Когда порвется нить

– С чего бы им представлять угрозу для окружающих?

Прежде чем коллега успел ответить, появилась мрачная Дебора и объявила:

– Поступило сообщение о стрельбе в Нью-Йоркском мемориальном госпитале, – сказала она. – Многочисленные жертвы.

Сорок восемь часов спустя окончательное число погибших, не считая самого стрелка, составило пять человек, возраст жертв варьировался от двадцати трех до пятидесяти одного года. Пять коротконитных, которые, возможно, даже не знали, что они такие, или пришли в больницу в поисках помощи, не зная, что в отделении скорой помощи их ждала та самая судьба, которой они надеялись избежать. Судьба, которая пришла в образе вооруженного до зубов коротконитного, которого звали Джонатан Кларк из Квинса, Нью-Йорк.

Репортер криминальной хроники открыл утренний круглый стол вопросом:

– Что мы думаем по поводу подробного материала о больнице? «Трагедия в больнице: взгляд изнутри».

– Неплохо. Что скажете о слове «трагедия»?

– Мы это уже обсуждали. Уровень «трагедии» должен основываться на количестве смертей, верно? Кажется, договорились, что для «трагедии» должно быть десять или больше смертей. В этом случае погибло меньше десяти человек.

– Разве мы не назвали ограбление, случившееся две недели назад, «трагедией»? Тогда погиб только один человек.

– Да, наверное, не следовало этого делать. Личные трагедии – это не то же самое, что трагедии в новостях.

– Ну, это был случай массовой стрельбы, а это всегда трагедия.

– Эта стрельба точно квалифицируется как массовая?

– Если мы используем критерий, согласно которому жертв должно быть не менее четырех, то да.

– Конечно, это трагедия. Такие расстрелы, как правило, могут быть спланированы. Больные ублюдки почти всегда заранее хвастаются в интернете своими погаными убеждениями и планами. Трагедия – нечто, что мы могли предотвратить.

– Мы теряемся в семантике. Это не какой-то стрелок-неонацист с манифестом в интернете. На этот раз все из-за нитей. Они выходят на передний план.

– Похоже, что больница отказалась принять стрелка, хотя он утверждал, что вот-вот умрет.

– Я слышал, что они просто не могут позволить себе продолжать делать томографию всем на вид совершенно здоровым коротконитным.

– Интересно, смогли бы в больнице предсказать, что вот-вот случится что-то плохое, если бы знали, что зал ожидания полон людей, доживших почти до конца своей нити?

За столом на мгновение воцарилась тишина.

– Послушайте, единственные победители здесь – лоббисты оружия и их карманные политики, – произнес кто-то. – Это первый случай стрельбы в этой стране, от которого им будет очень просто откреститься: не надо винить ни оружие, ни законы, ни систему здравоохранения. Это сделал коротконитный. Виноваты нити.

– Таков наш угол зрения, – наконец вмешалась Дебора, молча слушавшая, как редакторы спорят о природе трагедии и количестве загубленных человеческих жизней, соответствующих юридическому определению.

Дебора как-то призналась Нине после третьей рюмки на праздничной вечеринке, что всякий раз, когда репортеры обсуждали стрельбу или стихийное бедствие, ее поражало, как легкомысленно они бросались словами. За три года работы журналистом, наблюдая с каждым годом все более мрачные заголовки газет, Дебора видела, как с каждым разом слова понемногу теряли вес, пока не стали едва напоминать плотные существительные и тяжелые прилагательные, которые когда-то давили на целые залы, полные людей. «Но это единственный способ продолжать работать, – подумала тогда Нина, – чтобы защитить свою душу от тяжелых ран».

– Это первый массовый расстрел при новом мировом порядке, – сказала Дебора, обращаясь ко всем собравшимся за столом. – Как это меняет ситуацию? Как это меняет нашу реакцию на происшествие?

Она встала, чтобы выйти из комнаты, но по пути к двери ненадолго обернулась.

– И пять человек погибли, – устало добавила она. – Можете называть это трагедией, черт возьми.

В тот вечер дома Нина неотрывно смотрела на открытую страницу своего ноутбука, на статью, которую ей предстояло редактировать. Но думала она о Джонатане Кларке.

Что, если Мора отправилась бы в больницу? Они часто брали напрокат велосипеды и катались вдоль реки. А если бы Мора столкнулась с такси и ее забрала бы скорая помощь? Стали бы врачи спрашивать, какая у нее нить?

Нина знала, что ее чернокожая подруга и так рискует больше других, посещая медицинские учреждения, что женщинам и чернокожим долгие годы приходилось терпеть боль несправедливости, скрывая свои мучения от окружающих. А теперь еще и это? Несправедливость мира не переставала ее поражать.

Конечно, Мора не обязана никому рассказывать о своей нити. Она могла бы солгать и сказать, что так и не открыла коробку. Но знай врачи правду, отнеслись бы они к Море иначе?

Возможно, врачи и медсестры принимали решения отчасти бессознательно, предположила Нина. Конечно, если бы врачу пришлось выбирать между спасением пациента восьми или семидесяти восьми лет, он бы сначала спас ребенка, верно? Может, и здесь было то же самое? Сначала помогали длиннонитным?

Нину приводила в ужас мысль о том, что Мору, возможно, не станут лечить просто из-за длины ее нити. Но следующий вопрос, возникший в результате длительных рассуждений, привел упорядоченный разум Нины в хаос: обращались ли с пациенткой менее внимательно из-за того, что ее нить была короткой, или нить пациентки была короткой, потому что за ней хуже ухаживали?

Похоже на самую хреновую в мире версию загадки о курице и яйце, правда?

Нина закрыла статью и открыла электронную почту, где в папке «Входящие» скопилось множество новых писем. Она удалила письмо от куратора президентской кампании Энтони Роллинза с просьбой о пожертвованиях. Непонятно, как она вообще попала в его список. Нина слышала, как коллеги недавно обсуждали Роллинза, сетуя, что его врожденная харизма и богатство семьи, очевидно, позволят ему возглавить страну. Нина считала его слишком самоуверенным. Еще в феврале она видела интервью со старым однокурсником Энтони по колледжу, который утверждал, что кандидат в президенты был самым сексистским президентом сомнительного студенческого братства.

Но все это, конечно, было до нитей. Сейчас Нину одолевали другие заботы.

Она ответила на несколько писем по работе, а потом не смогла удержаться. Набрала в строке поиска «коротконитный + больница». Что она вообще искала? Какое-то подтверждение того, что Море не откажут в приеме?

Большинство выпавших первыми результатов поиска говорили о недавней стрельбе, но на второй странице Нина наткнулась на новый сайт под названием «Теория нитей». Похоже, это была открытая доска объявлений, однако комментарии ей встретились необычные для таких форумов. Здесь не было сообщений об инопланетянах, Боге или АНБ[10]. Обсуждались более насущные проблемы, более реальные.

Кто-нибудь еще из коротконитных имел дело с негативными последствиями для своей медицинской страховки? Я сообщил страховой компании о короткой нити, и мне просто отказали в оплате анализов, которые, как я думал, будут оплачены! Ходят также слухи, что страховые взносы некоторых коротконитных внезапно увеличились.

Нина читала, не в силах остановиться.

Один из ответов на последнее сообщение явно получил общественный резонанс.

«Может быть, Мора была права», – подумала Нина. Вероятно, уже не имело значения, откуда взялись нити. Даже если они были посланы с небес, или телепортированы из космоса, или перенесены в прошлое из далекого будущего, именно люди решали, что с ними теперь делать.

Как только правду о нитях осознали и приняли все, кроме нескольких последних упрямцев, мир предстал в новом свете: теперь это был сад, в котором многие обитатели съели яблоко познания, а остальные слишком сильно испугались, чтобы откусить.

Тяжесть этого откровения, этого некогда немыслимого знания продолжала давить на сердца и умы. Давление все нарастало, пока наконец не появились неизбежные трещины.

Люди распродавали дома и имущество, бросали работу – и все это в стремлении максимально использовать оставшееся время. Некоторые хотели путешествовать, жить на пляже, проводить время с детьми, рисовать, петь, писать и танцевать. Другие погружались в пучину гнева, зависти и насилия.

В Техасе спустя неделю после инцидента в Мемориальной больнице другой стрелок с короткой нитью открыл огонь в торговом центре.

Два случая массовых убийств, совершенных коротконитными, вызвали ажиотаж в средствах массовой информации. СТОИТ ЛИ НАМ ОПАСАТЬСЯ НОВЫХ НАПАДЕНИЙ КОРОТКОНИТНЫХ?

В Лондоне трое компьютерщиков, проживших свои нити почти до конца, взломали счета крупного банка и украли десять миллионов фунтов стерлингов, предположительно, в надежде провести последние годы жизни на уединенном острове, откуда их не выдадут суду.

В социальных сетях распространились истории о том, как одни пары отменяли свадебные торжества, узнав о длине нитей друг друга, а другие торопились в Лас-Вегас, чтобы поскорее обвенчаться, – и их поспешные бракосочетания символизировали поднятый средний палец в сторону коробок, появившихся у дверей.

Некоторые коротконитные решили использовать оставшееся время, чтобы отомстить тем, кто причинил им зло. Если у обидчика оказывалась длинная нить, убить его было невозможно, и тогда находились другие способы причинить боль. Обычные люди превращались в преступников: били окна, жгли дома, ломали ноги, крали деньги. Озлобленные и уверенные, что все равно не переживут длительного тюремного заключения, коротконитные чувствовали себя почти неуязвимыми. К чему бояться камеры смертников, если ты уже в ней?

Однако на риск шли и те, кому достались самые длинные нити. Уповая на уверенность в том, что доживут до старости, они прыгали с парашютом, разгонялись до предельной скорости на автомобилях и экспериментировали с тяжелыми наркотиками. Они забыли, что длинная нить только обещала им выживание, но не избавляла от травм и болезней. Это не означало, что они останутся безнаказанными. Дикторы новостей, врачи, ведущие ток-шоу и политики призывали длиннонитных помнить, что они все же уязвимы. Они говорили: «Вам дан высший дар – долгая жизнь, и разве вы хотите провести ее в коме или в тюрьме?»

Но несмотря на безрассудства длиннонитных, наибольшую тревогу вызвали коротконитные. Конечно, те, кто обратился к насилию, составляли лишь мизерную долю от всего населения, но рост преступлений был довольно резким, чтобы вызвать общественную тревогу. И хотя большинство длиннонитных, возможно, сочувствовали гневу и обидам коротконитных, все же их побаивались.

Люди начали шептаться о тех, у кого «опасно короткие нити», самых злополучных гражданах, какие нашлись в любой стране и в каждом городе. Перед ними расстилалась на редкость короткая жизнь, и ее краткость обещала практически полное отсутствие последствий для их поступков, а быстро приближающийся конец служил постоянным и жестоким напоминанием о том, что не будет никаких особенных наград за правильное поведение, никаких ощутимых благословений в конце жизни, никаких веских мотивов делать добро.