Ухожу, не прощаюсь...

— Ты посиди пока, а я схожу, попробую достать мяса, — заглянул в дверь Валентин Ильич. — Ребята скоро подойдут.

Георгий уже в который раз стал перелистывать истрепанные, бог весть как попавшие сюда журналы «Человек и закон».

Раздался стук в дверь.

— Да.

Но никто не заходил.

Снова стук.

— Да.

Но опять никто не заходил.

Георгий неохотно выбрался из теплого кресла, выглянул наружу. У крыльца стояла старая корячка с ведром жимолости.

— Возьми ягоду.

— Спасибо. Мне не надо.

— А может, возьмешь?

— Нет.

Старушка помолчала.

— Все скучаешь. Сколько девушек в поселке. Не скучай.

— Да кто меня полюбит?!

— Как это не полюбит? Любая полюбит. Ты сильный, красивый. Ты же знаешь, что геологов у нас любят.

— Знаю.

— Может, все-таки возьмешь жимолостью?

— Нет, спасибо, мне не надо.

Потеряв надежду дождаться пилотов, Георгий потащился через поселок к балку Рината. Навстречу попался Валентин Ильич:

— Куда это ты, Георгий? Сейчас мясо заварим.

— К Ринату нужно сходить. Потом загляну.

— Ну ты приходи, не стесняйся.

— Приду.

Ринат вместе с вездеходчиком лежал под вездеходом.

— Где же твоя многообещанная баня? — спросил Георгий.

— Какая, к черту, баня! Стланнику из тундры не на чем привезти. Дров-то нет. Третий день с вездеходом возимся. Завтра приходи.

— Да какой уж день — завтра да завтра.

— А что делать?! То одно, то другое летит. А запасных частей нет.

Утро опять было дождливым, но часам к двенадцати вроде бы стало проясняться, и Георгий заторопился к пилотам: а вдруг распогодит?

Но прогноз по-прежнему был нелетным, тут-то, над поселком, можно бы и летать, но горы так и затянуты глухими туманами.

Накормленный заботливым Валентином Ильичом, Георгий стал натягивать бродни, как в дверь опять осторожно постучали и на пороге с ведром в руке появилась Вера.

Не успел Георгий разогнуться, чтобы уступить ей дорогу, как дверь перед ним резко захлопнулась, он успел лишь заметить смущение на лице Веры.

Георгий обулся и вышел на улицу — совсем распогодило, а, черт побери, не улетишь! Вера мыла крыльцо аэропорта, если это крошечное строение можно было назвать аэропортом. Увидев его, оставила ведро и спряталась за дверью. Вместо неё вышла вчерашняя её подруга, взяла ведро, тряпку и, улыбаясь, пошла навстречу Георгию.

— Я сейчас вымою вам пол, а Вера вместо меня в аэропорте помоет, — сказала она подошедшему к Георгию командиру вертолета Юре Шаронову.

— Так что, она всех боится или только меня? — не на шутку обиделся Георгий.

— Всех. Стеснительная она у нас очень. Обычно у нас девушки смелые, а она стеснительная. В отца, что ли?

— А кто у неё отец?

— Русский. Звали Георгием. Как и тебя. Он умер здесь в горах, замерз. Вера нездешняя. Она родилась далеко отсюда, у моря. В бухте Сомнения. Знаешь такую?

— Знаю.

— Раньше там чукотский поселок был. Теперь нет.

— Ас кем Вера тут живет?

— С матерью. Мать у неё тоже от русского. И у Веры его фамилия осталась, своего-то отца она фамилию не знает — он не жил с ними. А тот жил.

— А как её фамилия? — удивленно спросил Георгий.

— Ирженина… Ладно, мне нужно пол мыть.

— Ну, скажите ей, чтобы она не боялась меня, — сказал ей вслед Георгий. Его не на шутку задело, что эта странная девушка Вера избегает его, боится. — Что я ей сделаю?

— А она не боится, — неожиданно оглянулась девушка.

— А что же?

— Ты ей нравишься. Давно нравишься, а сказать она стесняется. Странный ты какой-то. Ходишь все грустный. Вот она тебя и пожалела.

Георгий от неожиданности ничего не ответил.

Утром была погода, но вертолет опять перехватил Ринат. Георгий обиделся на него, а тот лишь отмахнулся:

— Ты пойми, у меня тоже работа. Кто успел, тот и съел. Тут иначе нельзя. Тем более, я официальный заказчик вертолета.

— Но пойми, Ринат, тебе вертолет нужен каждый день, а мне всего на день — мог бы уступить.

— Сегодня никак не могу.

— Но ты мне каждый раз так говоришь. Войди в мое положение.

— Не могу. Кто же тогда будет входить в мое положение?!

Георгий обиженно отвернулся и пошел в поселок.

Ринат лишь пожал плечами, усмехнулся.

— Может быть, на самом деле сегодня поработаем на него? — спросил его командир вертолета. — Уже половина августа, а парень, можно сказать, еще и не начинал работы. А его вездеходчик, наверное, уже загибается с голоду.

— У меня пять бригад сидят без работы. И в некоторых тоже, наверно, уже нет продуктов.

Вечером Георгий слышал, как пришел вертолет, но решил не ходить к пилотам: там, в своих красных «запорожских» шароварах, довольный сегодняшним днем, будет ухмыляться Ринат, — но не выдержал, пошел.

— А, Георгий, — радостно приветствовал его Валентин Ильич. — Иди причастись. Ребята мои сегодня на обратном пути в Хатырку залетали. Приняли по рюмочке. Им больше нельзя. А посмотри на Володю, он причастился основательно.

И точно: дизелист Володя пытался ему что-то сказать, но никак не получалось, он лишь блаженно улыбался и падал перед Георгием на колени:

— Мы… земляки… я… земляки… Я, между прочим… в студии МАХТа… учился… Понимаешь…

— Какого МАХТа? — не понял Георгий.

— МХАТа, — пояснил Валентин Ильич. — Лишнего чуток хватил, вот у него и замыкает, перескок получается.

Георгий засмеялся.

— Да он на самом деле, кажется, там учился, — сказал Валентин Ильич. — Трезвый молчит, сколько не выпытывай, а выпьет лишку — начнет рассказывать. То ли бросил, то ли выгнали.

Георгий, пожалуй, в первый раз внимательно посмотрел на Володю, которого до этого видел по нескольку раз в день, но тот уже сладко спал, уткнувшись лбом в угол. Тут пришел, в своих красных штанах, Ринат, хищно и довольно улыбающийся, и пир пошел горой.

— Хочешь свежий анекдот? — краем половика наводя блеск на свои моднецкие туфли — как он умудрялся ходить в них по Апукваяму, — повернулся к Георгию второй пилот вертолета, чернявый и красивый, как молодой бог, Армен Дадаян, пришедший в экипаж полгода назад вместо ушедшего на пенсию известного всей Камчатке и Чукотке Ивана Лукича Воронова.

— Не до анекдота мне.

— Да брось ты, улетишь, от работы кони дохнут… Так вот, слушай. Сидят корякские ребятишки на лужайке и пустыми кружками чокаются. Их спрашивают: «Что это вы делаете?». Что они, думаешь, отвечают?

— Не знаю.

— «Однако, в геологов играем».

Все захохотали, а бортмеханик Витя Гусев от смеха даже сполз с кресла.

— Я слышал этот анекдот, только немного не так, — сказал Георгий.

— А как? — заинтересовался Армеша Дадаян.

— «В летчиков играем. В полярных летчиков играем». Вот, посмотри на Володю, яркий пример.

— Ну, Гера, ты сегодня просто не в духе… Ну так я не дорассказал об отпуске, — повернулся он к Раису. — Взяли мы его значит. За два года. Был знакомый мужик в облисполкоме. Через него купили вскладчину втроем, экипажем, «Москвич». У Челябинска отобрали права у меня, у Горького— у Володьки, а когда переезжали через Волгу, Витька врезался сзади в МАЗ. Мотор весь, разумеется, разбил. Что делать? На счастье, навстречу бульдозер. Остановили: «Будь другом, сковырни его в Волгу!» «Да вы что, ребята, с ума сошли?!» «На вот тебе за это бутылку коньяка, только сковырни!» Пожал плечами: «Дело ваше». И сковырнул его с моста. Мы облегченно вздохнули — намучались только с этим «Москвичом», И пошли дальше — впереди еще было два месяца отдыха…

Часа через три Георгий, возбужденный и легкий от выпитого, а выпил он изрядно, — шел к себе домой, в пустовавший, а потому бесцеремонно занятый им балок московских аэрогеологов. От крошечного клуба в разные стороны расходились люди — только что кончился фильм. Георгий от единственного освещенного столба перед клубом повернул в переулок меж растянутых по кольям вместо изгороди старых сетей, чтобы попасть на мосток через речку, неожиданно впереди себя увидел Веру, осторожно спускающуюся по скользкому и грязному склону.

Она, разумеется, не видела его. Кровь, взбодренная водкой, всколыхнулась в нем, он вспомнил, что он мужчина, ему было приятно, что он нравится этой странной девушке, ему захотелось легких подвигов, и, весь подобравшись, напружинившись, Георгий решительно догнал её:

— Здравствуйте, Вера!

— Здравствуйте! — Георгий чувствовал, как она вся напряглась, и ему нравилось быть сильным и властным рядом с ней.

— Почему ты все прячешься, избегаешь меня? — грустно спрашивал он, чувствуя в своем голосе фальшь. — Неужели я такой страшный.

— Нет, — сказала она тихо и еще ниже опустила голову.

— А что же? — Он был неумолим.

Она молчала.

Тем временем они подошли к мосткам через речку. За речкой уже не было ни домов, ни яранг, одни лишь экспедиционные балки. Вера свернула вдоль речки направо. Георгий решительно взял её за руку и повернул к себе.

— Зачем вы так на меня смотрите? — чуть слышно спросила она.

— Ты нравишься мне. — Он не врал. Она действительно сейчас очень нравилась ему.

Она молчала.

— Ты нравишься мне, а ты меня обижаешь, прячешься от меня.

Она молчала.

— Идем ко мне. Здесь дождь.

— Нет. Уже поздно, — слабо сопротивлялась она.

— Ты боишься меня?

— Уже поздно.

— Идем. — Он мягко, но требовательно тянул её за руку. Она слабо сопротивлялась, потом послушно пошла рядом. Тогда он одной рукой обнял её за плечи, другой прижал к себе и почувствовал, как трепетно, податливо и желанно её упругое и гибкое тело…

Свеча дотаяла, потухла, и Георгий приподнялся на локтях, чтобы зажечь другую. Была расслабленная пустота, он больно вспомнил, что в чувственном полубреду называл Веру теми же ласковыми именами, что и жену.

— А кто был твой отец? — спросил он, о чем давно хотел спросить.

— Он, как и ты, был геолог.

— Ты когда-нибудь видела его?

— Нет. Он только ночевал у нас несколько дней, когда была сильная пурга, а потом снова ушел в тундру. И больше не приходил. Потом пришел другой геолог, на другое лето, сказал, что он замерз в горах.

— А как была фамилия твоего отца?

— Я не знаю.

— Говорят, и у твоей матери отец был русский?

— Да. А кто тебе сказал?

— Твоя подруга. У тебя его фамилия?

— Да.

— А кто он был?

— Он был женат на моей бабушке. Он пришел сюда давно, после гражданской войны. Он был белым офицером. Их разбили под Охотском, и несколько человек ушли в горы, в тундру. Которые не хотели сдаться. Его родители жили в Москве и были очень богатыми. Он был князь, кажется. Он был очень молодой и сильный. Он не замерз в горах и пришел к чукчам, которые кочевали рядом с коряками. Он взял себе в жены самую красивую девушку в стойбище, мою бабушку, и стал жить, как чукча. Завел собак, оленей. Он был потом лучшим каюром в наших местах. Его знали по всей Чукотке. Он был очень сильным и большим, ни чукчи, ни коряки не могли с ним тягаться.

— Что было с ним потом?

— Умер, когда старый стал. Один раз его хотели забрать, на собаках приходил начальник, спрашивал, как он живет, не делает ли худа корякам и чукчам. Но все говорили, что он очень хороший человек.

— И где его похоронили?

— Сожгли в тундре. По нашему обычаю.