Ухожу, не прощаюсь...

2

А Слесарева «таскало» к морю. Впрочем, на вертолете он долетел только до Ткварчели, а дальше, твердо заручившись обещанием вертолетчиков, что они заберут его отсюда через три дня, спустился к морю на поезде и автобусе.

Он даже не пытался пробовать счастья в гостиницах, зная, что летом это совершенно бесполезно, а пошел на окраину города, на турбазу, уверенный, что там, в одной из инструкторских палаток для него всегда найдется раскладушка или хотя бы завалявшийся спальник — и не ошибся.

До вечера он даже успел с полчасика погреться на соседнем пляже, а потом, не то чтобы волнуясь, а как-то весь подобравшись, что ли, отправился в город. Уже около десяти лет, как он ни дня не бывал у моря, все время мечтал, но каждый отпуск — все горы и горы, и теперь три так неожиданно подвернувшихся и потому вдвойне счастливых дня в «Рио-де-Жанейро, где женщины, как на картине, и танцуют все танго», он решил начать с ресторана, точнее, с того, чтобы по-человечески поесть, за месяц ему порядком поднадоели экспедиционные высококалорийные концентраты.

Он обошел несколько ресторанов, пока, наконец, не прорвался в один из них — при гостинице «Южной». С трудом нашел место за столиком у колонны, за ним сидели молодая женщина и двое мужчин: один с сединой на висках, широкоплечий, элегантный, он явно ухаживал за ней, и толстячок в темных очках, который постоянно курил.

Все трое коротко, но внимательно посмотрели на Слесарева, на его облупленный нос и продолжали свой разговор.

Подошел официант. Слесарев заказал ужин.

— А что будем пить? — спросил официант.

— Ничего не будем.

Они снова коротко посмотрели на него. Он улыбнулся про себя и постарался взглянуть на себя их глазами: «Классический такой курортник с облупленным носом, вырвавшийся на месяц из-под гнета жены. Но в то же время странно: не хочет пить. Наверно, с похмелья».

И точно: широкоплечий мужчина с сединой на висках — он сразу понравился Слесареву: как просто и ненавязчиво ухаживал он за женщиной — осторожно предложил ему:

— Может, пригубите с нами…

— Нет, спасибо.

— Переусердствовали на пляже, нос-то спалили, — покровительственно улыбнулся мужчина.

— Нет, это в горах, — Слесарев тоже улыбнулся.

— В горах? — заинтересованно переспросил толстячок в очках.

— Да.

— Вы что, альпинист?

— В какой-то мере, — поморщился Слесарев, недовольный собой: сейчас начнутся дурацкие расспросы.

— А-а, — протянул приятный мужчина с сединой на висках. Все неловко замолчали.

— Как это ни странно, я когда-то тоже чуть не стал альпинистом, — снова повернулся к женщине приятный мужчина с сединой на на висках. — В месткоме вручили путевку, и поехал я, — снисходительно подтрунивал он сам над собой. — Не верите? Даже одно восхождение сделал? Конечно, незначительное… Кстати, нашим инструктором альплагеря был тогда Михаил Хергиани, наш выдающийся альпинист. Или, как его называют еще, «тигр скал». Он мне сказал как-то, что из меня мог бы получиться неплохой альпинист. Серьезно. Вы, конечно, знаете Хергиани? — опять покровительственно повернулся он к Слесареву. Но этот покровительственный тон почему-то не раздражал, а скорее забавлял Слесарева.

— Да, — неохотно ответил он.

— Теперь он уже, наверное, не ходит в горы.

— Не ходит, — сказал Слесарев.

— Что поделаешь — возраст!

— Дело не в возрасте, — все-таки начиная раздражаться снисходительно-покровительственным тоном так сначала понравившегося ему мужчины, сказал Слесарев.

— Ну как же? Ему теперь, наверное, уже под пятьдесят…

— Дело не в возрасте, — резко сказал Слесарев.

Мужчина с красивой сединой на висках виновато и недоуменно пожал плечами, а женщина удивленно и, как показалось ему, укоризненно подняла глаза на Слесарева.

— Он погиб, — торопливо сказал Слесарев. — Два года назад.

Мужчина с сединой на висках смутился.

— В горах? — потом спросил он.

— В горах. В Италии. И причиной тому был не возраст. Его накрыло камнепадом. Одним из камней перерубило веревку.

Слесареву особенно неловко было перед женщиной — и за свою резкость, и за неловкость, вызванную им за столом, и за то, что он вообще сел за этот столик. Он насупился и стал ожесточенно копаться в своей тарелке.

— А инструктором в нашей группе был Поляков, Сережа Поляков, — стараясь сгладить неловкость, после недолгого молчания сказал мужчина с сединой на висках. — Хороший такой парень. Как он пел под гитару!.. Его вы, конечно, не знаете? — повернулся он к Слесареву.

— Знаю… Знал. Он тоже погиб.

— М-да! — нахмурился мужчина. — И давно?

— В прошлом году. На моих глазах…

Слесареву стало еще более неловко, но что было делать. Женщина снова внимательно посмотрела на него, и — ему опять показалось, — укоризненно. И он торопился покончить с ужином. Чувствуя к себе повышенное внимание, уронил кусок мяса на скатерть— помороженные пальцы плохо держали вилку.

— А как ваша фамилия? — неожиданно спросил второй мужчина, толстячок в темных очках, до этого больше молчавший.

Слесарев смутился еще больше. Женщина, опершись на руку, с любопытством смотрела на него.

— Слесарев, — глухо сказал он.

— Слесарев? — выпрямился в кресле толстячок, торопливо сунул сигарету в пепельницу. — Александр Слесарев?

— Да, — уже растерялся Слесарев.

— Боже ты мой! Вот так встреча!.. А ты еще спрашиваешь у него о Хергиани, — повернулся он к соседу. — Они с Хергиани не раз ходили в одной связке… Ведь вы в прошлом году заняли второе место в Союзе в классе высотно-технических восхождений? За восхождение на пик Революции.

— Да, — удивился Слесарев. — Вы что альпинист?

— Нет, — засмеялся мужчина в темных очках. — Куда мне с такой комплекцией. Я кинооператор. Просто приходилось снимать альпинистов. Да и слежу за всем интересным в альпинизме. Так сказать, мечта детства…

Слесарев торопливо расплатился с вовремя подвернувшимся под руку официантом, встал, откланялся.

— Простите, если я вам помешал, испортил вечер! — сказал он, больше обращаясь к женщине.

— Ну что вы! — сказала она.

— Ну что вы! — развел руками приятный мужчина с сединой на висках. — Может, посидите с нами?

— К сожалению, я тороплюсь, — поклонился Слесарев и торопливо пошел к выходу, хотя он никуда не торопился, хотя ему совершенно некуда было торопиться, мало того, он хотел посидеть в ресторане и послушать музыку…

На другой день Слесарев загорал на городском пляже. Он смотрел в голубое, отсюда кажущееся теплым, небо, — он знал, какое оно теплое там, на высоте, на самом деле, — и думал, что есть же вот нормальные люди, которые каждое лето проводят на пляжах, греются на солнце, ухаживают за красивыми женщинами. А он за свою жизнь так ни разу и не собрался отдохнуть. Все собирался, и врачи советовали радикулит погреть — и ни разу, если не считать вот так, урывками, по два-три дня, а то все в горах, как отпуск — опять в горы. Ну иногда, правда, он вволю загорал и там, в горах, — на снежниках и ледниках, но это совсем другое.

Почему-то неприятно вспомнился вчерашний испорченный вечер в ресторане. Он был недоволен собой: зачем было встревать в этот дурацкий разговор?

Нет, как он ни соскучился по цивилизации, сегодня он поступит умнее: пойдет в какую-нибудь маленькую и хорошую кавказскую шашлычную, а не в этот дурацкий ресторан. Но в шашлычной не будет музыки, а он любил в ресторане послушать музыку. Ну какая, скажите, в ресторане музыка! А иногда вот хотелось послушать именно какой-нибудь ресторанный оркестр, ну, конечно же, хороший.

От него становилось возвышенно-печально и зло на душе, неудовлетворенность собой подступала к горлу, что очень мало успел, сделать, и в тоже время хотелось счастья, простого и глупого сентиментального счастья: чтобы где-то кто-то ждал, какая-то женщина, но какая-то отвлеченная, потому-что когда он вспоминал конкретную женщину, например, свою бывшую жену, — это сентиментальное чувство проходило.

И еще он думал о том, что всю жизнь мечтал жить у моря, мечтал собственными руками построить яхту, или хотя бы швертбот, или просто лодку, но обязательно под парусом.

И еще почему-то вспомнил, как в детстве чуть не попал под тракторные сани. Вспомнил и поежился: он торчал тогда на улице, мимо шел трактор, он, решив прокатиться, прицепился к пустым тракторным саням, на овражке их подбросило, он слетел с бревна и оказался на дороге между саночными бревнами-перекладинами, задняя перекладина уже больно нажимала на ногу, подминая его под себя, еще какая-то доля секунды, и его смяло бы ею, как ножом мясорубки, но он успел снова запрыгнуть на сани…

Он редко, но зато всегда с содроганием вспоминал об этой минуте. Позже, со взрослым, подобные критические ситуации, особенно здесь, в горах, возникали не раз, но он вспоминал только эту. И потому, что она была самой первой из всех и самой нелепой. Вспоминая этот случай, он всегда с внутренним холодком думал о том, остался ли бы он тогда калекой или вообще погиб. Мать убивалась бы, конечно, а теперь бы уже все забыли давно, кроме матери. И не было бы сегодняшних мыслей, гор. Странно все-таки устроена жизнь. Случайность…

А ну к черту эти дурацкие мысли! Я же приехал в «Рио-де-Жанейро». Полежу еще с полчасика, и надо посмотреть город. Ведь ни разу толком и не был в нем. Все проездом да пролетом. А завтра… Что я буду делать завтра?..

И вдруг почти рядом с собой он увидел вчерашнюю женщину из ресторана в сопровождении высокого мужчины с красивой сединой на висках, который еще рассказывал о Хергиани. Она шла между рядов лежаков, выискивая свободное место, мужчина нес за ней лежак. Точно, он волочится за ней. А может, муж? Нет! Муж, даже очень любящий муж, ухаживал бы не так.

Слесарев торопливо закрыл лицо газетой. Они остановились невдалеке от него, постояли, высматривая свободное место, пошли дальше.

«И тут спокойно не отдохнешь», — недовольно подумал Слесарев. В отличие от вчера (строгое темное платье и проч.), одета она была в легкий ситцевый сарафан и казалась от этого еще стройнее и моложе… «Еще раз скупнусь, и надо будет уматывать отсюда. Позже ни в какую столовую не попадешь…»

А все-таки мир тесен… Этот человек встречал Мишу Хергиани, Сережу Полякова…

Еще раз оглянувшись, нет ли их поблизости, Слесарев пошел к морю, с удовольствием и долго, почти до изнеможения, качался на небольшой волне. Потом смотрел на водных лыжников и совсем забыл про женщину и мужчину, которые чуть было не испортили его настроение, и думал, что хорошо он все-таки поступил, что сорвался сюда.

Ну, а теперь пора куда-нибудь перекусить, а потом посмотреть на город. Слесарев медленно, со стуком в висках, выходил из воды. Остановился на кромке прибоя.

— Зравствуйте! — сказал кто-то кому-то совсем рядом.

Слесарев ловил ногой с шумом приносимую и уносимую волной гальку.

— Здравствуйте! — снова повторил совсем рядом тот же голос.

Слесарев поднял голову.

Перед ним стояла, вся в капельках воды, — только что вышла из моря, — та женщина и улыбалась.

«Фу, черт!» — ругнулся про себя Слесарев.

— Здравствуйте! — сказал он.