Спасти огонь

Ночью я не могла уснуть. Все обдумывала события дня. Слова Мерседес — «тебя жрет изнутри гребаный страх» — порождали во мне сомнение, и ярость, и желание доказать ей, что я такая же лихая, как она (хотя не знаю, хватило бы у меня характера пережить изнасилование или нет). В шесть утра я все еще ворочалась и не спала. Не оттого, что не могла решить насчет выступления в тюрьме, нет. Мне нужно было срочно переосмыслить себя.

Я тихонько, чтобы не разбудить Клаудио, вышла из спальни и направилась в гостиную. Набрала домашний номер Эктора и Педро. Я знала, что Педро не спит. В половине шестого приходил его тренер по йоге на утреннее занятие. Он ответил после второго гудка. «Это Марина. Можешь говорить?» Педро расхохотался: «Конечно. Я-то могу, а вот ты какого ляда звонишь в такой час?» Я сразу перешла к делу: «Я хочу выступить со своей труппой в тюрьме. Помоги мне обойти эти идиотские требования». — «Я думал, мы про это забыли», — ответил он. Я рассказала, как разволновались мои ребята из-за опасностей, связанных с разглашением личных данных. Педро в ответ сообщил, что недавно сменили замминистра внутренних дел, отвечающего за пенитенциарную систему, и с новым Эктор был в большой дружбе. Педро уже удалось надавить, чтобы смягчить формальности на входе.

Повесив трубку, я немедленно позвонила на мобильный Альберто. «Алё», — сказал он. «Я хочу показать спектакль в тюрьме», — выпалила я. «Это будет сложно», — сказал Альберто. «Ничего, мы все равно покажем. Надо только убедить наших», — сказала я и отключилась. Первый шаг по переосмыслению себя был сделан.

Проснулся он, не соображая, где находится и который час. Простыни намокли от пота, сквозь занавески лился свет. Он перевернулся на постели и попробовал узнать комнату. Получилось, только когда увидел на стене свадебную фотографию бывшей кубышки Эсмеральды и все еще кубышки Машины. Повернул голову и обнаружил на тумбочке будильник, показывавший 17:02. Он проспал почти девять часов. Кондиционер исправно гудел, но солнце, казалось, прожаривает стены насквозь. С Хосе Куаутемока лило, как со свиньи. Он взял льда из морозилки, закинул в полиэтиленовый пакет и приложил ко лбу и затылку. В Акунье недолго и растаять до смерти.

В гостиной он изучил семейную коллекцию дисков. Нет, нетушки, только не это, и не предлагайте. Вкуса им явно недостает. Сплошная попсня, якобы в жанре «северная кумбия» (Сельсо Пинья удавился бы, узнав, что теперь называют кум-бией). Он мысленно задался вопросом, что, блин, общего у исконной колумбийской кумбии с мексиканской пустыней и почему на вечеринках в эхидо и на ранчо теперь ничего другого не услышишь. Он попробовал ставить разные группы, но ни одна не прошла отбор. Ни единая. Он, воспитанный отцом на Малере, Моцарте, Ревуэльтасе и Монкайо, а с друзьями слушавший «Дорз», «Лед Зеппелин», Хендрикса и мексиканский рок вроде «Революции Эмилиано Сапаты» или «Бандидо», отказывался полнить уши оголтелыми воплями «Психов из Монкловы», «Камикадзе», «Бэнда с винтовкой» и прочих истребителей музыкальной гармонии. Он решил оказать супругам услугу: разломал диски на конфетти. Лучше сидеть в тишине, чем под эту нестройную болтушку.

Почитать тоже оказалось нечего — сплошной мусор. Журнальчики со сплетнями про телезвезд и все те же музыкальные группы. Он еще раз провел акцию по освобождению от дурного вкуса. Порвал все журналы на полоски и, чтобы Эсмеральда не достала их обратно из мусорки, сжег и смыл пепел в раковину на кухне.

Он думал было сходить за книжкой в машину, но вспомнил, что нельзя компрометировать его аппетитную хозяйку. На районе полно глаз и ушей. Глаз и ушей самых разных людей. Слежка — работа командная: тут и таксисты задействованы, и продавцы продуктовых, и уборщики, и официанты. Нарко повсюду навострили антенны. А если не соглядатаи, так языкастые старухи или пенсионеры-сплетники проболтаются: «Не слыхали? Тут от Эсмеральды выходил один. На брата вроде не похож, да и вообще на родича». Во избежание слухов Хосе Куаутемок решил просто полежать до возвращения доньи.

Он снова уснул. Часов в одиннадцать вечера услышал шум. Спросонья схватил пустую пивную бутылку и спрятался за дверью. Если это кто-то чужой, бутылкой по кумполу — и готово. Эсмеральда что-то такое предвидела. Приоткрыв дверь, она прошептала: «Хосе Куаутемок, ты тут?» Включила свет и обнаружила Хосе Куаутемока в трусах прямо перед собой. Она прошла в спальню, села на кровать, вытащила из сумочки пакет, развернула и вытряхнула на кровать револьвер смит-вессон (смитиуесо, как их называли во времена Мексиканской революции) тридцать восьмого калибра и десять патронов. Новизной револьвер не отличался. Воронение уже совсем сошло, а рукоятка заржавела. Хосе Куаутемок вставил патроны в барабан, крутанул и взвел курок. Вроде работает. Эсмеральда купила его у охранника в частном охранном агентстве из тех, что без лицензии. Отдала пять штук. Дороговато за пистолетик, выпущенный раньше 1970 года, да еще и, судя по всему, годами ржавевший в сыром ящике.

Зато разведчица из Эсмеральды получилась просто топ оф зе лайн. Она оббегала весь город и составила полную картину. Лапчатому заплатили хренову тучу зеленых, чтоб он продырявил башку дону Хоакину. Теперь он ездил на новой тачке, да не какой-нибудь, а на двухцветном четырехдверном пикапе «Форд 350 Лариат», номера FBT-2O-23. С бухты-барахты сопляк на таком танке ездить не станет.

Про Галисию Эсмеральда тоже собрала все, что можно. Жил капитан на улице Независимости, дом № 8, но у него было еще два дома, один на улице Лукаса Серверы, 69, а второй на улице Пятого мая, 3, оба для целей безопасности. В каком из трех домов он заночует сегодня, не знали даже его прихвостни. Машины две, ездил в одиночку, внешность изменял. Белый пикапчик «ниссан», номер FBT-07-18 и красный «додж-джорни», номер FGY-03-05. Неказистые с виду машинки были бронированы по высшему классу защиты, из смит-вессона такие двери и окна не пробить даже близко. Охрана состояла из четырех федеральных полицейских, одетых по форме, и четырех, одетых по гражданке. По форме: Бесерра, Гарсия Ребольо, Ортега и Аскойтиа. По гражданке: Франко, Салданья, Де Вальдес и Анайя. Пятнадцать лет женат, старшему сыну четырнадцать, младшему одиннадцать. Несколько раз был замечен в компании Хани, босса «Самых Других». Ходили слухи, что в обмен на голову дона Хоакина Хани подарил ему ранчо площадью четыре тысячи акров, которое примыкало к плотине Амистад с техасской стороны и стоило примерно шесть миллионов долларов, а также квартиру в столичном районе Поланко. Даже Мата Хари не выяснила бы столько, сколько выяснила сладкая бывшая булочка. КГБ и ЦРУ нервно курили в сторонке.

Совершенно вымотанная Эсмеральда прилегла на кровать, не раздеваясь. Видно было, что ей пришлось побегать. Под мышками на платье образовались липкие белесые круги, а пахло от нее улицей и солнцем. Этот душок поубавил у Хосе Куаутемока охоты вставить ей прямо сразу. Целый день он ее вспоминал и облизывался, но теперь от нее несло, как от шкварок, и желание пропало. Она, видимо, поняла, в чем дело, лениво встала, разделась и пошла в душ. Залезла под струю ледяной воды, в самый раз после зноя, и быстро намылилась. Больше она не станет изменять Машине. Днем она успела заскочить в церковь Иоанна Крестителя и принести обет Святой Деве. Так она думала, когда Хосе Куаутемок забрался к ней и начал целовать и целовать, и мало-помалу обет померк.

Позвонил Педро и сообщил отличные новости: «Мы с Эктором были у замминистра, и он согласился, чтобы вас пропустили по одной только справке о несудимости. Адрес, телефон и все остальное теперь можно не предоставлять». Я вроде бы должна была обрадоваться, но только промямлила «спасибо». Снова противоречивые чувства. Почему простой визит в тюрьму вызывает у меня такую тревогу?

В четверг после обеда я собрала труппу и рассказала, как движется дело. Но перед этим позвонила Мерседес и позвала ее поговорить в кафе. «Вселенная к нам благосклонна, — сказала я, как только она села напротив меня, — и у нас получится выступить в тюрьме». Ее лицо просветлело. «Ты не представляешь, как я рада, что ты наконец решилась», — сказала она с улыбкой. Подошел официант. Мерседес заказала капучино без кофеина, а я мятный чай с медом.

«Мерседес, мне нужно кое-что тебе сказать», — произнесла я, наблюдая, как она бросает в кофе сахарозаменитель. Она улыбнулась: «Конечно». Я помешала чай, чтобы мед лучше растворился. «Я не хочу, чтобы ты участвовала в этой постановке». Мерседес удивленно воззрилась на меня. «Тобой движут мотивы, отличные от мотивов труппы», — осторожно сказала я. Мерседес изменилась в лице. «Почему я туда иду — мое дело!» — почти прокричала она. Люди за столиками начали оборачиваться на ее голос. Я старалась сохранять спокойствие. «Мерседес, ты хочешь отомстить своему насильнику, а мы не можем зациклиться на этом». Она едва сдерживала возмущение. «Я умею работать в команде», — сказала она, повысив голос. «Я это знаю. Но мы не можем все время думать, что ты отчебучишь на сцене, чтобы привлечь внимание этого типа». Она пристально посмотрела на меня и сварливо спросила: «Это же я тебя убедила поехать. Так в чем дело?» — «Я решила, что ты не едешь, и решения своего не изменю». Она совсем смешалась. «Это подлость с твоей стороны», — сказала она. «Нет, это ты задумала подлость», — возразила я. И попросила счет. С плохо скрываемым бешенством она сказала: «Предупреждаю: если меня не возьмут в тюрьму, я уйду из труппы». К такому шантажу я была готова. «Нет, Мерседес. Не уйдешь. Иди домой, подумай над тем, что я тебе сказала, и увидимся на следующей неделе». Официант принес счет, я положила на стол двести песо и, не дожидаясь сдачи, встала. «Пока, Мерседес».

В «Танцедеи» я пришла в расстроенных чувствах. Не знаю, как мне хватило смелости пойти наперекор Мерседес. В глубине души она понимает, что я права. С ее стороны безответственно отправиться в тюрьму, только чтобы бросить вызов насильнику, и использовать нас в своих целях. Как руководитель труппы, я не могла этого допустить. Я понимала ее ярость, но это была ее ярость, а не наша. Нечего марать нас своей болью.

Я рассказала танцорам, что большую часть требований упразднили. Некоторые все равно остались недовольны. Справка о несудимости — самый муторный документ из списка.

«Я приняла решение: я туда иду. Если кто-то хочет присоединиться, милости прошу». Я предупредила, что никто и ничто не гарантирует нам безопасности. «Риск вполне реален, но меня, например, это не остановит. Страху не место в моей жизни». Ехать или не ехать — личное дело каждого, хотя мне, конечно, будет жаль, если кто-то откажется от столь ценного коллективного опыта. Что касается справок, я могу нанять нам всем юриста, чтобы дело шло быстрее.

Один за другим мои ребята говорили «да». Некоторые сомневались дольше остальных, но ни один человек не отказался. По дороге домой я позвонила Педро: «Назначай день для выступления».

Через пару часов после убийства я позвонил твоим родителям, точнее, позвонил на общественный телефон в ближайшей к их участку деревне. Пока парень, дежуривший у телефонной будки, ездил к ним на велосипеде, а они добирались в деревню, чтобы перезвонить, прошло семь часов. Позвонил дед. О твоей смерти сказал ему я. На науатль соврал, что ты умер от еще одного инсульта. Как расскажешь, что его внук сжег его сына? Дед только попросил не хоронить тебя, пока они не приедут. Между твоим родным домом и Мехико меньше четырехсот километров, а добирались они тридцать часов. Ничто так ясно не говорит, каким жалким было твое детство, как эти тридцать часов. Десять — чтобы дойти пешком до деревни, откуда бывала попутка до другой деревни, откуда ходил автобус до третьей деревни, где был автобус до четвертой, и так до самой столицы.