В начале жатвы

4

Зотык Дуга, или, по-здешнему, Центнер, не стал дожидаться, пока на него подадут жалобу. В тот же день, как появился возле канцелярии «Наш еж», он быстро набросал заявление в правление сельпо с просьбой освободить его от обязанностей продавца. С этим заявлением Дуга, невзирая на свой вес и одышку, быстро поспешил в сельский совет, где находилось правление. Действовал он необыкновенно решительно и уверенно. Он честно рассказал начальству, как было дело, показал справку от врача, которая на всякий случай всегда хранилась у него в кармане, и уже к вечеру того дня имел на руках копию приказа об уходе с работы по собственному желанию. Кроме того, он заручился еще и тем, что завтра у него начнут принимать магазин. В хорошем настроении возвращался он под вечер домой. У колхозной канцелярии остановился, постоял возле «Нашего ежа», прочел «Медведя», хмыкнул, рассмеялся, ткнул пальцем в Митьку Точилу и сказал:

— Дурень, как есть дурень!..

Пошатываясь, Дуга взошел на мосток, постоял, перегнувшись через перила, полюбовался ручьем и весело рассмеялся. После этого он сразу же направился к Цупрону Додовичу.

Там все были в сборе. Вольдемар Луста сидел на скамейке и держал на коленях полубаян, но не играл; сам Цупрон сидел у окна и испуганно поглядывал время от времени на улицу. Митька же Точила стоял в своей матросской форме у стены, ни на кого особенно не обращая внимания, и ковырял спичкой в зубах. Видно, только что велось очень важное совещание, которое не дало никаких результатов. Приходу Дуги все обрадовались, особенно Цупрон. Он сразу же сорвался с табуретки и бросился навстречу.

— Ну вот, видишь, и сам Дуга! Здорово, Зотык! — начал он пожимать ему руку. — Где был, что нового?

— Ого, новостей, брат! — многозначительно ответил Дуга. — Ого! У меня все новое...

— Что ты говоришь? — удивился Цупрон. — А мы все носы повесили.

— А чего вешать, — весело ответил Дуга. — Я пока шел, так за дорогу все передумал. Ничего мы такого не сделали. Ну, была война, ну, после войны каждый присматривался, где бы получше пристроиться. Я вот после армии пошел в картбюро. А почему бы и нет! Фронтовик, два года шинель таскал, так разве не имел права? Ну а потом мы и тут погуляли. На славу погуляли! Пусть вы и не были на фронте, но вы в этом не виновны. Теперь, вишь, времена иные настали. Теперь надо бороться против всего этого. Теперь трутней давить надо. Если что, то и за решетку!

— Что ты говоришь? — испуганно выдохнул Цупрон. — Значит, и меня могут?

Дуга критически осмотрел Цупрона с головы до ног и, подумав, сказал:

— Отчего бы и не так? Можно и тебя. Только нет, — махнул он рукой. — Какой ты тут козырь! Ты просто гуляка на вечеринках да подслушиватель хороший. Если бы тебя и не было, то и рассказ не в рассказ и шутка не в шутку. Ты же как затянешь свое — как это? — ай-яй-яй-яй! — попробовал голосить Дуга, — так словно коврик подстелишь.

Все искренне рассмеялись.

— Вижу: испугался, так плюнь! Я вот, видишь, уже плюнул, — и Дуга вынул и развернул перед всеми копию приказа.

Пока читали приказ да восторгались Дугой, сам Дуга сел на табурет, чтобы хоть немного отдышаться. Копию приказа он аккуратно сложил вчетверо и снова спрятал в карман.

— Вы меня слушайтесь, — сказал он. Я вам плохого не посоветую. Я в армии складом заведовал и никогда не терялся. Такое не только у нас теперь творится, а везде. Понимаете — вез-де! А потому надо нам отсюда смотаться. Как говорят, передислоцироваться. На новое место, чтоб не наговаривали. Ну а пожили мы хорошо. Погуляли. Вот Митька тоже по Днепру поездил — будь здоров! Там видишь какую физиономию наел. Только и знай деньги в карман клади. Разговаривал я как-то с одним инвалидом, — он в госпитале к кухарке пристроился. Ну, жили. А уезжал — еще и на дорогу дала пятьсот рублей. Чуть ли не вдвое потолстел человек. У того, видишь, дома и жена, и дети и вроде ехать не хочется. А она, кухарка эта, одно: поезжай к семье, и все тут. Так и выпроводила...

— Что ты говоришь? — удивился Цупрон.

— Правду говорю!

— Ну а он?

— А он, видишь, не хотел ехать, да поехал. Все же, знаешь, дети. Да сказать правду, по той, прежней жене, малость грустил. Что ни говори, а жаль.

— Так и поехал?

— Так и поехал.

— А что, хлопцы, если податься мне в город да в официанты пристроиться? — спросил Цупрон. — С голоду не пропадешь, и карман пуст не будет. Вон Дорага из Вынчиц дом построил.

— А почему бы и не в официанты? — в тон ему ответил Дуга. — Митька Точила может в шоферы податься. Что ни рейс — от случайных пассажиров и рублик. Вольдемар... Вот Вольдемара не знаю куда. Нет Вольдемару ходу!

— Как это нет? — вскипел Вольдемар. — Я со своим баяном где хочешь пройду. В джаз, в самодеятельность!

— И то правда, — заметил Дуга. — Тогда вот что, хлопцы! Давайте сделаем так, как это всегда поступают настоящие бывалые хлопцы. Если что не по-ихнему, так они собираются, мешки на плечи и бывайте здоровеньки, не поминайте лихом. Так, что ли?

— Так, — сразу подхватил Цупрон.

— Согласен! — выкрикнул Вольдемар.

— И давайте не откладывать в долгий ящик, а послезавтра напакуем мешки продуктами, прихватим деньжат да вместе и двинем в город. Сразу все — де-мон-стра-тивно! А уж поскольку я эту противную лавку завтра сдаю, чтоб ей пусто было, то давайте и это отметим. За удачу на новом месте! Ты, Цупрон, должен Митьке литру?

— Как это — должен? — удивился Цупрон. — Митька же проиграл. Он ведь обманул, сами знаете.

— А ты веришь тому «Ежу»? Ну, если веришь, то бери самого себя за загривок и тащи в тюрьму. Тогда уже все поверят. Вранье это все, вот что! Понимаешь?

— Понимаю, — сказал Цупрон. — Ладно, пусть будет так. Признаться, я и сам не верил, а так сказал.

— Ну вот... А от себя я еще ставлю литру, а там — посмотрим.

Мать Цупрона положила на стол кусок сала, а Дуга принес из магазина банку консервов и селедку.

— Значит, послезавтра с утра, часов этак в десять, и соберемся, — предложил он, когда выпили. — Ну и здорово пожили! — покрутил он головой.

— Почему же ты не закусываешь? — набросился вдруг на Митьку Точилу Вольдемар Луста. — Ешь!

— Не могу, — покрутил головой Митька. — Сейчас мы вот едим сало, селедку, консервы. А в прошлый раз Цупрон крынку сметаны поставил. Как только я зачерпнул той сметаны, так и вспомнил, что у Побирахов корова болеет. Мы вот тут едим, а там они — впроголодь. Почему, а? Разве мы лучшие, а они хуже? Гляди, они обе не то что мы — в колхозе работают. И когда по пятьдесят граммов на трудодень выдавали, то и тогда работали. А я — на катер сбежал, где лучше. И ты, Дуга, где лучше, и ты, Луста, тоже, и Цупрон нам в помощники, а Побирахи в это время плуг на себе таскали, голодные, а колхоза не бросали. Может, и ворчали, если что не так, может, и ругали когда кого-нибудь, а на сторону не подались — шли в поле за пятьдесят граммов. Вон уже и крыша у них прогнила, и сама хата перекосилась, а все равно шли в поле, а не уборщицами или официантами в столовую. И теперь мы вот едим, а они уже с рассвета в поле. А я еще на Ганну наплел такого... А у нее, брат, хотя рот и великоват, зато характер и глаза, прямо скажу, отменные. Красивые, брат. И сама она красивая, не такая, как Регина. Вот и не лезет ничего, не хочется есть.

Митька Точила говорил это, ни к кому особенно не обращаясь, будто сам с собою.

— Брось, — прервал его Дуга и махнул рукой. — Все это пройдет, вот увидишь Вот даю слово, на вот мою руку, — через месяц забудется.

— Не нужна мне твоя рука, — сказал Митька и замотал головой.

Поздно вечером расходились, определенно договорившись, что послезавтра в десять утра демонстративно — все вместе — оставят колхоз.

— Так не забудьте же, ровно в десять утра, — напомнил всем еще раз Зотык Дуга, когда расходились.

В назначенный день, ровно в десять утра к Цупрону Додовичу пришел Вольдемар Луста — с вещевым мешком за плечами и полубаяном на правом плече. Вслед за ним появился Митька Точила, но без вещей.

— С пустыми руками? — удивились друзья.

— Подожду, — ответил Митька.

— Не пойдешь? — забеспокоился Цупрон.

— Подожду, — неуверенно ответил Митька. — Подожду Зотыка Дугу. Если он пойдет — тогда и я.

Ждать пришлось долго. Часы показывали уже половину одиннадцатого, а Зотык все не шел.

— Может, с магазином нелады — вчера ведь сдавал. Иди проведай, Цупрон.

Но Цупрон замахал обеими руками:

— Ой, что ты! У него там собаки во дворе, волкодавы. Сходи разве ты, Вольдемар.

Вольдемар поглядел, поводил по хате глазами, покряхтел и нехотя направился на улицу. Вернулся он не скоро. Митька Точила и Цупрон Додович уже вволю намолчались, каждый думая про свое, когда звякнула щеколда и во двор не зашел, а влетел разозленный, краснолицый и потный Вольдемар.

— А где же Дуга? — испугался Цупрон. — Небось, арестовали Дугу за недостачу.

— А где Дуга? — снова спросил он, как только Вольдемар переступил порог.

— Черт ма того Дуги! — выругался Вольдемар. — Пока мы тут спали да его слушали, этот Центнер даром что грузноват, а успел и отсюда освободиться и на должность продавца в Волжевичском сельпо пристроиться. Сегодня утром поехал Центнер принимать новый магазин. Теперь плевать ему на эти выпивки и на все разговоры.

Цупрон побелел и нерешительно уставился на Вольдемара.

— А что же мы теперь будем делать? — прошептал он.

— А лихо с ним! — сказал Вольдемар. — Все равно он нас бросил бы. Будем без него работу искать. Пойдем, договорились же. Так, что ли, Митька?

Митька отрицательно покачал головой:

— Я же сказал: без Зотыка не пойду.

— Значит, знал, что он удрал?

— Знал.

— Так почему молчал, зачем душу выворачивал? Ладно. Значит, не пойдешь?

— Нет, — ответил Митька.

— Тогда мы пойдем! Собирайся, Цупрон! — подал он команду.

Распадалась компания...

За деревней остановились.

— Будь здоров! — бодро сказал Вольдемар Луста и подал Митьке руку. — Увидим, как они обойдутся без баяниста!

Но в глазах ихних, в движениях Митька видел неуверенность в самих себе, растерянность. Митьке вдруг стало жалко их обоих. Он крикнул:

— Гей, Вольдемар, Цупрон! А может, останетесь?

Они приостановились, обернулись, и Вольдемар взмахнул рукой.

— Нет, не вернемся! — выкрикнул он.

— Не вернемся! — словно эхо, повторил Цупрон.

Митька долго еще смотрел им вслед, а потом вздохнул и, задумавшись, зашагал и деревню. Перед ним самим был еще не совсем понятный ему путь, который предстояло найти и выбрать. Но тут же он и решил, что никогда вот так не оставит своей деревни.