Белый кролик, красный волк

РЕКУРСИЯ: 5 ЛЕТ НАЗАД

Пальцы ног поджались, зарываясь в мокрый мох на самом краю стены, холодный и скользкий, как водоросли. Мои школьные туфли — с носками, аккуратно засунутыми внутрь, — парой одиноких кавычек лежали внизу, на ковре из опавших листьев. Высота склона здесь была не больше трех метров, но я ощущал себя на краю утеса.

Бел ела яблоко, прислонившись к стене. Она постоянно ела яблоки, не только мякоть, но и сердцевину, хвостики, и даже косточки. Знаю, что вы думаете: яблочные косточки = цианид = мгновенная, но мучительная смерть. Но я все выяснил: ей понадобится съесть больше трех тысяч яблок, чтобы в организм попала среднестатистическая летальная доза. Деревья, загораживающие от нас школу, полыхали осенью, и клочья бурых листьев цеплялись к ее волосам и школьным колготкам. Эта небольшая полянка всегда была нашей: нашим местом, нашей тайной. Больше никто сюда не приходил. Впереди простирался лес, убегая вдаль, вверх по склону холма. Когда мы были помладше, мы играли в этом лесу в прятки. Теперь я с тоской вспоминал все его укромные уголки.

— Ну давай, — сказала она. — Это так же просто, как с бревна упасть.

— Упасть со стены, — поправил я.

Я могу быть таким упертым буквалистом, особенно когда мне страшно (это, конечно, все равно что рыбке сказать «особенно когда я мокрая», но все же…).

Научи меня. Я попросил ее научить меня, и сейчас мы были на ее уроке. Бесстрашие для начинающих: основные принципы само-не-защиты. Она уже шесть раз прыгала, чтобы продемонстрировать мне наглядно, легко приземлялась и перекатывалась, взметая бурю листьев, хохоча без остановки, и все это — не надев никакой защиты, кроме форменного джемпера. На моей черепушке был велосипедный шлем, к животу и спине скотчем приклеены подушки, украденные из комнаты отдыха, а я все никак не мог заставить себя оттолкнуться ногами от кирпича.

Бел втянула ноздрями воздух и выдохнула с напускной театральностью.

— Ну давай же, Пит.

— Все-таки ты самая нетерпеливая девчонка на свете.

— Много ты знаешь девчонок, которым приходилось учить младших братьев прыгать со стен?

— Да нет, обычно это в отцовской юрисдикции.

Мы немного помолчали. Живот свело внезапной тошнотой — так всегда бывало, когда я думал о папе, — как будто ешь креветку и некстати вспоминаешь об очень тяжелом отравлении в прошлом.

— Ты… — нерешительно начал я, тыча пальцем в рану. — Ты когда-нибудь задумываешься, что будет?

— Что будет?

— Если мама снова начнет с кем-то встречаться?

— Ты… этого хочешь?

— Боже упаси, — поспешно ответил я.

— Думаешь, такое возможно?

Снова долгое молчание.

— Нет, — отозвался я наконец. — После прошлого раза точно нет.

— Ага.

Она разделяла мое облегчение. Втроем нам было лучше. Безопаснее.

— Интересно было бы увидеть человека, который мог бы быть с ней на равных, — добавил я. — Ему придется шесть докторских диссертаций защитить, чтобы получить хотя бы шанс.

— Точно, — усмехнулась Бел. — А знаешь, для чего не нужно защищать диссертаций? Чтобы прыгнуть со стены. Хватит тянуть резину, мелкий. За дело.

Я взглянул вниз. У меня закружилась голова, закрутило живот. Руки трепыхались под порывами ветра. Да и вообще все части тела ходили ходуном, и только ноги не шевелились. Они, как клеем, оставались приклеены к кирпичам.

Бел снова вздохнула.

— А впрочем…

Крепко прикусив яблоко, она подпрыгнула, ухватилась за верхнюю часть стены и вскарабкалась наверх. Выпрямившись, она откусила сочный кусок и поймала фрукт в ладонь. На кислотно-зеленой кожуре зияла белая рана.

— Попробуем сделать это по-твоему, — предложила она, задумчиво жуя. Она вытянула руку с яблоком над пустотой.

— Что будет, если я разожму пальцы?

— Яблоко упадет.

— Благодарю за такие потрясающие откровения, профессор Эйнштейн. С какой скоростью оно будет падать?

Я вздохнул.

— Оно приобретет ускорение в девять целых восемь десятых метра в секунду и затормозит до нуля, когда коснется земли. Довольно забавно, кстати, что ты выбрала Эйнштейна для иллюстрации ньютоновских законов, хотя…

— А с какой скоростью будешь падать ты? — перебила меня она.

— С такой же, — ответил я. — Для силы тяжести размер не имеет значения, она работает всегда одинаково.

— Как сильно ты ударишься?

Я прищурился, разглядывая жухлую листву.

— Четыре килоньютона, — нехотя пробурчал я. — Плюс-минус…

— И это… — подсказала она, размахивая недоеденным яблоком. Я ничего не ответил, — …совершенно не смертельно, — закончила она за меня. — Верно? Сам знаешь, что верно.

— Не уверен, знаю ли я это…

— Ну, Питти, тебе ли не знать, падение с какой высоты не грозит тебе катастрофой. Ты все о таких вещах знаешь, — она снова кусает яблоко. — Могу поспорить, ты даже выяснил, сколько яблок я могу съесть, прежде чем отравиться.

— Ничего подобного!

— Ну-ну. Слушай, даже если забыть о том, что ты миллион раз видел, как это делаю я, подумай об этом с точки зрения математики. Даже твои драгоценные цифры дают тебе зеленый свет, так чего же ты боишься?

Чего же ты боишься? Мне на секунду кажется, что я вижу Бена Ригби, произносящего эти слова.

— Ну же, Питти, — пробормотал я.

Я кое-как собрался с духом. Бросил на сестру взгляд, полный сомнений, и она, ослепив меня своей улыбкой, подняла вверх большие пальцы. Я медленно поворачивался, пока снова не оказался лицом к обрыву. Стволы деревьев как будто вытянулись, удаляясь от меня, и подушка палой листвы казалась предательски тонкой. Вдалеке я слышал гомон и смех на детской площадке. Все закружилось, и мне показалось, что мир вокруг накренился и опрокинулся. Я зажмурился и попытался согнуть ноги.

Три мучительных минуты спустя я сознался:

— Я не могу.

Бел вздохнула.

— Почему нет?

— Умом-то я понимаю, что все со мной будет в порядке. Мой мозг верит в числа, вот только…

— Что?

— Не так-то просто убедить в этом мышцы ног, которые как раз и должны прыгать.

Что-то тихонько шлепнулось наземь. Яблоко Бел приземлилось в листву, сохранив отпечаток ее зубов в ярко-белой мякоти. Она протянула мне руку.

— А мне они доверяют? — спросила она. — Эти твои маловерные ноги?

Я поколебался, но все-таки кивнул. Конечно, они ей доверяли. Они ведь делили с ней утробу — она всегда, с самого начала, была рядом. Доверия более абсолютного невозможно и представить. Бел была моей аксиомой.

— Тогда положись на них. Если ты не доверяешь себе, доверься мне, — она усмехнулась. — Я ведь вроде как эксперт по этим делам. Если бы за падения давали докторскую степень, я бы давно ее получила.

У нее в кармане зажужжал будильник.

— Черт, — сказала она. — Мне пора на урок химии. А тебе?

— У меня «окно».

— Тогда продолжай тренировку.

Она невесомо похлопала меня по шлему, спрыгнула со стены, безукоризненно приземлившись, просто из вредности, и побежала в сторону школы.

— Три, два, один, ноль, — бормотал я. Мои ноги крепко стояли на кирпичах. — Три, два, один, ноль… три, два, один…

— Здорово, Дрочман.

Я вздрогнул и качнулся вперед, чуть не потеряв равновесие. Когда я поднял голову, то увидел его. Бен Ригби стоял на опушке в сопровождении Камала Джексона и Брэда Уоткинса. Я похолодел. Это не могло быть совпадением: сюда никто не приходил просто так. Они следили за нами и дожидались, пока не уйдет Бел.

А в руке он держал нож.

Родители подарили ему такой складной швейцарских ножик, у которых, знаете, шестнадцать миллионов насадок, из-за чего они похожи на содержимое кухонного ящика, сплавленное вместе в результате термоядерной реакции. Однако сейчас нож был раскрыт только основным лезвием.

Я часто думал об этом ноже. Медитировал, вспоминая о каждом его сверкающем стальном лезвии, потому что с тех самых пор, как Бен получил этот нож в подарок, он начал обещать, что отрежет мне яйца.

Ну же. Всего-то и нужно, что сделать шаг назад, и нас с ними будет разделять три метра сплошной кирпичной стены. Но мои мышцы словно обратились в камень.

Они начали наступать, сминая подошвами листья.

— Знаешь, что печально, Камал? — говорил Бен, словно меня здесь вообще не было. — Даже, я бы сказал, трагично. Мне кажется, кроме нас, у Дрочмана нет никого, кого он мог бы назвать своими друзьями.

У Бена был талант. Он инстинктивно умел давить на больное.

— Или мы, или все эти пончики, которые он сожрал на прошлой неделе, — подхватил Камал. — Говорят, он всегда ими обжирается, когда ему одиноко.

Я застыл. При виде ножа меня скрутило чувством вины. Нужно было бежать отсюда. «Четыре килоньютона», — напомнил я своим ногам. Двигайся! Ничего.

— Это правда, Дрочман? Ты заедаешь муки одиночества пончиками?

— У меня есть друзья.

Я хотел, чтобы это прозвучало дерзко, но вышло сопливо. Они не купились. Они видели, как я пытался заводить друзей. Сначала робел, потом становился настырным, не давал прохода и отпугивал всех.

— Неужели? И кто же?

— Бел.

— Твоя сестра? — Бен расхохотался. — Я думал, нельзя быть еще большим ничтожеством, но тут снизу постучали. Ты продолжаешь радовать. Единственный человек, кого ты назвал другом, — и та твоя родственница. Но тут вот какое дело, Дрочман, — он запустил свободную руку в карман и вынул оттуда телефон. — На прошлой неделе ты говорил совсем другое.

Он ткнул пальцем в экран.

«Моя сестра — сука. Ненавижу ее. Она еще получит по заслугам».

Голос, искаженный динамиком, казался жестяным, но в нем все равно безошибочно узнавался мой голос.

И я вдруг резко вернулся в прошлое воскресенье, и снова лежал в подворотне за булочной в шесть утра, и тротуарная плитка холодила и царапала мои руки, которые крепко держали Камал и Брэд.

— Просто скажи, — Бен присел рядом со мной на корточки, протягивая свой телефон. — Один разок, под запись, и мы тебя не тронем. В противном случае…

Я вспомнил рррвущийся звук между ног, внезапное прикосновение холодного воздуха и еще более холодного металла, приставленного к внутренней стороне бедра. Вспомнил, как держался изо всех сил, чтобы не обоссаться.

У меня дрожали ноги. Если я не прыгну, то упаду. До Бел, наверное, все еще можно было докричаться. Позвать ее… Но мой взгляд упал на телефон Бена, и я отмахнулся от этой мысли.

Они были уже почти у самой стены. Я оглянулся и посмотрел вниз. По ту сторону была лишь отвесная стена. Спуститься вниз невозможно. Прыжок оставался единственной надеждой.

Если ты не доверяешь себе, доверься мне.

— ТРИ! — прокричал я с такой силой, что они остановились как вкопанные.

— Что… — начал Бен, но я не дал ему закончить, продолжая свой громогласный обратный отсчет.

— ДВА…

Ноги подо мной подогнулись, корпус подался назад.

— ОДИН…