Жизнь по ту сторону

В последнее время я работала над перепиской Д.Д. с известным советским писателем Г. Медынским, известным широкому читателю по его книгам "Честь" и "Трудная книга".

Вот что рассказывал Д.Д. о себе в этой переписке и отчасти в диалоге с корреспондентом журнала "Огонек" Ю.Лушиным, автором очерка "Чужие письма" (NN 5, 6, 1978 г.):

"Родился в 1909 г. Отец окончил институт, мать была малограмотной. Была у моих родителей воспитанница-сирота на правах старшей дочери, старше меня на 6 лет. Когда ей стало 19 лет, отец женился на ней, а на моих руках оказалась больная мать, почти помешавшаяся от горя, пытавшаяся покончить с собой. Я укараулил ее, не допустил ее смерти. Погрузив наш нехитрый скарб на ручную тележку, мы покинули квартиру моего отца, где осталась вся мебель и другое имущество. Для меня, 13-летнего мальчишки, это была тяжелейшая травма на всю жизнь! Тем более, что иногда я встречал отца на улице, он преподавал тогда в Томском политехническом институте. Мать не думала, что доживет до окончания мною школы, но мне удалось сохранить ее до сих пор. 79 лет исполнится старушке 6 октября. Не имея никакой специальности мать научилась вышивать на машине и этим мы жили ряд лет. Сумела она стать для меня самым лучшим и близким другом, каким и остается до сих пор. Но психика ее расшатана и жить с нею очень трудно. Отчасти в этом причина неудач в моих браках. У меня было 4 жены и каждая приходила к выводу, что я должен убрать мать из семьи. Но кроме меня у матери не было никого во всем свете, и я прекрасно понимал, что поступить так, как требовали жены, было равносильно тому, что закопать мать живую в могилу...

Первая жена ушла от меня тогда, когда у нас еще не было детей. Брак был не регистрирован и его можно было даже не считать. Но счет моих браков в глазах общественности начался с нее. Вторая жена в своем поведении опиралась на факт существования этого первого брака. Мои заботы о матери, мою нежность к ней, тревогу по поводу ее болезней эта вторая жена ухитрилась расценить так, что этим чуть не убила мать. Появилась версия о том, что я неспроста так отношусь к матери. Так заботливо можно относиться только к любовнице. Значит моя мать и является моей любовницей. Эта версия стала достоянием всего города Томска, где мы жили. В этом городе он преследует меня и до сих пор.

В 1934 году я окончил Томский университет, стал специалистом по физике, начал свою педагогическую деятельность. С тех пор я все время имею дело с воспитанием студентов первых курсов вузов...Неплохо пошло дело с научной работой.

Попробуйте представить себе в каких условиях я читал свои первые лекции в каждом потоке, если мне было известно, что среди моих слушателей сидят десятки знающих о гнусной сплетне. Следует отметить, что первые годы моей лекторской деятельности было всегда так: на первых лекциях я чувствовал буквально враждебное отношение к себе со стороны аудитории. Я просто видел, что студенты сидят, не слушают меня, а смотрят и думают: - ага, это тот самый Саратовкин, про которого говорят, что он живет с матерью как с женой... И привело это к тому, что стал я овладевать лекторским мастерством...Уже в 1941 г. Я читал лекции по общему курсу физики так, что студенты слушали меня, затаив дыхание, открыв рты и забывая все на свете. И это не хвастовство, а факт, отмеченный в районной газете.

Но я забежал немного вперед. В 1936 году задумал я написать роман, который озаглавил "Наследство". Основная его идея заключается в следующем: в наследство от ушедших поколений достались нам уродливые формы быта и человеческих отношений. В наследство грядущим поколениям оставляем мы свое стремление к лучшей жизни...

С 1925 года я вел дневник. У меня сохранились все переписки, которые я до тех пор вел. В моих руках был дневник матери, ее переписки с отцом и родными. На материалах того, что я знал к своим 26 годам я написал первую главу романа, затратив на это всего два месяца очередного отпуска. Мне не надо было ничего сочинять. В качестве главной героини этой главы я взял образ своей второй жены. В этой главе она для читателей выглядела довольно привлекательно. Говорят, глава удалась. Но все меня спрашивали, что же будет с героями дальше. Надо было продолжать, но жизнь героев моего романа, так же как и моя, была вся еще впереди. Оставалось ждать, когда будут прожиты грядущие десятилетия и копить материал. Так я стал еще более тщательно вести дневник. С апреля 1944 г. я не имею ни одного дня, который так или иначе не был бы отражен в моем дневнике. Я стал уделять большое внимание перепискам с различными людьми. Храня все получаемые мной письма, я всегда оставляю или черновик или машинописную копию. Вполне понятно, что мой личный архив принял довольно большие размеры. Но порядок у меня в нем такой, что я немедленно нахожу запись за любой день или письмо от кого бы то ни было...На материалах этих дневниковых записей время от времени я делаю наброски, которые оформляю в виде небольших рассказов, новелл. Одну из переписок я счел полезным оформить в виде небольшого эпистолярного произведения и озаглавил его "Письма о любви и дружбе". Изменив там собственные имена, а также некоторые биографические данные, я получил возможность давать эту переписку читать. Следует заметить, что в начале 50-х годов в Томске отдельные выписки из моих писем к студентам переписывались и ходили по рукам...В это время я жил уже в Новосибирске.

Со второю женой я расстался в 1937 году. От этого брака родилась дочь. Удалось мне эту дочь удержать у себя. Сейчас ей почти 30 лет. Незамужем, преподает английский язык в одной из новосибирских школ, живет одна. От третьей жены родился сын - 27 лет. До трёх лет и с 10-ти до 24-х лет он рос под моим непосредственным руководством. С его матерью мы не жили с 1942 по 1948 год. Эта моя третья жена уходила от меня потому, что тоже возненавидела мою мать, которую мне девать было некуда. Сказалось и то, что жили мы в атмосфере упомянутых гнусных сплетен. В 1946 году угораздило меня ещё раз жениться, но нарвался я опять на подобие моей второй жены. Этот брак не был продолжительным. Родилась ещё одна дочь и ушла к своим, с нею моя четвертая жена...

Итак, перед вами многоженец, имеющий трёх разных детей от разных жен. Двое старших получили высшее образование, стали хорошими людьми. Сын, как и дочь, мой большой друг. Он страстный альпинист и нынче летом я был с ним в горах Тянь-Шаня; таскал он меня на одну из малых вершин горы Чоктал. Он женат, очень удачно, наградил меня внучкой. Младшей дочке исполнилось в мае 18 лет. Она меня знать не желает, хотя я все эти годы много раз пытался установить с нею контакт. И что ждёт ее дальше, неизвестно.

Итак, мне 56 лет. Я исполняю обязанности профессора, заведующего кафедрой физики Тюменского индустриального института. Мною опубликован ряд исследований процессов образования кристаллов. Есть кое-какие успехи на педагогическом поприще. И есть колоссальное количество различных записей в дневниках, выписок из прочитанного, переписок с самыми различными людьми, начиная с академиков, продолжая моими учениками и кончая четырьмя арестантами...

В науке судя по всему я уже достиг своего потолка. 2-е издание моей монографии "Дендритная кристаллизация" издано в Нью-Йорке. Защитить эту работу как докторскую диссертацию мне не дали, да теперь мне это и ни к чему. Я уже отстал от кое-кого из своих учеников и вижу, что если что и сделаю в этой области, то не очень ценное.

На педагогическом поприще сейчас развернулись самые жаркие бои. Организованная мною кафедра выходит на самую передовую линию этого фронта. Года четыре надо будет уделить этому делу. Сейчас в "Вестнике высшей школы" должна выйти моя статья о применении стереоскопии в учебном процессе. Сделаю ещё тут кое-что, а потом можно будет передать кафедру своему ученику, оставив себе лишь чтение лекций с половинной нагрузкой и приступить к завершению своего романа...

Наконец считаю полезным послать Вам и свои "Письма о любви и дружбе", начало которым положила переписка с одной бывшей студенткой, которая задавала сложные жизненные вопросы, а потом и с ее парнем..."

8 сентября 1965

Тюмень, ул. Орджоникидзе 51 кв.2

О том, насколько отзывчивым был этот человек к чужой беде, фактически удочеривший больную девочку, ставшую круглой сиротой при живых родителях, рассказывает очерк Ю.Лушина "Чужие письма" журнала "Огонек" (1978 г., NN 5 и 6), а также документальная повесть Бориса Тучина "Четвертое измерение".

А эту статью о нем спустя годы я нашла на сайте кафедры Тюменского индустриального института, открывшегося в Тюмени в 1964 году:

..." Одной из первых кафедр в новом институте стала кафедра физики и уже 1 сентября 1964 начались занятия. Первым заведующим кафедрой стал человек с "плохим" характером Дмитрий Дмитриевич Саратовкин.

В Дмитрии Дмитриевиче Саратовкине -- физике, специалисте по стереоскопии, поражала прежде всего почти юношеская живость: в глазах, в жестах, в речи. Ни возраст, ни профессорская должность не добавляли ему ни степенности, ни солидности. Впрочем, эти атрибуты авторитета ему меньше всего были нужны. У него -- свое отношение к авторитету. Но об этом в свое время. А пока...

Что же его, человека почти пенсионного возраста, заставило сняться с "насиженного" места в Томске и "связаться" с Тюменским индустриальным институтом, еще не ставшим реальностью, еще существовавшим только на бумаге?

-- "Плохой" характер, -- говорит Дмитрий Дмитриевич. И в глазах его прыгают озорные чертики,когда он делится воспоминаниями. Дело было в Томске. Встаю утром, собираюсь бриться, вдруг слышу за дверью свою фамилию (жил я тогда в студенческом общежитии). Открываю дверь, передо мной молодой человек(Виктор Ефимович Копылов в будущем ректор), спрашиваю: "Чем могу?" А он в ответ: "Я за вами. Собирайтесь, поедем в Тюмень". "Зачем?" Говорит: "Заведовать кафедрой физики". "Собираться-то недолго, -отвечаю, -- уже собираюсь. В Новосибирск. Опять с начальством не поладил. Могу и в Тюмень. Только, молодой человек, у меня характер плохой, скандальный, ругаться люблю". "Вот и хорошо, -- слышу от него, -- нам такие нужны".

Что касается предупреждения Д.Д.Саратовкина о "скверном" характере, то оно оправдалось вскоре же. Первая паника охватила ректорат, когда "Де-Де" (так все звали Саратовкина в институте) предложил студентам принести на экзамен по физике вместо шпаргалок любую литературу (от учебников до справочников) и свободно пользоваться ею при подготовке к ответу. Его логика была проста до неожиданности: неважно, сколько студент вызубрил. Важно, сколько понял. Справочники для того и существуют, чтобы "справляться", а физика -- не устав караульной службы. Переспорить Саратовкина было трудно. Пошли на компромисс: половина групп сдает физику по учебникам, другая -по шпаргалкам. После сессии паника охватила уже студентов: в группах, которые пользовались справочной литературой, оказалось больше половины двоек. Значительно лучше сдали физику студенты, у которых привилегий не было. Все объяснялось просто: кафедра физики составила для экспериментальных групп экзаменационные билеты таким образом, что все учебные пособия превратились в справочную литературу, способную помочь только тому, кто научился понимать физику, кто занимался систематически, а не отличился зубрежкой в сессию.