ПЛАХТА: Юго-Восток

* * *

До войны работала на приборостроительном заводе. Коллектив — больше тысячи человек, а когда-то, еще при Союзе, лишь в 15-м цехе на первую смену выходило три тысячи работников. Производили линзы ночного видения.

Мне на работу пять минут ходу. Выбегала из дома, делала сотню шагов и уже будка-проходная. Жила в необычайно красивом месте. Рядом парк Кирова и Дворец культуры. Если прогуляться по переулку Толстого, выйдешь к туристическому комплексу «Семь ветров». Он разместился на горе под изумрудной крышей. Всюду зелено, будто кто-то опрокинул пузырек Бриллиантового зеленого. И воздух… В Изюме особенный воздух с легкой кислинкой, а все потому, что вокруг вековые дубы.

Я живу на улице капитана Орлова. В трехэтажном доме, построенном еще в тридцатых годах испанцами. Помните, у них была гражданская война? СССР там тоже отметился. Снабдил их танками, самолетами, пулеметами и отправил несколько тысяч добровольцев. Вроде бы как щедро, но на самом деле именно там испытывали и совершенствовали свое оружие. Короче говоря, репетировали перед Второй мировой войной. Испанцы нас отблагодарили: возвели дома. Вот и наш получился особенным. Просторный, глазастый, широкоплечий. И цвет стен приятный для глаза — серо-оливковый, хотя эзотерики называют его уклончивым. Высота потолков — три с половиной метра. Летом — жарко, зимой щеголяла в трех свитерах.

Воспитываю сына Вадика. Ему двадцать, и он аутист. Живет в своем мире и в своей реальности. Замкнут, молчалив, крепко привязан к насиженному месту. К своей комнате, кровати, шкафу и даже прикроватному половику. Не приведи Господь что-то сдвинуть во время уборки. Выбросить шурупчик или конфетный фантик «Коровка». Я долго не хотела понимать, что с ребенком что-то не так, а потом раз — и «человек дождя». Диагноз ему поставили в шесть лет, и с тех пор мы живем по-другому. Он никогда не смотрит мне в глаза. Первое время сильно переживала, затем решила: «Ну и ладно, Вадька, главное, что я смотрю в твои. Ничего, что у нас разные миры, на том свете в одном сойдемся».

Накануне войны лежала в больнице с коронавирусом. Надевала маску и бегала к сыну. Готовила и кормила, так как ему требуется особенный уход. Не долечившись, вернулась домой. В Изюме паника. Все — в разные стороны. Кто в аптеку, кто в магазин, кто из города. У меня на карте денег в обрез. Шутка сказать, лечение обошлось в семь тысяч гривен. Визжали сирены. Этот звук провоцировал мигрень. 25 февраля торопилась в больницу и раздался взрыв. Город опрокинулся. Земля под ногами загудела, затрубила, забилась в конвульсиях. Воздух треснул и рассыпался на черепки. Люди упали на землю, лежали, как мертвые. Остановила буксующую машину и от ужаса вместо говорить — кричу. Требую подвезти к дому, так как в квартире нездоровый ребенок. Кто его знает, как пережил взрыв. В тот же день стали спускаться в подвал. Под землей было холодно и пыльно. На мне и на ребенке — две куртки и два пальто.

26 февраля снаряд попал на Веприцкий хутор. Говорили, что разнес людям летнюю кухню. Следующую ночь собирались спать дома. Настелили в коридоре матрасов, устроили себе подобие конуры. Ровно в 22:30 наш дом вскрикнул. В угол угодила мина. Тут же вывалились все окна вместе с рамами, и устроило перезвон оконное стекло. Меня впечатало в стену. Чьи-то гигантские руки схватили за шкирки и швырнули, как щепку, об кирпич. С трудом встала на четвереньки и поползла к Вадику, не понимая, жив ли он. В комнате сильный запах серы и цементная пыль. Господи, откуда столько пылищи? Полный рот, полный живот, битком забиты нос и уши. Вадик сидел на стуле и крепко держался двумя руками. Привычно посмотрел мне в район солнечного сплетения и прогундосил:

— Мама, нас бомбят.

Долго разжимали его пальцы. Стоит выпрямить мизинец и добраться до безымянного, как мизинец опять на своем месте. С трудом натянули верхнюю одежду и спустились по лестнице в подвал. Сосед, раньше незаметный, стал гвоздем программы. Он курил во дворе и видел в подробностях прилет. По десятому кругу рассказывал, как появился огненный шар. Этакий «клин-молот». Его подвешивают на тросы и разбивают старые дома, подлежащие сносу. Очень похожий, но без тросов летел к нам. Юркнул внутрь, наделал шороху, выбрался обратно и взял курс в сторону леса.

— Так и вышел обратно?

— Христом Богом клянусь.

С первого дня заметили на доме метку. Обратились в полицию, нам сказали ее вымыть уксусом, но, наверное, плохо отмыли. Еще раньше, летом, видела над заводом планер. Он парил, замирал до морковкина заговенья. Думаю, уже тогда враг наблюдал за объектами и наметывал свой убийственный план.

Всю ночь просидели в подвале и вдруг — самолетный гул. Нет ничего страшнее авиации. Звук все приближался и приближался, дальше, как кувалдой об бетон. Раз, второй, третий. В предельной близости. Это бомбили мой любимый завод. Мы молились, плакали. С нами была перепуганная до смерти девочка двух лет.

Дождавшись утра, поднялась в квартиру, выгребла все из шкафов и холодильника, забила пленкой окна и перебрались с сыном в «нижний» город. Поселились на Южной. До улицы Первомайской и дома, где 9 марта в результате авианалета рухнул второй подъезд, рукой подать. Нас приняла подруга, набрала ванну горячей воды, разлила по тарелкам наваристого борща. Только ложку ко рту — опять двадцать пять. Завыли «Грады», вот и ринулись в подвал, а это через дорогу. Подружка сидела не шевелясь, как окаменевшая, а мы с Вадиком укрывались одеялами с головой. Нам казалось, так безопаснее. Поздним вечером — новый налет. Волчий вой, шелест вражеских крыльев, пронзительный свист падающей бомбы. Одна ударила по 5-этажному дому, вторая разрушила больничное крыльцо.

Чуть позже знатоки рассказали, что когда самолет сбрасывает бомбы и улетает за второй партией, у нас есть полчаса времени, чтобы сходить в туалет, сбегать за едой или водой. Главное — не столкнуться нос к носу с мародерами. Воры в момент обстрелов активно обносили квартиры и дома.

3 и 4 марта рашисты как с катушек слетели. Ощущение, что самолеты летали стаями и лупили по всем приличным крышам. По всем приглянувшимся многоэтажкам, магазинам, проходным. Через день дозвонились перевозчику, и 6 марта приставным шагом бежали к горе Кременец. В дороге начался обстрел. Мы падали и подолгу лежали ничком. Снег забивался в глаза и прилипал к носу. Из сумок все высыпалось и катилось по оврагам. Консервы, баночки варенья, свиная голова. Я ее вытащила из морозилки еще дома на Орлова, и та валялась в грязище с прищуренными глазами. Жутчайшее зрелище. Пули, грязный снег, объятые страхом люди и голова с задранным кверху пятачком. Когда затихло, поднялись. Собрали продукты, оставшиеся силы и побежали снова. Вадик так громко дышал, что опасалась: услышат минометчики. У него слабые руки, он не привык к тяжестям и физическому труду.

6 марта мы уже были в Славянске. На следующий день Изюм перенес еще одну бомбежку, и в городе напрочь исчезла мобильная связь. Говорили, за ночь погибло восемь человек, но я-то знаю, намного больше. Все понимали, что им нужна гора Кременец, удобная для обстрела Донбасса, и контроль над трассой «Харьков — Ростов». Вот они и наступали изо всех сил.

Дальше все смешалось. Славянск, прилеты, Вадик, переставший вообще реагировать. Сидел камнем. Все это время мне писала женщина из Житомирской области по имени Руслана. Мы познакомились с ней давно, еще до войны, в одной из социальных сетей. Нас роднила одна проблема: и у нее, и у меня ребенок аутист. Никогда не виделись, но общались регулярно. И вот она стала звать к себе. Мы с Вадькой приняли приглашение, и съехались в одну хату. Обрабатываем один огород, белим один сад, готовим один ужин. Вспоминаю, как зашли в дом, а стол уже накрыт. На нем и селедочка, и грибочки, и окорочка. Есть хотелось со страшной силой. Мы так долго перебивались чем придется. Через неделю на фоне стресса или сытной еды у меня случился приступ. В итоге сделали три операции, и все это время Руслана ухаживала за своим и моим сыном.

За первый месяц войны в наш дом попадало семь раз. Знаете, как он выглядит? Как бомж. Балконы висят на нитках, окна провалились внутрь, крыша напоминает утиное гнездо. Внутри пустота, не за что зацепиться. Теперь наш испанский серо-оливковый дом подлежит сносу.