Том 9. Братья Карамазовы I-III

3

Творческая история «Братьев Карамазовых» изучена В. Л. Комаровичем, А. С. Долининым и Е. И. Кийко (см. XV, 413–447). Здесь мы приведем лишь отдельные наиболее важные и характерные отрывки из черновых наметок и предварительных записей писателя. (XV, 199–374) Вот некоторые из них:

«Memento (помнить. — Ред.) <о романе>.

Узнать, можно ли пролежать между рельсами под вагоном, когда он пройдет во весь карьер?

Справиться: жена осужденного в каторгу тотчас ли может выйти замуж за другого? <…>

Справиться о детской работе на фабриках.

О гимназиях, быть в гимназии.

Справиться о том: может ли юноша дворянин и помещик, на много лет заключиться в монастыре (хоть у дяди) послушником? (По поводу провонявшего Филарета.)» (XV, 199)

Уже эти предварительные заметки намечают ряд важных эпизодов романа. Далее в рукописях бегло предвосхищены сцены из первых его книг:

«Кажется, на Алешу произвел сильное влияние приезд братьев. С Дмитрием сошелся. К Ивану присматривался.

Два знакомых: Семинарист и Мечтатель.

Алеша приглядывался, но более всего кипел идеей о славе Старца.

Жил в келье у Старца, который был очень добр к нему.

Алеша мог выходить из монастыря. Жил в келье и носил подрясник по благослов<ению>, не принадлежа, однако же, вовсе монастырю.

Описание скита, цветы <слегка>.

NB. Были в монастыре и враждебные Старцу монахи, но их было немного. Молчали, затаив злобу, хотя важные лица. Один постник, другой полуюродивый. Но большинство стояло, были фанатики до того, что, предвидя близкую смерть, многие честно считали за святого, не один Алеша, ждали смерти, будет святой. (Молчаливое ожидание).

Слова. Говорили, Макарий видит по глазам.

Может быть, 4-х лет воспомина<ние> луч солнца, амвон и мать.

Может быть, чтение Евангелия.

Уединенность полюбит, целомудрие.

Красота пуст<ыни>, пение, вернее же всего, Старец. Честность поколения. Герой из нового поколения.

Захотел и сделал — умилительное, а не фанатическое.

Старцы. Порядок» (XV, 200).

Далее мы читаем в черновиках:

«Предисловная глава.

Я сказал, что не буду в подробности. Но вот эти-то главные и основные черты.

Глав<ное> — почему в монастыре?

Мистик ли? Никогда!

Фанатик? Отнюдь!

Стар<ший>, Дмитрий — 27 — да 23, а Алексею всего только двадцатый. Был он вовсе не фанатик. Он и явился год назад, но как-то дико — с странной целью, которую вовсе и не скрывал. Отец тогда приехал из Одессы. Но явился он не к отцу, не кончив курса. Явился он не потому, что там не у кого жить, — его любили. Явился найти могилу матери. У отца.

Ст<арец?> — все дви<жения> болезненны.

Ноги болезненные. Красные щеки.

Я должен сказать, что, предавшись раз, он уверовал вполне, несмотря на то, что ум его был сильно развит.

Предаваться личности — дело второстепенное, первостепенное — Старец. Алексей не так, как Иван, деньги — сердце цело, а остальное все только временно отвело Ал<ешу>.

Об этом Алексее, моем герое, всего труднее сказать что-нибудь рассказом. Предисловие, прежде чем вывести его на сцену. Но, повторяю без этого мне нельзя ничего начать, но я ограничусь лишь главными пунктами.

Его тоже ничего не поразил отец, но от оргий он уходил молча.

Сначала упрекал. Отец целовать начал.

Ведь он <отец> какой был враль. Так и болтал всякий вздор, ну и насчет женского пола. Как один поп хотел…

Он <Алеша> уверовал как реалист. Такой коли раз уверует то уверует совсем, бесповоротно.

Мечтатель уверует с условиями, по-лютерански. Этакого же не только не смутит чудо, но он сам захочет чуда.

Он понял, что знание и вера — разное и противуположное, но он понял — постиг, по крайней мере, или почувствовал даже только, — что если есть другие миры и если правда, что человек бессмертен, то есть и сам из других миров, то, стало быть, есть и все, есть связь с другими мирами. Есть и чудо. И он жаждал чуда. Но тут Старец в святость в святыню.

В мире много необъяснимого, если не чудес.

Почему же и не быть чудесам? Но тут Старец.

Дама. «Как вы дерзаете делать такие дела?»

Гроб летающий.

Старчество, инок Парфений.

Монахи, 2 партии.

Владыко поощрял старчество.

С братьями еще не сошелся.

— МОЙ ТИХИЙ МАЛЬЧИК.

(Если есть связь с тем миром, то ясное дело, что она может и должна даже выражаться иногда фактами (гроб летающий) необыкновенными, не на сей только одной земле восполняемыми.

Неверие же людей не смущало его вовсе; те не верят в бессмертие и в другую жизнь, стало быть, и не могут верить в чудеса, потому что для них все на земле совершено (?)

А что до доказательств, так сказать, научных, то он хоть и не кончил курса, но все-таки считал и был вправе не верить этим доказательствам ибо чувствовал, и что знанием, которое от мира сего, нельзя опровергнуть дела, которые по существу своему не от мира сего, короче, в то время он был спокоен и тверд, как скала.

Щека.

Красив.

Мистик.

Реализм.

Чудо — Фома. Пожелал поверить. То же и было.

Я сказал уже, что у него человеколюбие на эту дорогу, на эту дорогу старика.

За святого.

Ждал чудес и даже уже видел их.

Дама — „дерзаете“.

Про этого Старца. Старчество из Оптиной. Приходили бабы, на коленях.

Распри, владыко.

Он был больной, из чиновников. Аскет.

Старец устроил; в день свидания его интересовало очень, как будет Старец.

Принимал за святого, ждал чудес. Это был больной человек.

Он выходил. Сошелся с братьями. Дмитрий — Иван. Вот в это-то время и было назначено свидание. Случилось это так, что Миусов.

— L'ombre d'une carosse (см. наст. том. С. 29).

— Ну, ступай, мой ангел, доберись до правды да приди рассказать. Все же легче умирать будет <…>

— Ибо редко сдержится любовь на одном сострадании.

— Мне всё так и кажется каждый час, что меня за шута принимают, так вот, давай же я и в самом деле буду шутом, не боюсь ваших мнений! Вот почему я и шут, по злобе, от мнительности. Я от мнительности буяню.

Трудно было решить, шутит ли он или в самом деле в таком умилении.

Удовлетворительного ответа он, без сомнения, не получил, но тут встретил он этого Старца.

Действительный клад внутри себя, но какая-то внешность, чудо. Как будто ждавший чуда.

Старца святым. И хотя бы он хотел, но все же боялся.

Которая себя не нашла в себе — Фома.

Высшая красота не снаружи, а извнутри (см. Гете, 2-я часть «Фауста»).

Идиот разъясняет детям о положении человечества в 10-м столетии (Тен); разъясняет детям „Поминки“: „Злое злой конец приемлет“, разъясняет дьявола (Иов, Пролог); разъясняет искушение в пустыне; разъясняет о грядущем социализме, новые люди; отрицательное, нет положительное, положительное — Россия, — христиане.

Помещик: „Что мне делать, чтобы спастися?“ (на коленях). „В Законе что написано, как читаешь?“

Стар<ец>: „Главное, не лгать. Имущества не собирать, любить (Дамаскина, Сирина)“.

— Нос, говорит, подымает, нахально смотрит, меня оскорбляет.

У игумена… „возлюбила много“. „Не про эту же любовь говорил Христос“. — „Нет, про эту. А если про ту, то и про эту. Потому эти слова тогда прекраснее, соблазнительнее…“.

— Я рыцарь, я рыцарь чести!

— И ведь знает, что никто его не обидел, а обижается до приятности.

Слова, словечки и выражен<ия>. Справиться.

„Новое время“, сентябрь, 7, четверг, № 907. Среди газет и журналов известие об архимандрите, завещавшем в завещании выбросить тело его за грех пьянства, от которого не мог отвязаться, не съедение псам на распутье.

Ильинский в келье говорит, что он еще не позволит читать ему наставления вслух за ребенка. Кутеж в городе.

Помещик желает после кельи отслужить молебен.

Ильинский рассчитывает еще что-нибудь получить наследства. Главное, ему поскорее нужны 3 000, потому что он задержал невестины. Вечером, в 1-й части, после сцены в келье, Ильинский затем является к отцу с Идиотом, чтоб предложить мировую на 3 000 тысячах. „Ведь у вас теперь есть“. И тут драка.

Деньги в пакете: „Моему цыпленочку“ <…>

Воскресение предков. Помещик про Ильинского: „Этот не только не воскресит, но еще упечет“. Ильинский встает: „Недостойная комедия!“

„Всё дозволено“ Вечером Убийце: „Знаешь, мой друг, я кой в чем усумнил<ся>, просто-запросто Христос был обыкновенный человек, как и все, но добродетель<ный>. А всё это сделал“.

— Я страстный человек. <…>

Дидро и Платон. „Рече безумец в сердце своем несть бог“. Преклонился.

С муровием.

„Свою главу любезно лобызаше“ (см.: наст. том. С. 51)

— Дмитрий Федорович, впредь не знайте меня!

„Да я готов на дуэль вас вызвать“. Ильин<ский> ему: „Комик, проклинаю!“

У игумена: „И Христос простил за то, что возлюбила много. Она лучше вас. А то, что вы: больше кресты“.

— В Евангелии: раздай нищим. Но мы хоть не раздаем, так все-таки чтим. <…>

Иов возлюбил других детей (барыня). Перемещение любви. Не забыл и тех. Вера, что оживим и найдем друг друга все в общей гармонии.

Революция, кроме конца любви, ни к чему не приводила (права лучше).

Воскресение предков зависит от нас.

О родственных обязанностях. Старец говорит, что бог дал родных, чтоб учиться на них любви. Общечеловеки ненавидят лиц в частности.

— Был бы один ум на свете, ничего бы и не было.

Из Исаака Сирина (Семинарист).

— Regierender Graf von Moor.

Старец, вероятно, был человек образованный. Был и теперь есть, о рассеянности: анекдот.

О волке речь, а волк навстречу.

— Направник (см.: наст. том. С. 46).

Кастет. Компрометирующее слово вперед (о убийстве отца).

Ученый о том, что нет причины делать добро <…>

Человек есть воплощенное Слово. Он явился, чтоб сознать и сказать. <…>

Мальчик научил булавку в хлеб. За Жучку. <…>

Федор Павлович зовет помещика Маркова фон Зоном, тайный ф<он> Зон. <…>

Если нет бога и бессмертия души, то не может быть и любви к человечеству» (XV, 200–207).

Процитируем некоторые наброски к спору о взаимоотношениях церкви и государства в келье Зосимы:

«NB — Все вещи и все в мире для человека не окончены, а между тем значение всех вещей мира в человеке же заключаются.

Земля благородит. Только владение землей благородит.

Без земли же и миллионер — пролетарий. А что такое пролетарий? Пока еще сволочь. Чтоб не быть сволочью, надо его переродить, а переродить можно только землей. Надо, чтоб он стал владельцем земли.

У нас что падает, то уж и лежит. Что раз упало, то уж и лежи.

У нас молодежь ищет истины, это правда, и я не раз соглашался с этим.

— Что церковь — для шутки или нет?

Если не для шутки, то как же ей соглашаться рядом допускать то, что допускает государство как установление языческое, ибо многое осталось в государстве еще с древнего Рима как языческое, а к христианскому обществу принадлежащее.

Мнение это основано на нормальности языческого порядка, а стало быть, и всех его отправлений. Между прочим, и на нормальности языческого уголовного суда. Государственное и языческое — это все равно. Если церковь допустит языческий суд, то она отречется от своего назначения. Не борьбой, но в идеале.