Сокровище Родины

XXXII

На палубе навстречу Урвичу вместе с доктором шёл не кто иной, как сам угрюмый шкипер мистер Нокс со своей неизменной трубочкой в зубах.

— Знакомы? — шутливо спросил доктор, представляя Урвичу Нокса.

Тот так обрадовался, что видит снова шкипера, которого считал уже погибшим, что полез обниматься с ним, и Нокс принял его в свои объятия, для чего даже трубочку вынул изо рта ввиду торжественной минуты.

Минута была действительно торжественная. Они поцеловались.

— Да как же это, как же это так… Мистер Нокс? — стал спрашивать Урвич. — Какими судьбами вы целы и невредимы?

— Благодаря вашей шляпе, — сказал немногоречивый мистер Нокс, воображая, что этим ответом он не затемняет дело для Урвича ещё больше, а вполне объясняет его.

— Какой моей шляпе? — воскликнул Урвич. — Опять новая загадка!

Доктор, гостеприимный и внимательный, сказал, что до завтрака ещё далеко, и предложил отправиться к нему в каюту, где приготовлены бисквиты и вино и где беседовать будет гораздо удобнее.

Глотнув вина, бывший шкипер «Весталки» стал словоохотливее и начал рассказывать свою историю, известную уже всем на «Марианне», в том числе и доктору, так что доктор дополнял местами рассказ, когда Нокс умолкал, чтобы раскурить свою трубочку.

После разговора в кают-компании «Весталки» в вечер, предшествовавший роковой ночи, Нокс, которого вдруг стало клонить ко сну от очевидно подмешанного ему в чай наркотика, пошёл к себе в каюту, но прежде, чем лечь, зарядил пистолеты и надел под платье пробковый спасательный пояс из предосторожности, на всякий случай, чтоб иметь возможность выпрыгнуть за борт хоть с каким-нибудь вероятием на спасение и не даться в руки старого Джона, если верх останется за его компанией.

Он хотел посоветовать, чтобы Урвич сделал то же самое, потому что мысль о поясе пришла ему уже после того, как они разошлись, но сон поборол его, и он заснул.

Злодеи связали одурманенного Урвича, что удалось сделать им так, что он не проснулся, но когда они вломились в каюту шкипера, тот, вероятно, менее поддавшись действию снотворного зелья, услыхал и начал бороться, пустив в ход нож, потому что не успел схватить пистолеты.

Борьба, однако, хотя он двух ранил и одного убил, всё-таки оказалась слишком неравною. Его одолели тем, что выкинули за борт.

Упав в воду, Нокс благодаря своему поясу быстро выплыл и увидал, что мчавшаяся на всех парусах «Весталка» достаточно далеко от него.

Оттуда не могли заметить его на воде и вернуться, чтобы доконать его.

Да и едва ли бы они вернулись, впрочем, если б и заметили; ясно было, что долго продержаться невозможно человеку, а спасти его не только вскорости, но далее и после было некому, потому что нельзя было ждать, что в этом месте появится какое-нибудь судно.

Так рассуждал и сам Нокс, когда огляделся, выплыв на поверхность.

Но он, разумеется, решил держаться, пока сил хватит.

Оглядевшись, он заметил, что на некотором расстоянии от него плыло что-то белое, освещённое луною.

Он поплыл навстречу и увидал, что это была большая пробковая, обтянутая набелёной парусиной шляпа Урвича, какие обыкновенно носят в тропиках, уплывшая в суматохе за борт.

Нокс обрадовался находке и взял её.

Пояс отлично держал его на воде, и он сообразил, что шляпа поможет ему при благоприятных обстоятельствах если не спастись, то, во всяком случае, продлить свою жизнь.

Он был слишком опытный моряк и слишком хорошо знал море, чтобы не понять, какое могла она иметь для него значение.

Дело в том, что очутившиеся почему-нибудь вплавь в открытом море — упавшие или выброшенные за борт, или потерпевшие крушение — прежде, чем потонуть, погибают обыкновенно от недостатка пресной воды.

Когда им начинает хотеться пить, наступают для них неимоверные, невообразимые мучения, превосходящие мифические муки Тантала.

У Тантала вода отбегала от губ каждый раз, как он хотел отведать её, мучимый жаждой, а тут кругом вода, всюду вода, сам держишься на воде, она плещет, переливается под руками, мочит их, брызжет в лицо, пить хочется, во рту сохнет, плеск и влага увеличивают, дразня, жажду, но пить нельзя, потому что вода горько-солёная и каждый глоток её не утоляет, а ещё более распаляет томительную, ненасытную жажду.

Нокс продержался до утра на воде, стараясь не думать о ней и не глотнуть морской воды, первый же глоток которой служит гибелью, вызывая за собой новые.

Новички в море решаются с отчаяния пить и гибнут. Нокс владел собою. Над ним собирались облака, и он ждал благодетельного дождя. Наконец дождь действительно пролился, Нокс набрал дождевой воды в пробковую шляпу, и она дала ему возможность два дня плавать на его поясе и поддерживать свои силы. Не будь этой шляпы, не во что было бы собрать воды, вот отчего Нокс заявил Урвичу, что был спасён благодаря его шляпе.

— Дело, значит, было в шляпе! — сострил доктор.

На третьи сутки Нокс увидел на горизонте три мачты, показавшиеся из воды. Они росли. К несказанной радости своей шкипер мог удостовериться, что идёт трёхмачтовое судно. Но куда?..

Легко было, что оно пройдёт краем, показавшись только издали, не увидит несчастного и исчезнет так же внезапно, как появилось.

Минуты, пока Нокс распознавал, в какую сторону идёт судно, были ужасны и показались ему вечностью.

Наконец, он удостоверился, что трёхмачтовая яхта держит курс прямо на него.

Тогда начались новые сомнения: а вдруг курс изменят, не дойдя до него?

Но яхта приближалась. Ход её без парусов был очень силён, и скоро уже Нокс мог различить все подробности на ней: круги иллюминаторов, бугшприт, капитанский мостик и вахтенного на нём.

Яхта шла мимо. Шкипер видел уже её левый бок.

Всё зависело от того, обернётся ли вахтенный в его сторону и заметит ли его.

Чтоб обратить на себя внимание, он стал выпрыгивать из воды и махать шляпой, стараясь разбрызгивать вокруг себя воду.

Он кричал, больше, впрочем, подбодряя себя этим, потому что едва ли рассчитывал, что до яхты долетит его крик.

Вдруг яхта уменьшила ход, и вместо бока её Нокс увидел форштевень. Сомнения уже не было: его заметили и повернули на него.

Нокс был принят на борт яхты сравнительно в хорошем положении, то есть насколько может быть в хорошем положении старый моряк, свыкшийся с волнами с детства, считающий их своей стихией, но проведший на них двое суток вплавь без пищи.

Силы, однако, не оставили его, он выпил грогу, съел кусок говядины, его обсушили, переодели, доктор дал ему своё платье, которое было узко ему, но эта неприятность ничего, конечно, не значила.

Едва отошёл Нокс в сухом платье, он машинально сунул руку в карман, чтобы достать свою трубочку. Её не было.

Это сильно огорчило шкипера, но помог доктор: он отыскал у матросов подходящий инструмент для курения, отыскал табак, к которому привык старый шкипер.

Когда Нокс закурил, он воскрес окончательно и рассказал всё, что случилось с ним.

По его словам, шхуна, повернув на север, должна была идти по тому же курсу, по которому спускалась на юг, только в обратную сторону, так как это был самый короткий путь для неё.

Он уверял, что догнать «Весталку» не представит затруднения, потому что на юг она шла попутным ветром, а обратно должна была лавировать и за двое суток не могла уйти далеко.

Нокс полагал, что паровая яхта свободно настигнет злодеев и выручит от них Урвича или, во всяком случае, воздаст им должное за их вероломство.

Но яхта была электрическая и потому могла ещё скорее нагнать «Весталку», чем рассчитывал Нокс.

Князь сейчас же приказал повернуть и идти по курсу, указанному Ноксом.

В самом деле, исключительно быстрый ход «Марианны» сделал то, что в тот же день на море показались мачты. Это была шхуна «Весталка» с опущенными парусами и стоявшее возле судно черномазых пиратов.

«Марианна» подошла как раз в то время, когда черномазые были все пьяны, кроме начальника, а Урвич лежал в обмороке.

Окровавленный старый Джон, привязанный к мачте, был уже мёртв.

Как спасли Урвича и как обошлись с пиратами, об этом Нокс не рассказывал, потому что не видел этого: он лежал в отведённой ему каюте и спал.

Доктор тоже не сообщил Урвичу никаких подробностей, сказал только, что с пиратами обошлись, как следовало.

Урвич не расспрашивал.

Склянки пробили двенадцать часов, и доктор сказал, что пора идти завтракать.

На шканцах у люка в кают-компанию стоял князь, окружённый офицерами «Марианны».

Капитан был русский, а из офицеров только старший помощник и штурман были тоже русские, остальные — индусы.

Князь познакомил со всеми Урвича, и пока они здоровались и осведомлялись, как он теперь себя чувствует, подошёл штурман, только что сделавший наблюдения на мостике для определения полуденного места.

— Где мы? — спросил его князь.

Штурман назвал широту и долготу, и Урвич невольно вздрогнул и переглянулся с Ноксом.

Стали спускаться в кают-компанию, Урвич подошёл к шкиперу «Весталки» и задержал его.

— Вы слышали? — сказал он.

— Широту и долготу? — переспросил Нокс.

— Да, широту и долготу, на которых мы находимся теперь.

— Ну, да! Они те самые, которые были означены в записке француза Дьедонне, по его уверенно здесь должен быть остров, а что же мы видим?

И Нокс оглянулся на море.

Горизонт был чист, и ни кусочка земли не виднелось на всём пространстве, какое можно было охватить глазом.

— Значит, Дьедонне ошибся, — сказал Урвич. — Но как же это так?..

— Уж не знаю, — заключил Нокс, — ошибся он или с ума сошёл, только никакого Острова Трёх Могил тут нет, и хороши бы мы были, если бы пришли сюда на «Весталке», надеясь найти здесь пресную воду!

— И вышло всё к лучшему! — подтвердил Урвич. — Потому что мы найдём сейчас отличный завтрак и отличное вино!

И они отправились вслед за другими в кают-компанию.