Как на ладони

глава четвертая

Кровотечение остановилось на следующий день. А через пару дней ушла и грусть. Я проверила, могу ли я все еще испытывать оргазмы, убедилась, что да, и успокоилась. Я обрадовалась, что у меня там все в порядке, но оргазмов мне больше не хотелось. Они уже не приносили мне такой радости.

Начались месячные, и тампоны теперь входили гораздо легче, чем раньше. Правда, оставалось их совсем мало, так что скоро они должны были кончиться. У меня как-то возникла мысль попросить мистера Вуозо купить мне тампонов — может, он и согласился бы, учитывая то, как он со мной поступил. Но, когда однажды я смотрела из окна столовой, как он спускал флаг, я передумала. Он совсем не выглядел таким уж расстроенным.

Новой нянькой Зака стала Мелина. Теперь они играли на заднем дворе в бадминтон, совсем как мы когда-то. Она не очень-то много бегала, из-за ребенка, наверное. Просто стояла, пока Зак пулял в нее воланчиками. Иногда попадал в живот, и тогда она начинала на него кричать. Я хотела было рассказать ей о том, что со мной сделал мистер Вуозо, чтобы ей стало противно на него работать, но не смогла. Мне было слишком стыдно.

Теперь я с нетерпением ждала возвращения папы с работы. Когда он приходил, то начинал обзывать Вуозо. Говорил, что они поганые сукины дети и деревенщина, что мистера Вуозо скоро призовут, и Саддам отравит его газом, и что так ему и надо. Я поинтересовалась у папы, что происходит, когда тебя травят газом.

— Ты падаешь на землю, ослепленный, и ничего не чувствуешь. И ужасно хочется пить. Но вот только вся вода в округе тоже отравлена, так что, если выпьешь, станет еще хуже, — рассказал папа.

— А я думала, ты ненавидишь Саддама, — сказала я.

— Конечно, ненавижу, — согласился он. — Я просто излагаю тебе факты.

Я кивнула. Мне нравилось, что я сблизилась с папой. С тех пор как миссис Вуозо меня уволила, он все время пытался меня приободрить. Даже позвонил маме, чтобы рассказать, что случилось.

— А она взяла и ударила его, — говорил он ей в трубку. — Прямо по руке.

Потом, когда подошла моя очередь говорить с мамой, она сказала, что проблемы нельзя решать насилием и что сперва надо пытаться договориться.

— Хорошо, — согласилась я.

— Что она там сказала? — сразу спросил папа, стоявший тут же рядом.

— Что сначала нужно попытаться решить проблему мирным путем, — ответила я.

— Дай-ка ее мне, — потребовал он и взял у меня трубку.

Потом он начал ругаться, говоря, что она ирландка и ни черта не понимает. Когда он повесил трубку, мы отправились в пиццерию “У Панжо” и уселись за столик на террасе, хотя на дворе стоял ноябрь.

— Твоя мама приедет в Хьюстон на Рождество, — сообщил папа.

— Правда? — удивилась я. Эту часть разговора я не слышала.

Он кивнул.

— Она хочет пожить у нас, чтобы не платить за отель.

— Ну, хорошо, — сказала я, подумав, что папе нужно мое согласие.

— Что значит “хорошо”? — возмутился он. — Разве это твой дом?

— Нет.

— Вот именно, — сказал он, пытаясь разрезать ножом корочку пиццы. — Это мой дом, и я решаю, кого в него пускать, а кого нет.

Я промолчала.

— Я сказал, что она может пожить в моем кабинете, хоть это и против моих принципов.

Я кивнула.

— С твоей матерью очень сложно, — добавил папа. — Она считает, что знает все на свете.

— И сколько она пробудет? — поинтересовалась я.

— Долго, — буркнул папа. — Неделю.

— Ого.

— Я сказал, что, если она будет выделываться, я выставлю ее вон.

Я не знала, какие чувства испытываю по поводу маминого приезда. Мы с июля не виделись, и я уже не так сильно по ней скучала. Меня беспокоило, что если она это заметит, то ужасно разозлится. Она и так уже бесилась из-за того, что я перестала ей без конца названивать.

— Что там у вас происходит? — кричала она в трубку, когда звонила сама. — Куда ты пропала?

Я отвечала, что ничего у нас не происходит, но она не верила. И правильно делала — вот только я не могла рассказать ей, что происходит на самом деле. Слишком уж необычными вещами я занималась.

Однажды я попробовала рассказать ей про Мелину, но ей это было неинтересно.

— Зачем мне выслушивать истории про беременную тетку, которая даже не может дойти до магазина и купить себе приличной одежды? — спросила она.

— У нее муж раньше жил в Йемене, — сообщила я.

— Ну и что?

— Я подумала, может, тебе интересно.

— Знаешь, — сказала мама, — мне интересна ты. Так что рассказывай лучше о себе. О школе, например.

— А чего о ней рассказывать?

— У тебя есть там друзья?

— Да.

— И кто?

— Томас Брэдли.

— Прекрасно, вот и расскажи мне о нем.

— Мы вместе обедаем, а потом он относит за меня поднос.

— Ты что, сама не в состоянии это сделать? — удивилась мама.

— В состоянии, но он всегда меня опережает.

— Ты еще слишком маленькая, чтобы у тебя был парень, — заявила она. — Не забывай об этом.

— Он не мой парень, — возразила я.

— Да ну? — не поверила мама.

— Правда.

Хотя, может, и мой. Ребята в школе постоянно нас из-за этого дразнили, но Томас, когда они начинали над ним издеваться, почему-то ни капли не злился. Иногда мне хотелось все всем объяснить, но я не решалась — боялась, что меня опять начнут обзывать. Обзываться мои одноклассники перестали, как только стали считать, что я — девушка Томаса. Не понимаю почему, ведь Томас не пользовался такой уж популярностью в школе. Правда, он был на голову выше других ребят и благодаря ему команда Молодежной христианской организации выиграла большинство соревнований по плаванию.

В начале декабря он пригласил меня к себе домой на ужин.

— Мои предки хотят с тобой познакомиться, — сказал он.

— Зачем?

— А ты как думаешь?

— Не знаю, — пожала я плечами.

— Ну, так ты придешь или нет?

— Мне надо спросить разрешения у папы.

— Ладно, — согласился Томас. — Только узнай до завтра, а то маме надо за едой ехать.

Вечером за ужином я спросила у папы, можно ли мне пойти в гости.

— Нет, — отрезал он. — Ты еще слишком маленькая.

— Но там же будут его родители, — попробовала переубедить его я.

— Меня это не волнует. Если хочешь ходить к друзьям в гости, дружи с девочками.

Назавтра я сообщила Томасу, что не смогу прийти.

— А давай, моя мама позвонит твоему папе? Может, она его переубедит?

— Не стоит, — покачала головой я.

— Почему?

— Папе это не понравится, — сказала я, хоть и не была в этом уверена.

Но мама Томаса все равно позвонила папе. Я об этом не знала до тех пор, пока папа не завопил: “Джасира!” Я была в ванной, стирала лифчики порошком для шерстяных вещей, который купил мне папа. Когда я пришла на кухню, папа меня ударил. Впервые с тех пор, как меня уволили, он себя так грубо повел, поэтому я тут же разрыдалась. Потом, когда я немного успокоилась, папа заговорил:

— Мне звонила миссис Брэдли. Ты знаешь, кто это?

Я кивнула, хоть лично я с ней знакома и не была.

— Она позвонила, чтобы убедить меня отпустить тебя к ней на ужин в эти выходные. Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставила?

Я кивнула еще раз.

— Когда я говорю “нет”, это значит “нет”. Это не значит “скажи своему другу, чтобы его мама позвонила и попробовала меня переубедить”.

— Но я сказала Томасу, чтобы он ее не просил, — встрепенулась я. — Я ему сказала, что тебе это не понравится.

— Как это так получается, что, когда ты говоришь “нет”, все вокруг воспринимают это как “да”? — поинтересовался папа.

— Не знаю, — призналась я.

— Зато я знаю. Потому что ты одинаково говоришь и “да” и “нет”. И никто не может понять, что ты на самом деле думаешь. Тебе надо учиться говорить с убеждением в голосе, понимаешь?

— Да, — ответила я, надеясь, что мой голос звучит достаточно убедительно.

— Так-то лучше, — кивнул папа.

— Извини, что миссис Брэдли тебе позвонила.

— Чтобы это было в последний раз, — пригрозил папа.

— Обещаю.

— И не смей заходить в комнату этого мальчика вместе с ним. Его маму я уже предупредил.

Я не знала, как мне на это реагировать. Я-то думала, что никуда не пойду.

— Сиди там, где все будут, — велел папа.

— Хорошо.

В субботу мы с папой поехали в торговый центр, чтобы купить миссис Брэдли коробку конфет “Годива”. Меня смущало, что придется дарить подарок совершенно незнакомому человеку, но папа заявил, что так делают все приглашенные на ужин гости. Потом мы купили ей еще и бутылку вина.

Вечером, когда я вышла из комнаты, папа взглянул на меня и сказал:

— У тебя что, кроме джинсов ничего нет?

Я помотала головой.

— Нельзя идти в гости на ужин в джинсах.

— А Томас носит джинсы.

— Мне наплевать, что носит Томас, — заявил папа и прошествовал в мою спальню. Когда я его догнала, он уже держал в руках одну из моих юбок.

— Ты же сказала, у тебя кроме джинсов ничего нету?

Я посмотрела на него.

— А это что такое? — спросил он, потрясая юбкой.

— Юбка, — призналась я.

— Надень, — велел он.

— Не могу.

— Почему?

— Потому.

— Почему “потому”? — настаивал папа.

— Слушай, ну давай я лучше пойду в джинсах, — попросила я.

— Слушай, давай ты лучше пойдешь в юбке, — стоял на своем папа.

— Пап, — наконец решилась я. — У меня ноги слишком волосатые.

Он внимательно взглянул на мои ноги, хоть я и была в джинсах.

— Ладно, — сказал папа. — Подожди секунду.

Передал мне юбку и ушел. Через минуту он вернулся, держа в руках крем для бритья и свою новенькую бритву.

— Иди в ванную и опробуй ее, — велел он. — А потом надень юбку.

— Хорошо, — согласилась я.

— Давай побыстрее, — поторопил он меня.

Я поверить не могла, что наконец-то смогу побриться. Ноги я обработала очень быстро, а потом поднялась выше, до того места, где начинается бикини. Папа об этом никогда не узнал бы, ведь бассейн на зиму закрыли.

— Сколько можно копаться? — закричал он из-за двери.

— Я стараюсь не порезаться! — завопила я в ответ.

К счастью, слив в ванной был крестообразный и широкий, так что я смогла смыть все волосы.

— Ну вот, теперь ты опоздаешь, — заявил папа, как только я вышла. — Какой смысл так прихорашиваться, если ты опоздаешь?

— Извини.

— Опаздывать — неприлично, — изрек папа, схватил ключи и пошел к задней двери.

По дороге в гости он сказал, чтобы я не смела говорить с набитым ртом, и велел хвалить еду, даже если она будет несъедобной.

— Ладно, — согласилась я.

— И не сиди там такая прибитая, — добавил он. — Улыбайся.

Я кивнула.

— Я не хочу снова выслушивать всякий бред про то, что ты несчастная маленькая девочка, понятно?

— Да.

— Попробуй улыбнуться, — попросил папа, и я попробовала.

— Молодец, так держать, — обрадовался он.

Брэдли жили в двух кварталах от нас. Мы осматривали эти дома, когда переезжали. Хотя они тут были посимпатичнее нашего, папа решил, что они не стоят таких денег.

— Они выложили за дом тысяч на двадцать больше меня, и что они получили? Еще одну спальню? Идиоты! — возмущался он, сворачивая на нужную нам улицу. Он остановился на подъездной дорожке, рассчитанной на две машины. Правда, сейчас там стояла только одна. Я вспомнила, что цвет кирпича, которым выложен фасад дома, называется “шампань”.