Малиновые облака

РАСПЛАТА

Перевод А. Шавкуты

Виктор Николаевич Петухов возвращался из дома отдыха. Выйдя из автобуса, он пошел до деревни пешком. «Зойка ждет не дождется, наверно. Сердцем чую. Надо было отправить ей телеграмму. Сидела бы тогда у окна, меня поджидала», — думал он по дороге.

У своего дома взглянул на окна. За тяжелыми занавесками никого не видно, и во дворе его никто не встречает. На двери большой замок.

— Куда это она подевалась? — подумал Виктор Николаевич, заходя в избу. В доме все как будто было на месте, но пахло нежилым.

Соседка из-за забора косо посмотрела на него, даже не ответила на приветствие, спросила с непонятной Петухову издевательской интонацией:

— Ну что, отдохнул?

— Отдохнул, — ответил Виктор Николаевич. — А Зойка где?

— К матери своей ушла твоя Зойка. Уже неделю там живет.

— А зачем? — удивился Петухов.

— А это ты сам должен знать.

— Что «это»?

— Вот что я тебе скажу, дорогой сосед… — она выпрямилась, подбоченилась. — Раз приехал, теперь сам и корми свою свинью, утром и вечером дои корову, приглядывай, чтоб куры в огороде не хозяйничали. Больше я вам не помощница.

— Что ты говоришь? Что случилось? Мы так хорошо жили, что произошло?

— А кто тебя знает? Не думала, что ты такой… — соседка отвернулась, показывая этим, что разговор окончен.

— Ничего не понимаю… — Виктор Николаевич развел руками и ушел домой.

Было уже поздно, поиски жены пришлось отложить.

Управившись с хозяйственными делами по дому, Петухов лег спать, но тяжелая тревога душила его. «С чего бы это? Что за перемена в Зойке? Или я виноват?» — думал он, но своей вины так и не нашел.

Утром, не выспавшись, Виктор Николаевич подоил корову, накормил свинью и кур, горестно отправился на работу.

Закадычный друг Митька, подкравшись, хлопнул его по плечу:

— Привет, Николай! Как отдохнул?

— Нормально, — ответил сумрачно Петухов.

— Вот это и чувствуется, — усмехнулся Митька. — Даже в газете написали.

— В газете?! О чем?

— Как ты там отдыхал…

— А кто написал?

— Не помню сейчас… Не то Чупрайкин какой-то, не то Чипченко… Видать, умеешь отдыхать, даром время не теряешь. Грешны мы, мужчины, насчет этого, а скрывать не умеем. Нет чтобы было шито-крыто…

— А когда вышла та газета?

— Да примерно три-четыре дня назад.

— А что там написано?

— Сам знаешь, чай, что ты там натворил.

— Ничего такого не творил. Только отдыхал.

— То-то отдыхал… — снова засмеялся Митька.

Вечером мельком пробежал газеты, лежавшие на столе, валяющиеся в сенях. Не нашел ничего про себя, снова начал читать, теперь уже обстоятельно, от корки до корки, с начала до конца. Даже объявления все прочитал: программы кино, радио и телевидения, какая будет погода на сегодня и на завтра, кто что продает, хочет купить.

Ничего не нашел Виктор Николаевич. Расстроился.

— Вот ведь черт, ведь даже в чем оправдываться не знаю. Плюнул в сердцах он на стопку газет и пошел к машине. Мчится машина по улице, все живое от нее разбегается.

Останавливается у тещиного дома, будто осаживает дикого скакуна. Выскакивает из кабины, и тут же смелость его куда-то улетучивается. Тихо приоткрывает дверь и видит, что Зоя качает люльку, а на него, законного мужа, и не смотрит.

— Почему не идешь домой? — как можно ласковее спрашивает он, подходя поближе.

— Уйди от меня! — кричит Зоя. — Бесстыдник! Вам все не хватает!

— Чего мне не хватает?.. Ты говори прямо, ничего не понимаю… И в деревне говорят одно и то же, и здесь, а толком ничего не объясняют, — просит Виктор Николаевич умоляюще.

— Сам прекрасно знаешь, в чем дело. Еще спрашивает. Покалечил ты мою судьбу, вот что. Как я теперь людям в глаза смотреть стану?

— Зоенька, давай поговорим по-человечески, — Виктор Николаевич тихонько трогает супругу за плечо.

— Отстань! Ненавижу тебя! — жена больно ударила его по руке.

— Зоя, скажи мне, наконец, что случилось?

— Вот, читай! — она вытаскивает из шкафа газету и бросает ему. — Нарочно оставила.

Виктор Николаевич вдруг почувствовал слабость в коленках.

Столько времени он искал эту газету, а теперь словно боится прикоснуться к ней. Нет, надо взять себя в руки. Дрожащей рукой поднимает Виктор Николаевич газету, начинает читать:

«…Среди отдыхающих особо отличается другая группа. На короткое время покинув семью, они чувствуют себя вольными птицами, целыми днями пьянствуют. Для примера мы укажем одного человека. Прибыл к нам отдыхать из совхоза «Передовик» шофер Петухов Виктор Николаевич. За пятнадцать суток был ли он когда-нибудь трезвым? Буянил в ресторане, бил бокалы, тарелки, приставал к женщинам, а одну даже силой тянул к себе в комнату. Пришлось отправить Петухова В. Н. в медвытрезвитель. На него завели дело, которое отправили на место работы. Будем надеяться, что рабочком совхоза примет надлежащие меры и сообщит нам. К. Чивилихин».

Виктор Николаевич ничего не сказал. Что тут говорить! Схватил машину, помчался как сумасшедший. Доехал до леса, чуть не врезался в дерево, остановился, опомнился.

Упал в траву лицом вниз, полежал немного, потом стал соображать. Вспоминал, как жил в доме отдыха, что ел, пил, во сколько спать ложился, когда вставал. Все вроде помнил, а как в ресторан ходил, как посуду бил да в вытрезвитель попадал, — ничего этого вспомнить не мог. И что это с ним случилось? Долго лежал Виктор Николаевич в траве, но так ничего понять и не смог.

Встал он наконец, поехал в контору совхоза. Заехал к председателю рабочкома.

— Кого ждешь, тот и идет, — приветливо встретил его председатель рабочкома, как-то по особому заглядывая в глаза.

— Вот… в газете обо мне написали, — тихо говорит Петухов, опускает голову.

— Знаю, знаю… И у меня есть эта же газета. Есть письмецо и из медвытрезвителя, и из дома отдыха. Придется собрать товарищеский суд. А ты передовой шофер совхоза. Не ждал я, не гадал. Ай-яй-яй…

— Это не я… — мямлит Виктор Николаевич.

— Как это не ты?!

— Так-то я, но не я…

— Не понимаю… Ты, да не ты. А кто?

— Не знаю…

— Твоя фамилия Петухов?

— Петухов.

— Виктор Николаевич?

— Виктор Николаевич.

— Ив газете так же написано. Тогда это ты!

— Я… но не я…

— А кто? Пушкин? Крылов?

И эту ночь Петухов совсем не спал. Думал всю ночь — додумался ведь! Утром написал в газету: «Дорогой друг редактор! Помогите не втоптать меня в грязь. Петухов Виктор Николаевич — это я или не я?»

Через три дня пришел ответ: «Петухов Виктор Николаевич — это вы, шофер совхоза «Передовик». К. Чивилихин».

Виктор Николаевич отложил письмо, тяжело вздохнул. Нет, не прояснилось его дело, еще больше запуталось. Как жить-то теперь, что делать? Встал Виктор Николаевич, письмо случайно локтем задел, оно на пол соскользнуло, а из конверта выпала еще одна бумажка, которой он раньше не заметил. Поднял он бумажку, а в нее завернута фотокарточка. На бумажке ехидная надпись: «Высылаем вам на память фотографию, каким вы в вытрезвителе были. Пусть вам стыдно будет. Может, за ум возьметесь».

Долго смотрел Виктор Николаевич на фотографию, а потом принялся как сумасшедший хохотать. А после — по избе вприсядку пустился. Нарадовавшись вдоволь, Виктор Николаевич взял снова в руки фотографию. Узнал он самозванца, узнал: Мамаев это Николай. Шофер из соседнего совхоза. Отдыхали вместе. Действительно, редко видели его трезвым. Иногда даже ночевать не приходил.

— А-а-а, вот ты кем стал?! Забыл, значит, свою фамилию, да? — спрашивает Виктор Николаевич у фотокарточки. — Петуховым стал, да? Что же с тобой сделать? Знаю, знаю, что с тобой сделать!

Виктор Николаевич накинул телогрейку, вышел к машине. Разве тридцать километров — это расстояние? В совхозе «Куидыш» он нашел дом Мамаева, взял с собой заводную ручку, ворвался в избу.

Мамаев в это время сидел за столом, обедал. Увидев Петухова, тотчас выскочил из-за сюда, начал пятиться к окну.

— Чо-чо-чо, сдурел?

— Я тебе покажу чо-чо-чо! Ты пьянствуешь, а с похмелья заставляешь мою голову болеть? — Петухов со страшным лицом поднял заводную ручку, медленно пошел к Мамаеву.

Никто — ни сам Петухов, ни жена Мамаева — не успел опомниться, как Мамаев выскочил в окно.

Мамаев крикнул с улицы жене:

— Марья! Беги скорее к милиционеру! Скажи ему, что из сумасшедшего дома сбежал один полоумный.

— Милиция опоздает. Не успеет прибежать, как я тебя укокошу.

— Что случилось? Почему в чужом доме хозяйничаешь? — вмешалась жена Мамаева, стремясь удержать Петухова, загородила дорогу.

— Спроси у своего мужа! — Петухов отстраняет женщину и выбегает на улицу.

А Мамаева уже и след простыл. Оглядывается кругом Петухов, врага своего не видит. А тот сидит высоко на крыше сарая и зубы скалит. Оттолкнул Мамаев ногой лестницу, та чуть Петухова не зашибла. Поднял Петухов голову и увидел Мамаева. Ничего не сказал, принялся кирпич поувесистей искать. Приуныл Мамаев. Понял, что возьмет его Петухов долгой осадой. Понять-то понял, но виду не подает.

— Не поймаешь, не поймаешь… Руки коротки.

— Не поймаю, так железяка тебя догонит, ирода! — кричит снизу Петухов и с размаха бросает вверх заводную ручку, которая со свистом пролетает около головы Мамаева.

— Убьешь ведь! — не на шутку пугается Мамаев.

— А ты что думал? Я тебя убивать приехал! — у Петухова кровь кипит от злости. — Спускайся!

— Сдаюсь, — говорит Мамаев. — Сдаюсь. Ты уж давай оставь свои убийственные планы.

Минут через десять по приставленной к сараю лестнице спускается Мамаев и тут же попадает в цепкие руки Петухова. Тот берет его за шиворот, тащит к машине. На крыльце рыдает жена Мамаева. Муж строго говорит ей:

— Не ори. Потом я тебе все расскажу…

У машины Мамаев поинтересовался, куда его Петухов намерен везти.

— К жене моей, — строго сказал Петухов. — Сам ей все объяснишь.

Вдвоем поехали к Зое. Приехали — Зои нет, сказали, что ушла на речку полоскать пеленки. Пошли к реке. Встретили Зою на тропинке.

— Ругай меня, Зоя! Во всем виноват я! Попал в медвытрезвитель, а фамилию свою скрыл, назвался Петуховым…

Зоя молчит, и Петухов тихо шагает за женой. Один лишь Мамаев говорит без умолку. Показывает на карточку, ругает себя, едва волосы на себе не рвет, прощения просит.

Втроем заходят в избу. Зоя мокрые пеленки собирает в сумку, подходит к люльке, берет на руки дочурку, заворачивает ее в одеяло. Петухов умиленно, радостно смотрит на жену, а Мамаев не умолкает ни на минуту — знай ругает себя. Потом видит — дело сделано, и враз умолкает.

— Чего стоите, тащите в машину! — наконец произносит Зоя.

Мужчины посмотрели друг на друга понимающе, облегченно вздохнули. Мамаев смахивает пот со лба, а Петухов быстро берет узелки жены, несет в кабину. За ним выходит жена с ребенком, потом Мамаев с сумкой.

Петухов открывает кабину, помогает сесть жене, заводит машину, тихонько трогается с места.

— А меня? — кричит Мамаев.