Как на ладони

глава третья

Когда папа обнаружил, что мистер Вуозо установил у себя во дворе флаг, то сделал то же самое. Пристроил его точно в том же месте перед домом, что и Вуозо, и приделал прожектор, который на ночь включал.

— Если хочешь, чтобы флаг развевался всегда, приходится ставить прожектор, — заявил он мне. — А иначе придется на рассвете поднимать, а на закате опускать.

Именно так поступал мистер Вуозо, и это сводило папу с ума.

— Что он хочет этим сказать? — бушевал папа, выглядывая из окна столовой. — Что он больший патриот, чем я? Чепуха. Когда флаг висит круглые сутки, это гораздо более патриотично!

Я-то знала, что папа вовсе никакой не патриот. Что ему хочется досадить мистеру Вуозо, проучить его. Но мне было все равно. Я радовалась, что у нас есть флаг. Впервые мы хоть в чем-то стали похожи на нормальных американцев. Сделали хоть что-то, что делают все. Когда потом я встретила мистера Вуозо и он поинтересовался, что пытается доказать мой папа, я соврала, что ничего не знаю.

Прошло уже почти две недели с тех пор, как он принес мне “Плейбой”, и мы ни разу так об этом и не заговорили.

— Спасибо за журнал, — прошептала я на следующий день, уходя домой после работы, а он посмотрел на меня и спросил:

— Какой журнал?

Но я не обиделась. Что-то у него в голосе было такое, что я сразу поняла — это такая игра, в которой свои правила.

Он отдал мне номер с девушкой в гольф-карте, и я все думала, совпадение это или он запомнил, что я читала, когда он поймал нас с Заком. В любом случае, я была рада снова ее увидеть. Ее удивительную улыбку. Я так хотела походить на нее. Стоять напротив фотографа и не стесняясь показывать ему свою грудь.

Я часто листала журнал. Ложилась спать пораньше, чтобы раньше проснуться и почитать. Даже если я просыпалась среди ночи, сразу хваталась за него. И чем чаще я его смотрела, тем реже мне приходилось сжимать ноги. Теперь я ложилась на кровать, раздвигала ноги и трогала себя, глядя на фотографии. Я касалась сосков, совсем как девушки в “Плейбое”, и из-за этого оргазм случался раньше. Казалось, между грудью и тем, что между ног, есть особенная связь. Чтобы выяснить, насколько это эффективно, я попробовала получить оргазм только от прикосновений к груди, и у меня получилось.

Я стала думать, что мое тело — самое прекрасное, что есть на свете. Даже лучше всех других тел на свете. Не из-за того, как оно выглядит, а из-за того, что оно умеет. Из-за всех этих местечек, на которых как будто есть кнопки, на которые я могу нажимать. Я хотела выявить все, на что я способна, хотела, чтобы мне стало так хорошо, как никогда еще не было.

В конце октября из Парижа наконец вернулись наши соседи-молодожены.

— Она жуть как растолстела за медовый месяц, — сообщил Зак.

Мы сидели у них на крыльце, наблюдая, как девушка выгружает из машины пакеты с покупками.

— Она не растолстела, — поправила его я, — она беременная.

— Правда?

Я кивнула.

— Ты разве не видишь разницы?

Он пожал плечами:

— Не особенно.

Мы подождали, пока она разберет сумки, а потом пошли и постучались к ней в дверь.

— Привет! — сказала я. — Меня зовут Джасира, а это Зак. Мы хотели бы забрать мячики с вашего двора.

— Какие еще мячики? — удивилась она, поедая миндаль из пластиковой коробки. Футболка на ней тесно обтягивала живот, а волосы были наполовину светлые, наполовину темные. Причем темные у корней, прямо корона из темных волос. У левого глаза толпилась куча крошечных родинок, из-за которых казалось, будто она недавно плакала.

— Мы случайно закинули к вам несколько мячиков, пока вас не было, — объяснил Зак, — и хотим их забрать.

— А, — поняла она, — так это вы о воланчиках.

— О чем? — удивился Зак.

— О воланчиках, — сказала девушка. — То, что ты называешь мячиками, на самом деле — воланчики.

— Неправда, — запротестовал Зак.

— Спорим? — предложила она.

Зак на минуту задумался.

— Нет, — отказался он.

— Мудрое решение, — похвалила его девушка, заходя в дом. — Проходите. Извините за беспорядок.

Повсюду стояли коробки и свернутые в рулоны ковры. Пол в доме соседки и ее мужа был дощатый, а не покрытый ковролином. Откуда-то раздавались звуки НПР, хотя радио нигде видно не было.

Соседка предложила нам угоститься миндалем, но мы отказались.

— В каком вы классе? — поинтересовалась она, и мы ей рассказали. Она хотела знать, нравится ли нам местная школа, и Зак сказал, что да. А я заявила, что дома школы гораздо лучше.

— Правда? А дома — это где? — живо отреагировала соседка.

— В Нью-Йорке, — ответила я.

— А где в Нью-Йорке? — спросила она, и впервые за все время, что я провела в Техасе, я призналась, что на самом деле я из Сиракьюса.

— Шутишь! — воскликнула она.

— Нет.

— У меня муж уехал в Сиракьюс.

— Эй, Джасира, пошли, — поторопил меня Зак. — Соберем мячики.

Мы вышли во двор и собрали воланчики. А когда вернулись, соседка сказала:

— Джасира. Какое необычное имя. Откуда ты?

Я на секунду замешкалась, а Зак тут же встрял:

— Да она же чурка.

— Извини? — не поняла девушка.

— У чурок такие имена, — объяснил Зак и залился смехом.

— Тебя кто этому слову научил? — спросила соседка.

Зак промолчал.

— Больше никогда не произноси его в моем доме, — сказала она и вышла из кухни, оставив нас одних. А мы через секунду развернулись и вернулись на крыльцо.

— Вот ведь стерва, — заявил Зак, как только мы ступили на тротуар.

— А мне она понравилась, — отреагировала я.

— Еще бы.

— И она права, — продолжила я, — ты не должен меня так называть.

— Как хочу, так и буду называть! Чурка!

Потом мы пошли и еще немного поиграли в бадминтон, и я специально забросила несколько воланчиков во двор к соседке, чтобы завтра снова к ней зайти.

Дома Зак достал словарь и начал его листать, ища слово “воланчик”.

— И что, это правда одно и то же? — спросила его я, и он кивнул.

— Ну вот видишь, она не пыталась тебя обмануть.

Потом он стал искать слово “чурка”.

— Тут такого нет, — наконец сообщил он.

— Потому что это плохое слово, — объяснила ему я.

— Неужели? — не поверил он и, перевернув несколько страниц, показал мне слова “макаронник” и “ниггер”. — Просто это новое слово, и его добавят во все новые словари.

Потом Зак отправился смотреть телевизор, а я поднялась наверх. У меня возникли небольшие трудности с запасами тампонов на ноябрь. Дома оставалось всего три, а миссис Вуозо перестала класть их в баночку в туалете. Кажется, уже несколько недель там лежали все те же пять тампонов. Сегодня тоже ничего не изменилось. Я сначала хотела уйти с пустыми руками, но потом передумала и спрятала один себе в карман. Меня совершенно не радовала перспектива снова пользоваться прокладками. От них ужасно пахло, и они все пачкали. Иногда мне казалось, что папа запретил мне пользоваться тампонами чисто из вредности. Чтобы я начала считать свое тело чем-то отвратительным.

Когда вернулся с работы мистер Вуозо, Зак тут же ему сообщил, что на него накричала тетка из соседнего дома.

— Это за что же? — поинтересовался мистер Вуозо.

Зак взглянул на меня, а потом приподнялся на цыпочки и что-то шепнул ему на ухо.

— Ладно. Мы об этом позже поговорим, — заявил мистер Вуозо, как только Зак замолчал.

Потом повернулся ко мне и спросил:

— А так все в порядке, Джасира?

Я кивнула.

— Ну и хорошо, — сказал он и ушел на кухню.

Потом я пошла домой, и, когда выходила со двора Вуозо, увидела мужа соседки, подъезжающего к гаражу. Он водил старый синий грузовик, и я сразу подумала, что на нем, должно быть, синие джинсы, но ошиблась. Одет он был в серый костюм, а в руках держал дипломат.

— Привет, — поздоровался он, и я кивнула в ответ.

Думала было спросить, как там Сиракьюс, но он уже ушел.

Когда вечером пришел папа, то принес письмо, адресованное мне. Письмо, все в иностранных марках, явно отправлял человек, который не знал, как правильно писать адрес. Город, штат и почтовый индекс были выписаны не в строчку, а столбиком. Я посмотрела на обратный адрес: письмо пришло от женщины, о которой я никогда раньше не слышала.

— А кто эта Натали Марун? — спросила я.

— Твоя бабушка, — ответил папа и велел вскрыть письмо.

Оказалось, что оно на французском. Я попросила папу прочесть мне его, но он отказался. Сказал, что надо отнести его в школу и попросить учительницу французского мне помочь. И чтобы к завтрашнему вечеру я показала ему перевод.

После ужина я уселась на диван, изучая бабушкино письмо. Она пользовалась такой же тонкой бумагой, как и папа, а почерк у нее был изящный и вытянутый.

“Ma chère Jasira”, — писала бабушка. Это значило “Моя дорогая Джасира”. Я перечитывала эти слова снова и снова, удивляясь, как же можно назвать дорогим человека, которого никогда не видел. Наверное, если бы я постаралась, то даже смогла бы прочесть письмо целиком, но мне не очень-то хотелось этим заниматься. Мне не хотелось слушать приятные слова от человека, которого я не знаю. Все равно они ничего для меня не значили.

На следующий день на уроке французского я отдала письмо мадам Мэдиган и попросила ее мне помочь. Она пришла в полнейший восторг, вышла из класса, а через пару минут вернулась со стопкой отксерокопированных листов. Потом разбила весь класс на пять групп, каждой из которых досталось на перевод по абзацу. Моя группа переводила кусок, в котором говорилось: “Надеюсь, однажды мы встретимся, и я смогу расцеловать тебя в щечки и сказать, как сильно я тебя люблю. Твоя ливанская семья для тебя очень важна. Пожалуйста, приезжай в Бейрут как можно скорее. Бабушка”.

К концу урока все одноклассники называли меня чуркой. А еще песчаной ниггершей и верблюжьей погонялой — я таких ругательств никогда раньше не слышала. Даже Томас Брэдли, сам черный, обзывал меня ниггершей.

Всю дорогу домой я чувствовала себя просто ужасно. В автобусе я села на заднее сиденье и сжимала ноги, думая о девушке в гольф-карте, и мне стало немного легче. Когда я пришла к Вуозо, то обнаружила на столе записку в заклеенном конверте от миссис Вуозо, адресованную мне. Я спросила у Зака, что это, но он заявил, что понятия не имеет. Тогда я вскрыла конверт и прочитала: “Дорогая Джасира, недавно я заметила, что у меня из туалета пропадают тампоны. Может, это ты их берешь? Если да, то я была бы рада, если бы ты так больше не делала. Они довольно дорогие, и я уверена, что твой отец купит тебе их, если ты его попросишь. Спасибо. Миссис В.”.

— Чего там написано? — тут же заинтересовался Зак.

— Ничего, — ответила я, убирая записку в карман.

— У тебя неприятности?

— Нет.

— Тогда в чем дело?

— Пойдем к соседям, заберем воланчики, которые вчера к ним закинули.

— Зачем? — удивился он. — У нас же еще много осталось.

— Я пошла, — уведомила его я.

— А я не хочу, — ответил Зак.

— Ну и оставайся.

— Ты же должна за мной приглядывать, — возмутился он.

— А я думала, тебе нянька не нужна.

Он проигнорировал мою шпильку и сказал:

— Если хочешь идти к соседям, иди, но только платить тебе за это время не будут.

— Ничего, перебьюсь как-нибудь.