Время перемен. Том 2

Верзила неуклюже опустился на землю, громыхая щитом:

— Видать, какой-то гад лёжа резанул, — прохрипел он, бледнея ещё сильнее.

Тром уже снял жгут с пояса и торопливо затягивал его вокруг икры вождя. Завязывая узел, он увидел, как глаза друга медленно закатились.

Тащили Марка вчетвером — Олаф, Йон, Тром и тот парень, которого когда-то тащил сам Марк.

— Всего пятеро раненых, — приветствовал их Нурик, — Как вы такое провернули?

— Двое убиты, да ещё Марка подрезали, — ответил Йон.

Они уже прошли и уложили здоровяка на стол.

— Всё равно, это ничтожно мало, ты и сам знаешь.

— Что с ним?

— Сейчас гляну… Крови натекло… Ярёмная вена, так её разтак… Жгут. Хорошо. Подержите его, я стяну сапог.

Портянка под сапогом промокла насквозь. Лекарь размотал её и облил ногу водой. Тром замелит не такой уж и большой тычок с внутренней стороны ноги, который, несмотря на жгут, потихоньку заполнялся кровью.

Тогда лекарь наложил ещё один жгут и достал инструменты. Он сшивал артерию долго — пришлось расширить рану, а это было сложно сделать, не повредив сухожилия. Нурик то и дело подрезал что-то, ругался и смывал кровь. Наконец, он взялся за иголку и принялся кропотливо штопать. Потом, уже не так внимательно, сшил мясо и кожу. Вождь то и дело ворочался, но Йон с Тромом держали крепко.

Нурик развязал оба жгута и какое-то время внимательно смотрел на рану:

— Добрая работа. Похоже, будет жить. Я, конечно, лечу парней Медного бесплатно, но за такое с тебя бутылка, Йон.

— С меня, — ответил Тром, — Попрошу Кривую Эльзу накрыть тебе стол.

— Ты не такой гордец, как мне показалось сначала.

Поединщик просидел у кровати вождя до тех пор, пока он не очнулся. Трома внезапно обуял страх, лишь стоило представить, что он останется один, но сейчас страх сменился радостью. Потом пришёл Йон и позвал всех к Медному. Марк тоже порывался идти, но Нурик ни в какую не пускал его.

А в доме Медного было всё по-прежнему. Боец на входе кивнул им, когда Тром и остальные сдали оружие, а головорезы в зале не проявляли особенно никаких эмоций, только Медный довольно улыбался.

— У тебя всё получилось, Картинка, — начал он, — Поговаривают, ты опять потерял всего двоих, зато перерезал Красных, — он подошёл к Йону и хлопнул его по плечу, — Народ только о тебе и говорит, — атаман дружески придерживал его за затылок, — И, знаешь, что?

Внезапно он всадил стилет Йону в подбородок.

— Это мне не нравится!

Охрана его повынимала клинки и обступила Олафа с Тромом. Горец лихорадочно думал, как ему безоружным сражаться с восьмерыми, но чем больше метались мысли, тем лучше он понимал — шансов нет никаких.

«Страх и жадность», — вдруг вспомнилось ему.

— Я могу отобрать район Косынок для тебя. Станешь атаманом половины города. Только дай мне корабль после, и мы больше не вернёмся.

Медный поднял руку вверх, останавливая своих убийц:

— Как же Йон?

— Кто он мне? Мальчишка глупец, мы всё сделали за него.

Даже если атаман пытался скрыть внутреннюю борьбу, это у него не получилось — колебания, неуверенность, алчность — всё отражалось на его лице. Наконец, он произнёс:

— Добудь мне район Косынок, и я дам тебе корабль.

…

Тром вновь склонился над картой, нарисованной рукой дочери рыбака — совсем ещё ребёнка, но единственной, кто умел сносно рисовать в этом районе. Впрочем, то, что нужно, она отразила. Поединщика одолели сомнения: Марк, его вождь, был совсем плох. Он даже не мог смотреть на карту и соображать, так много крови потерял. А сам Тром — не лучший командир. Решения Марка всегда мудрее — чем больше невзгод обрушивалось им на голову, тем лучше горец это понимал. И сейчас он боялся, что решит всё неправильно, что их затея провалится, и тогда конец и ему, и вождю. Но кто ещё, кроме него, мог спланировать военную вылазку? Лучший из худших…

«Марк победил, но, кроме вас двоих, я больше нигде не видел таких воинов. Ты был только чуточку хуже, правда-правда!»

Слова из прошлой жизни, но как же кстати они вспомнились! Тром принял то, что некому больше тащить это, и поклялся себе сделать лучшее, на что только способен.

Он опять сравнил карту Красных и карту Косынок: «Нет, первое впечатление было верным — с косынками не получится так же — слишком широкие улицы, слишком мало места, чтобы запереть их». Он думал, что, случись им всё же драться в чужом районе, они смогут победить. Но какой ценой? Какие будут потери? Потерь Тром не хотел. Для того, что он задумал, потери были бы совсем некстати.

Марк валялся в бреду, но нужно было действовать, и действовать быстро, пока жадность ещё довлеет над страхом, иначе их ждёт участь Йона, уж об этом даже такой тугодум, как Тром, додумался сам.

После этого они с Олафом разговаривали целую ночь и, в конце концов, горец решил использовать ту же уловку, что когда-то применил против него Комад. Бывший великий поединщик попросил Эльзу пустить слух, что свора с Красными дорого обошлась Медным, что людей у них осталось меньше половины, и те с ранениями. Он знал, что, дерись люди Медного по старинке, именно так и случилось бы. Лишь поэтому рассчитывал, что слухам поверят.

Уже на следующий день Тром стоял на крыше Трёх кабанов и ждал. Либо Косынки ударят сегодня, не успев ничего проверить и положившись на слухи, либо затаятся, тогда придётся осторожно кусать их в надежде выманить на свою территорию.

Он увидел много факелов в чужом районе и сразу понял, что враг придёт сегодня. Значит, не зря он не давал покоя перстам Медного, не зря расставлял засады и объяснял, кому и что надо делать, не зря они с Олафом думали, что сказать перстам и, главное, когда. Во всяком случае, он надеялся, что всё это будет не зря.

Косынки пошли по трём переулкам, прямо к самой главной улице, но которой было больше всего кабаков, где обычно и жили бандиты Медного. Но не в этот раз. Сегодня все попрятались по никчёмным лачугам, до которых Косынкам, по глупости своей, дела не было.

Тром решил, что начнёт отрубать с хвоста и, когда большая часть врагов высыпала на главную улицу, он подал сигнал. Рядом, набрав воздуха в лёгкие, пронзительно свистнул Жила. Тогда два из трёх переулков, где ещё остались враги, перекрыли мантелётами, появившимися из тех самых лачуг, до которых никому не было дела. Из них же выскочили воины в броне, которую с недавних пор они стали очень ценить. Всё ещё неопытные, тем не менее, по сравнению с косынками, у которых были только ножи да топорики, они представляли грозную силу. Тром даже не хотел больше звать их бандитами.

В переулках началась резня. Некоторые из тех, кто был на главной улице, заметили это и забеспокоились, но большинству было плевать — они рыскали по кабакам в поисках раненых и обессиленных Медных.

— Когда перебьём всех в этих двух переулках, свистнешь второй раз, — Тром залез обратно на чердак, спустился из окна на крышу соседней лачуги и заглянул в переулок, где парни Йона наступали на сгрудившихся у мантелёта Косынок, прямо под ногами горца.

— Эй, дружинники, посторонись, я спрыгну, — он соскочил с невысокой крыши. Без лука и колчана делать это было не в пример удобнее, — Сомкнуть строй.

Они медленно и неотвратимо двинули на врагов. Тром внимательно смотрел поверх щита. Малейшее движение в их сторону, и тут же — смертельный росчерк топора, или сразу двух. Враги кидались на них, лезли на крыши, молили о пощаде, но были нещадно перебиты, и пронзительный свист с крыши достиг ушей Трома. Тогда часть мантелётов сняли, чтобы перекрыть ими другие выходы с улицы.

Когда косынки увидели, как люди тащат толстые деревянные стены под прикрытием бойцов со щитами, они поняли, что происходит что-то не то и стали сбиваться в толпу. Тут прозвучал третий свист, как и было уговорено. Йоновы парни перекрыли улицу стеной щитов, разделив её надвое, а позади них стали собираться бездоспешные головорезы Медного с корзинами, набитыми камнями. Косынки с криками ринулись на стену щитов и почти смяли её с одной стороны.

Тром ринулся туда:

— Держать строй! — он неистово заработал топором, охаживая торчащие тут и там головы в платках, — Отвечайте, отвечайте им, вашу мать!

От натиска такой большой толпы ребята Йона растерялись, их хватало только на то, чтобы худо-бедно держать строй. Один получил удар в бок, но спасла кольчуга, второй свалился со страшной раной на лице, третий отшатнулся, но Тром пинком вернул его в строй и махнул поверх его щита, отправляя врага в небытие. И ещё, и ещё раз.

Толпа напротив чуть замешкалась.

Тром повернулся назад:

— Кидайте камни, чего стоите? Поверх наших голов!

Нужно было сказать им раньше. Камни ещё больше ошарашили толпу, появился момент.

— Вперёд, все как один!

Стена щитов сделала шаг, другой, изогнулась в двух местах. Он увидел, как враги пытаются пробиться в брешь, но Олаф поймал на щит одного из них и быстро уколол сбоку, в долю секунды вытащив из-за пояса длинный нож. Потом он засунул нож на место и схватился за топор, повисший на запястье на кожаном шнурке. Противник осел, двое соседних отступили. Они не знали, что им делать: прорываться за стену щитов, где Медных ещё больше? Умирать под градом камней? Прыгать через мантелёты и умирать там? Поэтому они стояли вблизи ряда щитов, куда не прилетали камни, и отступали медленно, шаг за шагом, оттягивая смерть до последнего, или пытались убежать по крышам. Одному это удалось, но второго сбили вниз камнями, где он и остался лежать, уже бездыханный.

— Ровный строй! — скомандовал горец, но не все вняли команде, — Ровный, блядь, строй! — взревел Тром.

И бойцы только тогда сделали его ещё ровнее.

Оставшиеся враги заметались в панике, стали бросаться туда-сюда, их рубили, забивали камнями, некоторые сбегали, просачиваясь в щели лачуг, невероятным образом взбираясь по стенам, или проламывая окна для бегства.

И вот из всей толпы остались десятка полтора, но эти никуда не бежали. Эти смирились с неизбежностью и ждали, когда им в последний раз предстоит схватиться с врагом.

Бросать камни, не боясь причинить вред товарищам, Медные уже не могли, потому оставшимся Косынкам не нужно было бросаться на стену щитов, и они ждали — свирепые, решительные, обречённые. Это не было, как с Комадом, когда один решительный бросок Трома решил дело. Здесь всё всем было понятно. Поединщик, который занял место павшего бойца в шеренге, остановился. Видя это, вся шеренга перестала идти вперёд, не дожидаясь команды.

— Где ваш атаман? — спросил горец у кучки отчаянных людей.

— В грёбаном замке, — ответил один из них.

— То есть, он завёл вас в ловушку, в которой вас всех поубивали, а сам сидит в какой-то дыре?

Молчание.

— И вы хотите умирать за него?

— У нас есть выбор?

— Да. Бросьте свои ножи, уговорите остальных сдать Слепого Джона, и я оставлю вам жизнь. Ну же, мы убьём вас и с ножами, если захотим.

Парень в косынке, что отвечал Трому, бросил нож на землю.

…

Слепой Джон оказался жалок. Настолько жалок, что Тром не стал его убивать, а прогнал в соседний район. Он и не был слепым, а прозвище своё получил просто из-за того, что любил смотреть на людей, сощурив глаза.