Ухожу, не прощаюсь...

— От него остались какие-нибудь вещи?

— Нет. Только фотокарточка какой-то девушки в железной коробочке. Тонкая-тонкая такая коробочка на цепочке. Я пыталась открыть её, но не смогла.

— Медальон, — сказал Георгий.

— Что? — не поняла она.

— Это называется медальоном.

— Мать говорила, что он поклонялся этой девушке, как наши старики духам. Он никогда не пил, как чукчи. Но когда редко пил — много пил. Ставил перед собой эту коробочку. Ставил и пил.

— Ты покажешь мне её?

— Покажу… Ты еще долго будешь здесь в поселке? — Он уловил в ее голосе печаль.

— Не знаю. Наверно, еще долго.

— Мать говорит, что ты похож на моего отца.

— Да? — Георгий, окончательно протрезвевший, чувствовал себя виноватым больше перед собой, чем перед Верой: слишком легко и бездумно воспользовался он её святой доверчивостью и простотой. Впрочем, тут все было сложнее.

— Она еще прошлым летом мне это сказала. Помнишь, ты здесь долго жил, когда не было вертолета.

— Помню.

— Я пойду, а то мать меня потеряет.

— Я провожу тебя.

— Нет, не нужно, — засмеялась она и совсем не по-чукотски прижалась к его лицу своими русыми волосами. — Темно, дождь, потом тебя самого провожать надо будет вы в тундре как дети… Ты придешь к нам в гости?

Георгий засмеялся.

— Приду.

Утром Георгия растолкал Ринат Багаутдинов:

— Вставай, вставай! Летим. Пришел хороший прогноз.

— Но я не успел дать заявки.

— Полетишь без заявки. По моей. Тебе еще твои скудные летные часы пригодятся. Я заброшу тебя по пути. Так и быть, сделаю небольшой крюк. Только бензина много взять не могу. У меня и так загрузка большая, пилоты ворчат. Сколько тебе на первое время надо?

— На первое время бочки две хватило бы.

— Возьмем три. Только пилотам не говори, что твои, завопят, вертолет и так перегружен. Давай, через полчаса взлет. Я побегу за картами.

Торопливо одевшись, подхватив полевую сумку, Георгий побежал к аэродрому.

Из пилотской ему навстречу с ведром в руке вышла Вера. Он смутился больше неё и не знал, что сказать.

— Ты улетаешь? — тихо спросила она.

— Улетаю.

— Когда вернешься?

— Не знаю, Вера. У меня столько работы, а я её почти и не начинал. — Видя, что она вся поникла, виновато добавил — Так получилось. Но на обратном пути я обязательно залечу. Когда выбираться буду. Другой дороги в Корф нет.

Она молча кивнула.

— А почему я тебя раньше не видел? — Георгий не знал, о чем говорить.

— Я в отпуске была.

— Георгий! Георгий, на взлет! Пока не отменили. Вчера была заявка, пока, правда, не подтвержденная, на санрейс, — пробежал мимо командир вертолета Юра Шаронов. — Если сейчас не вылетим, нас могут перебросить туда.

— Бегу!.. Ну, я полетел, Вера. Месяца через полтора я, наверное, буду здесь. А может, и раньше.

Она опять молча кивнула.

Георгий побежал к вертолету.

— Георгий!

Он остановился.

— Георгий! Я принесла. — Глаза у неё были влажными.

— Что принесла? — не понял он.

— Вот. — Она протягивала ему что-то.

Это был медальон.

Георгий осторожно взял его в руки. Это был серебряный медальон на золотой цепочке. Он пообтерся от времени, стекло его было поцарапано, но оно было так прочно впаяно в металл, что больше чем за полвека суровой кочевнической жизни вода ни разу не проникла вовнутрь, и фотография сохранилась.

Георгий поднес медальон поближе к глазам. Из-под поцарапанного стекла, из давно улетевшего времени на него смотрели прекрасные и печальные глаза молодой и прекрасной женщины. На мгновенье ему показалось, что что-то неуловимое есть от неё в Вере.

— Взлетаем! — пробежал мимо Армен Дадаян.

— Бегу. — Георгий еще раз взглянул в прекрасные и печальные глаза неизвестной женщины, которой, наверно, уже давно не было на свете. — Ну, ладно, Вера! — и побежал к вертолету.

«Кто она? — думал он. — Мать? Невеста? Жена?».