Волосы циннвальдитового цвета

— Поможем парню с выселок с переездом, — парировал Кирилл.

— Не ты ли убеждал, что и без отмерших в государственный период налоговых найдется, кому считать чужие деньги? Соседи сразу зададутся вопросом, откуда средства на переезд.

— Уж не знаю, чем тебе этот дурень так нравится, но цацкаться с ним мы не будем. Прости, Аглая, но свое право на ошибку он потерял давным-давно, — сказал Кирилл тоном, не терпящим возражений. После посмотрел на Бормана. — Готовься, ищи ребят, работать будешь без нас. Я так думаю, убьем разом двух зайцев.

— Подозрительно, — сказал Борман. — Этого лучше просто увезти за город и кончить, труп где-нибудь спрятать.

— Правильно. Безработный, его никто не хватится, а если и хватятся, то долго искать не будут.

— Кирилл, я тебя прошу… — Агния решила попытаться вступиться за Артема. Но на этот раз её ждал жесткий отказ.

— Нет! — рявкнул он. — Мои решения не обсуждаются. Иди, ты нам больше не нужна. Об остальном договорюсь с Борманом.

Женщина не решилась спорить и торопливо ушла, оставив наркоторговцев наедине.

…

Не спалось. Агния встала, отодвинула занавески и посмотрела на ясное ночное небо. Холодные бледные звезды блеклыми искорками освещали безмерное пространство. Люди тысячелетиями смотрели на звезды в поисках ответов, в минуты сомнений или просто так, без повода. Говорят, это помогает.

Агния снова вспомнила сына. Какой же он был красивый, стройный, пышущий молодостью. Сколько лет она его не видела? Не меньше пяти. Когда он стал слишком часто посещать родного деда, Агния не заподозрила ничего серьезного. Но после этих визитов мальчик словно бы становился другим: мало ел, постоянно о чем-то думал, стал пропадать ночами, сделался бледным и мрачным. Она тогда спросила его, в чем дело. А сын только отмахнулся. Как и любая обеспокоенная мать, Агния начала искать причину странного поведения своего чада, и как всякий романтик, решила, что дело в любви. Она стала расспрашивать сына о знакомых девушках, иногда наполовину намекая, наполовину шутя говорила, что может быть ему пора обзавестись семьей. Если бы хоть кто-нибудь объяснил ей в чем истинная причина перемен… Но нет. Сын подыграл, наверное, не хотел тревожить мать. Агния с удовольствием давала мальчику свои советы, по-матерински наивные и практически бесполезные. Ей казалось, она помогает Толику. Агния любовалась им и не могла поверит, что хоть одна девушка в здравом уме и твердой памяти откажет ему. «Всё дело в твоей нерешительности, — говорила она сыну. — Не бойся, заговори с ней, признайся в чувствах, поверь, она не откажет». Он кивал, обещал так и сделать, а потом приходил бледнее белого, трясся и, ничего не говоря, бежал в ванную, где проводил по часу-полтора. Наконец, Агния заподозрила неладное. Стала приглядываться к сыну, заметила — он перестал носить одежду с коротким рукавом. Всеми правдами и неправдами она докопалась до истины. Забравшись к сыну в комнату посреди ночи, изучила его руки. Они были покрыты шрамами, незажившими ранами. Он пускал себе кровь!

Как смертельно больной, она убеждала себя — всё пройдет, всё наладится, нужно подождать. «Может быть, я напутала, может быть, свет упал по-особенному?» — спрашивала она себя, вспоминая страшные шрамы. В конце концов, она набралась мужества и спросила о порезах. Сначала он ничего не говорил, потупил голову и молчал. Но когда Агния начала его упрекать, вспылил, загорелся.

— Посмотри вокруг, мама! — горячился он. — Неужели ты не видишь? Они влили нам в кровь какую-то неорганическую гадость, они вынудили нас работать по четырнадцать часов в день, они превратили города в свалки. Неужели ты не понимаешь, что мы калеки, моральные калеки. Что ты знаешь о своем отце, о брате? Когда ты последний раз с ними говорила? Что ты знаешь обо мне? Выйди на улицу, поговори с людьми. Не о чем же говорить. Одно на уме — как потратить деньги. Нас превратили в войлочных животных, одержимых одной мыслью — идти. Двигаться, куда и зачем не важно — движение ради движения. Религия умерла, надежды на социально равенство умерли, осталась одна работа. Нет места состраданию, идеалы, которые некогда воспевались, позабыты. Люди с голоду умирают, а никому до того нет дела. Бездомных вышвыривают, от немощных избавляются, больные считаются проклятьем. Если родителям не хватит денег заплатить хорошему генному инженеру, надеяться остается на матушку-природу, которая нет-нет, да и подводит. Да и может ли простой, естественный, пускай даже здоровый ребенок, справиться с выносливым, работоспособным, умным, старательным мулом, выведенным в пробирке под надзором ученых? Какие шансы у таких, как я, родившихся в небогатой семье? Какие шансы у других? Я не знаю, не могу понять, почему люди мирятся со всем этим, но больше так жить не могу. Мне надоело подчиняться и работать на собственника, надоело наблюдать за абсурдом превращения земли в собственность. Люди до своего рождения становятся должниками и арендаторами, скоро и воздух начнут приватизировать, удивляюсь, как такая светлая идея не пришла никому в голову. Не понимаю, как прожив столько лет, ты никогда не обращала внимания на ужас, творящийся вокруг!

— А чего ты хочешь, чего ты ждешь от меня? Помогли дядя и дедушка, вспомнили обо мне, когда отец оставил нас с тобой? Один отсудил у меня всё имущество и стал крупным собственником, второй вечно витал в облаках, погруженный в эмпирии и заботу о благе всех, кроме родной дочери! Это от него ты набрался этих благоглупостей?!

— Это не глупости, мама. Я намерен бороться, намерен изменить мир или умереть, пытаясь! Я не хочу, чтобы мои дети жили так, как живем мы!

И тогда Агния поняла. Ее мальчик, несмышленыш, который, казалось, ещё недавно неуклюже бегал по квартире без трусов, без перебоя выкрикивая агу-агу, связался с революционерами! Безумцы, устраивавшие теракты в крупных городах, требовавшие обобществления средств производства, свержения капиталистов, считались главными и единственными непобежденными врагами нынешнего строя. Их убивали, казнили, сажали, но число их, казалось, от этого только росло. Молодые, оболваненные речами демагогов и пустословов, со всей прытью и задором молодости они с головой погружались в свою революционную деятельность, борьбу во имя общечеловеческого блага, губя десятки, сотни, а, быть может, тысячи и десятки тысяч жизней. Она не могла позволить сыну вступить в ряды этих безумцев. Лучше бы он был кем угодно — наркоманом, окровителем, убийцей, вором — но господи, только не революционером!

— Сынок, да что ты такое говоришь! — разволновалась она тогда. — Одумайся! У меня нет никого, кроме тебя, у тебя нет никого, кроме меня. Мы всегда так жили, я столько сил тратила, хотела, чтобы из тебя вырос честный, порядочный человек. А ты хочешь свести меня со свету своими выходками. Во что ты впутался?

Толик только покачал головой.

— Прости мама, я ничего не буду тебе рассказывать. И так слишком много наболтал.

— Это революционеры? Мой отец тебя надоумил? Или кто-то еще?

— Тише, — Толик перепугался. Напрасно. Блюстители давно отправили тревожный сигнал, еще тогда, ночью, когда она пробралась к нему в постель и увидела шрамы на руках. Ни уговоры Толика, ни убеждения Агнии помочь не могли. На Толика вышли охранники. Его схватили прямо у дома. Если бы дело дошло до процесса, его посадили бы или выслали за пределы города. Агнии не оставалось ничего, кроме как идти на поклон к брату.

Собственник «Либертарианца» Вячеслав Доронин не слишком-то приветливо встретил сестру.

— Он окровитель, расследования не избежать, а какой у меня интерес помогать тебе? — прямо сказал он.

— Чего ты хочешь?

— Того, что я хочу, ты мне предложить не сможешь.

— За какую сумму ты согласишься помочь Толику, — настаивала Агния.

Вячеслав засмеялся.

— Ко мне приходили банкиры, крупные бизнесмены и промышленники, тоже предлагали денег за то, чтобы я закрыл глаза и разрешил остаться им не привитыми. Отказ они воспринимали очень болезненно.

— Но я ведь твоя сестра, а он твой племянник! — взмолилась Агния.

— Пойми меня правильно, Агния, родственные узы не входят в список деловых интересов бизнесмена. Мне жаль, что так вышло, но альтруистом я никогда не был. Ни тебе, ни племяннику я помогать не обязан. Тем более рисковать своим положением в городе ради него. Кстати, раз уж на то пошло, ты должна понимать, твои блюстители, функционируют как и прежде, поэтому приходить ко мне было не самой лучшей твоей идеей.

Агния с болью в сердце вспомнила тот разговор. Брат не помог — сына выслали за пределы города. Потом, когда она стала тесно сотрудничать со Славиком, часто задумывалась, как бы сложилась ее жизнь, займись она торговлей запрещенными в городе веществами раньше. Сын бы остался рядом с ней, она с радостью приняла предложение Кирилла и втроем они уехали на запад, где зажили бы счастливо и благополучно. Хотя как знать, она ведь могла никогда не повстречать Кирилла, если бы Толик не стал окровителем.

Прошло больше года со дня ссылки сына, когда они познакомились. К тому моменту Агния опустилась, обнищала, решив пустить свою жизнь под откос. Она много пила, но погасить боль не удавалось. Тогда захотелось попробовать чего-нибудь новенького. И она вскрыла вены. Освободившись от контроля охранников, пустилась во все тяжкие, покупая наркотики и регулярно употребляя их. Так и познакомилась с Кириллом. Он еще не был Гулливером, так, мелкий торговец. Неизвестно почему, но он не стал продавать ей «гремучку», а был единственным, кто торговал новым наркотиком. Только после он от нее не отвязался, ходил по пятам, якобы случайно встречал ее на улице, старался заводить непринужденную беседу. Агния приняла его ухаживания, а Кирилл помог ей выбраться из того ада, в котором она добровольно очутилась. Первым делом он заставил ее отказаться от наркотиков, сам пообещал завязать с торговлей, но слова так и сдержал, а когда выяснил, кто ее брат, замыслил невиданное — создать полноценный наркокартель в черте города. Производить и торговать наркотиками.

— Спрос будет невероятный, цена на несколько порядков выше, нежели в Европе, где их давно легализовали. Прибыли, соответственно, также окажутся астрономическими, — мечтал он, когда они лежали в постели у него дома. — Ты не представляешь, сколько богатеев ездит сюда и покупает. Просят еще, да достать неоткуда. Барыжат-то только мелкие торговцы, крупного уже давно накрыли бы. Но с твоим братом мы сможем всё.

Сначала она отказывала Кириллу, но, в конце концов, он сумел ее убедить.

— Только подумай, мы уедем отсюда, возьмем с нами твоего сына и отправимся в Европу. Там нет блюстителей, преступником Толика не сочтут, собственники предоставят нам возможность проживать на их земле.

Мечта эта заняла все мысли Агнии, и днем и ночью она думала о своем воссоединении с сыном, наконец, решилась. Пустила себе кровь и направилась к брату. Формально, он не считался гражданином города, потому блюстителей ему в кровь не вводили. С ним можно было говорить начистоту.

— Мне нужна твоя помощь. И на этот раз я могу сделать конкретное предложение, — прямо, хотя и несколько неуверенно, начала она беседу. Вячеслав с сомнением посмотрел на нее.