим на превосходно отрепетированную комическую пантомиму, даже перевозка преступника, которую я наблюдала из окна. Впрочем, это больше напоминало кадры из фильма Лукино Висконти: белый полицейский катер, охранники в мрачных синих униформах, осужденный в ярко-оранжевом, бросающемся в глаза арестантском комбинезоне. За полицейским катером следовал катер «скорой помощи», тоже оранжевый, в тон арестантской робе.

Иду прогуляться и обращаю внимание на поразительную женщину лет тридцати пяти. Высокая, как топ-модель, ноги бесконечной длины, ярко-алые туфли на шпильках, белая льняная мини-юбка и черная блузка. Женщина умильно болтает с крохотным терьером, а тот уселся на мостовую, постукивает хвостиком и горделиво смотрит на нее и на остальных пять сотен человек, которым они с хозяйкой перегородили дорогу. На Риальто я подсмотрела еще такую сценку: симпатичный ребенок в прогулочной коляске уронил игрушку, тянется, но не может достать. Пожилая, но безупречно ухоженная синьора, облаченная в траур, заметила, что игрушка упала ей под ноги, но просто переступила через нее, не глядя ни на игрушку, ни на ребенка. Она демонстративно высоко поднимает колени и сумку, избегая контакта с игрушкой, и идет себе дальше. При этом она не может удержаться от улыбки, а точнее, от мрачной торжествующей гримасы.

Я захожу в супермаркет «Billa» неподалеку от дома Стеф и покупаю разные продукты, ощущая себя местной жительницей. Подхожу к кассе и вижу, что ко мне направляется стройный парень, курносый, губастый, с приветливыми темными глазами и длинными волнистыми волосами медового цвета. Он неуверенно улыбается мне, словно сомневаясь, узнала ли я его. В руках у него огромный арбуз, а рядом идет его мама; она немолодая, в сарафане и тоже дружелюбно улыбается.

— Чао, Ренато, — небрежно здороваюсь я.

— Хелло, — отвечает он по-английски певучим голосом. — Ты остановилась у Стефании?

— Нет, ее родители в отъезде, и я сейчас живу у них. Симпатичный арбуз.

Он смеется:

— Ну да, весит, подожди-ка… — Ренато читает наклейку, — восемь кило!

— Здорово, — восторгаюсь я.

Мы потихоньку двигаемся вместе с очередью. Стоящая впереди женщина принимает меня — как приятно! — за итальянку и спрашивает, не присмотрю ли я за ее тележкой, пока она сбегает в зал за чем-то, что забыла купить. Я с большим удовольствием придерживаю ее тележку, как бы показывая, что имею к ней отношение.

— Посмотри на меня, — поворачиваюсь я к Ренато. — Я теперь настоящая венецианка. До такой степени, что другие венецианки даже доверяют мне свои покупки.

Он опять смеется. Какая же я обаятельная.

— Стефания говорила, ты скоро уезжаешь в Америку? — спрашиваю я.

— Да, на один год. Я буду там заканчивать учебу.

— Нервничаешь?

Длинный прерывистый вздох: «Все меня об этом спрашивают. И нервничаю, и нет».

— Волнуешься, но не боишься, а предвкушаешь…

— Да!

— Что ж, мне кажется, это отличная идея. Освоишь язык в совершенстве. Хотя, знаешь, английский у тебя и сейчас прекрасный.

Мать Ренато что-то говорит ему, потом мне, указывая на тележку.

— Нам надо подтолкнуть тележку той дамы, а то перед нами пустое пространство, — поясняет он.

— Так нужно? — спрашиваю я, как мне кажется позже, преувеличенно игриво.

— Да! — подтверждает он. — Она тебе потом скажет спасибо.

Ренато поудобнее перехватывает свой гигантский арбуз.

— Таким убить можно, — замечаю я.

— Из окна…

— Да, если просто выронить его кому-нибудь на голову.

Он прижимает арбуз к животу, а я прикладываю к нему руку.

— Я беременный, — говорит он.

— Да, — строгим тоном произношу я. — Думаю, срок примерно девять месяцев.

Возвращается венецианка и забирает свою тележку.

— Добрый день, — здоровается кассир, когда подходит моя очередь.

— Добрый день, — старательно грассирую я и прошу два пластиковых мешка (по пять центов штука). Позже оказывается, что мне достаточно одного, и я продаю второй Ренато и его матери. Только потом мне приходит в голову, что нужно было не продавать, а просто отдать им пакет. Мы вместе выходим из супермаркета, непринужденно разговаривая, я то и дело спотыкаюсь в своих вьетнамках, он изнемогает под тяжестью арбуза, провисающего в сумке, как пушечное ядро.

— Здесь я с вами попрощаюсь, — чопорно обращаюсь к своим спутникам у дверей квартиры родителей Стефании.

— О’кей. Приятного аппетита за обедом.

— И вам.

Мы, все трое, долго обмениваемся «чао».

Готовлю себе на обед большущий салат с кониной, а потом весь вечер сижу на балконе. Небо не плоское, а куполообразное, как в потолок в соборе, — вверху густая синева, по краям — линялая перламутровая голубизна. Между восемью и девятью часами небо начинает меняться, приобретая глубокий серо-фиолетовый оттенок, а огни над Большим каналом разгораются ярче, напоминая золотые и серебряные звезды. Чтобы отгонять комаров, зажигаю желтую ароматическую свечу с цитронеллой. Мошкара вьется, как спутанные мотки ниток. К половине первого ночи канал совсем темный, стоит тишина, разговоры на другом берегу эхом разносятся по воде.

Сегодня, пока мы стояли в очереди в супермаркете, Ренато спросил меня:

— Для чего ты приехала в Венецию на целых три месяца?

— На четыре. Мне надо писать, — кратко ответила я.

Правда же заключается в том, что мне нужно закончить роман, который настолько слаб, что, перечитывая первые главы, я неизменно погружаюсь в глубокий сон. Причем сплю я столько часов, сколько глав прочитала: если останавливаюсь на пятой главе, просыпаюсь через пять часов, если шесть — через шесть, ну и так далее.

— Ты ищет вдохновения? — спросил Ренато.

— Вдохновения и покоя.

— Венеция — подходящее место для этого. Только здесь слишком жарко. Ты уже была на пляже?

— Нет. К черту! Никаких пляжей! Слишком много народу, толчея, шум…

— Нет, ничего подобного. Есть и другие пляжи. Людей совсем мало. Песок, море, природа…

— Может быть. Но еще есть одна беда — я боюсь воды, — призналась я.

— Так вот в чем дело! Не волнуйся, за семнадцать лет я еще ни разу не видел, чтобы кто-нибудь свалился в воду и утонул.

— Семнадцать лет — не такой уж долгий срок, — стояла я на своем.

— Может, ты будешь первым человеком, кто утонет на моих глазах, — засмеялся он, подтрунивая надо мной.

Этот разговор был банальным, ни о чем, да к тому же его затрудняли жалкие всплески моей восторженности. Однако приятные воспоминания остались на весь вечер, ведь мы болтали так непосредственно, так непринужденно… В Лондоне такое, думаю, невозможно: случайно встретить в очереди малознакомого парнишку и так естественно начать разговор — не бог весть какой остроумный, но все-таки. Хотя тут опять возникают аналогии с Джейн Остин — а что, разве нет? Согласно неписаным правилам непременно следует проявить любезность по отношению к двоюродному брату лучшей подруги, тем более когда пользуешься гостеприимством ее семьи.

Стефания возвращается поздно вечером после долгого совещания, на котором обсуждался бюджет фильма, и мы выводим Неро на прогулку перед сном. Многие собаки в Венеции без ума от него — стройного черного беспородного красавца. Самого Неро интересуют лишь некоторые, прочих он не удостаивает своим вниманием. Стеф рассказывает, как однажды они с родителями взяли его с собой на отдых. Там им заинтересовалась соседская собака, которую Неро «просто использовал как сексуальную игрушку». Он возвращался домой ближе к ночи, совершенно вымотанный после целого дня развлечений. Случившийся роман, если воспользоваться эвфемизмом, привел к тому, что две человеческие семьи подружились, а сучка забеременела. Спустя год Стефания и ее родители съездили туда посмотреть на потомство — у всех щенков, как выразилась моя подруга, «было лицо Неро и тело другой собаки».

На Страда Нова нашего Неро нежно облизывает и обцеловывает снежно-белая с рыжеватыми подпалинами колли, очень живая и, судя по всему, умная. Она кладет лапу на голову пса, а потом начинает носиться вокруг него. Хозяева колли — приветливая парочка: молчаливый улыбчивый блондин в черной майке, смазливый, как порнозвезда, в джинсах в обтяжку, с ним высокая загорелая красавица в брюках и ярко-желтом топике для езды на велосипеде — крашеная блондинка с лукавыми сияющими глазами цвета морской волны. Оба яркие, что он, что она. Может, они снимаются вдвоем, изображая тренеров по аэробике. По тому, как дружелюбно держится женщина, я догадываюсь, что дружба Неро с белоснежной собакой началась не сегодня.