Любимое уравнение профессора

Листая все дальше и вглядываясь все глубже, я начала замечать и торопливые ремарки, разбросанные там и сям в уголках страниц:

Обосновать подробней!

Частично верное — уже ошибка!

Новый подход… не работает?

Успею ли в срок?

14:00 — встреча c N y входа в биб-ку

Напоминалочки эти, мелкие и обрывистые, порой выплывали посреди сложнейших расчетов, но, в отличие от записок на профессорском пиджаке, обладали куда большей жизненной силой. В каждой из них еще молодой, незнакомый мне Профессор обнажал свой меч и бросался в очередную схватку за жизнь.

Что же случилось в 14:00 у входа в библиотеку? И кто такой N? Я помолилась в душе за то, что их встреча пошла Профессору на пользу.

Я гладила выцветшие страницы и чувствовала, как написанные им формулы уже сами тянутся за кончиками моих пальцев. Вот они выстраиваются в длинную цепь, которая срывается с бумаги вниз и проваливается мне под ноги. Ухватившись за эту цепь, я спускаюсь все ниже и ниже в бездну. Все материальное вокруг меня исчезает, свет меркнет, звуки стихают. Но мне не страшно. Ведь я отлично знаю: путь, который указывает Профессор, обязательно приведет меня к вечной, ничем не искажаемой Истине.

С благоговейным трепетом я вдруг ощутила, что земля, которая держит меня, сама зиждется на куда более глубоких мирах. Постичь которые можно, только если спускаться вниз по таким вот цепям из чисел, ниже и ниже — туда, где слова лишаются всякого смысла, где уже и не разобрать, падаешь ли ты в бездну или восходишь к заветной цели. Где наверняка ты знаешь только одно: твоя цепь связывает тебя с Истиной.

Но едва я перевернула последнюю страницу последней тетради, как цепь моя оборвалась, и я зависла в кромешной тьме. А ведь казалось, еще немного — и я доберусь до заветной цели! Но сколько я ни таращилась во мглу, больше хвататься было не за что.

— Прости, что отрываю… — позвал меня Профессор из ванной. — Ты не могла бы помочь?

— Бегу! — откликнулась я как можно веселее. И мигом задвинула все свои находки обратно в небытие.

В конце мая, едва получив зарплату, я купила три билета на бейсбольный матч. «Тигры» против «Карпов», 2 июня. На стадионе нашего городка «Тигры» выступали от силы два раза в год, и пропусти мы эту игру — следующий шанс их увидеть подвернулся бы не скоро.

Коренёк же бейсбольного матча не видал еще никогда. Если вспомнить, он вообще не бывал ни в музее, ни в кинотеатре, ни в любом другом развлекательном заведении, не считая единственного похода с бабушкой в зоопарк. С момента, когда он появился на свет, я была так заморочена вопросами нашего с ним выживания, что наслаждаться радостью материнства даже не приходило мне в голову.

Но когда я обнаружила в коробке из-под печенья эти бейсбольные карточки, меня осенило. Что может быть лучше для измотанного болезнью, блуждающего в числовых дебрях старика и мальчишки, который всю жизнь каждый вечер только и ждал, когда мама вернется домой, — что может быть лучше, чем показать им обоим настоящий бейсбольный матч?

Что и говорить, покупка билетов — три брони на центральной трибуне — здорово ударили по нашему кошельку. Тем более после непредвиденных расходов на частную клинику. Но с деньгами можно было разобраться и позже, а вот другого шанса на то, чтобы старик с мальчиком посмотрели вместе бейсбол, могло уже не представиться.

Но главное, думала я, до сих пор Профессор знал, что такое бейсбол, только по своим карточкам. А если я покажу ему, как темнеют от пота реальные униформы, в каких овациях утопают полеты мяча в хоум-ране, какие борозды пропахивают шипами бутсы на горке, наверняка я сделаю для него куда больше, чем обычная домработница. Даже если он не увидит там никакого Энацу…

По мне, это был замечательный план. Но Коренёк, к моему удивлению, отнесся к нему скептически.

— Да никуда он, наверно, не пойдет… — насупился сын. — Профессор ведь не выносит толпу!

И здесь он, конечно, был прав. Если даже поход в парикмахерскую стоил всем столько нервов и сил, то забитый болельщиками стадион уж точно не покажется ему уютным местечком для медитаций.

— Да и как ты его подготовишь? — добавил сын. — Его же не настроить изнутри наперед!

— Изнутри наперед? — повторила я. Во всем, что касалось Профессора, Коренёк обладал каким-то мистическим чутьем.

— Для Профессора все, что с ним происходит, всегда неожиданно. Ведь он не может ничего планировать заранее! И все эти сюрпризы каждый день жутко напрягают его — в тысячу раз сильнее, чем нас с тобой. Если ни с того ни с сего вывалить на него такой грандиозный план, он просто помрет от шока!

— Да ла-адно! — нахмурилась я. — А что, если сам билет прицепить к его пиджаку?

— Боюсь, не сработает, — покачал головой Коренёк. — Ты когда-нибудь видела, чтобы он считывал и запоминал все, что на нем написано?

— Это да… Но каждое утро, когда я прихожу, он сличает меня с портретиком у себя на манжете.

— Да ла-адно! — передразнил он меня. — По такой рожице даже не понять, кто нарисован — ты или я.

— Ну, он же математик, а не художник…

— Каждый раз, когда я смотрю, как он пишет и цепляет на себя всё новые записки, мне хочется плакать.

— Почему?

— Но это же очень грустно! — выпалил он с какой-то даже злостью. Не найдя, что на это ответить, я молча кивнула. Он же, подняв указательный палец, добавил уже спокойнее: — К тому же тут еще одна проблема. Ни одного из «Тигров», которых он так здорово помнит, на этом поле уже не будет. Все они давно на пенсии…

И он снова был прав. Если человечки с бейсбольных карточек в этой игре не появятся, Профессор будет растерян и сломлен. Ведь даже униформа на игроках будет уже не та. Да и сама игра — со всеми ее свистунами, сквернословами да пьяницами на трибунах — окажется отнюдь не такой спокойной, как ее матрица у Профессора в голове… Опасения Коренька передались и мне.

— Так, ладно. Я понимаю, о чем ты. Но билеты я уже купила. Три штуки! И один из них — твой. Пойдет ли Профессор — отдельный вопрос. Но разве ты сам не хочешь увидеть Большую игру? Хоть одним глазком?

Несколько секунд Коренёк, уставившись в пол, мучительно боролся с собой. Но затем глаза его радостно вспыхнули, и он запрыгал вокруг меня, как сумасшедший.

— Хочу! — кричал он. — Очень хочу! Как бы там ни сложилось, я пойду обязательно!

Он отплясал еще пару кругов и наконец повис на моей шее.

— Спасибо, мам…

Вопреки нашим страхам, ко второму июня сезон дождей еще не начался и погода стояла великолепная. После обеда, в 4:50, мы сели в автобус и отправились на игру.

До полного заката было еще далеко, и отсветы усталого солнца пока еще заливали небо на западе. Чуть ли не дюжина из пассажиров нашего автобуса явно следовала туда же, куда и мы.

Коренёк всю дорогу обнимал ручной мегафон, взятый напрокат у друзей, вертел головой в кепке с эмблемой «Тигров» и каждые десять минут спрашивал, не забыла ли я билеты. Я же держала в одной руке корзинку с сэндвичами, в другой — термос с черным чаем; но Коренёк своим беспокойством о билетах так заразил меня, что я то и дело прижимала поклажу к груди и ныряла рукой в карман — убедиться, что все в порядке.

Профессор же оставался верен своему обычному стилю: увешанный записками пиджак, подернутые плесенью туфли, в нагрудных карманах — карандаши. Всю дорогу, пока мы не вышли на остановке «Стадион», он просидел в своем кресле недвижно, вцепившись в подлокотники и не издавая ни звука.

О самой игре я сообщила ему в половине четвертого — ровно за восемьдесят минут до отправления. Коренёк уже вернулся из школы, и мы с ним начали изо всех сил обсуждать предстоящую поездку громко, но вскользь, как нечто само собой разумеющееся. Так что Профессор даже не сразу понял, о чем мы. Как ни трудно в это поверить, наш ученый даже не подозревал, что в бейсбол играют на разных стадионах по всей стране и что увидеть это вживую может любой, кто заплатил за билет. Хотя что удивляться, если даже о том, что игру можно слушать по радио, он узнал лишь пару месяцев назад. А до тех пор бейсбол существовал для него исключительно в форме статистики и карточек с фотографиями.

— И вы хотите, чтобы я тоже туда поехал? — задумчиво нахмурился он.

— Ну, вас же никто не заставляет. Мы просто приглашаем — может, и вы с нами? Решайте.

— Хм-м. На бейсбольный стадион?.. В автобусе?

Думать о сложном Профессор умел лучше всех: оставь мы его в таком состоянии, так и размышлял бы здесь до скончания матча.

— И там мы… увидим Энацу?!

На секунду я съежилась. Но Коренёк, как мы и условились, тут же пришел на помощь:

— К сожалению, Энацу позавчера уже отыграл против «Гигантов», так что на этот раз питчером будет не он. Простите, Профессор…

— Ну что ты! Тебе-то с чего извиняться?.. Но как жаль, как жаль… Ну, а позавчера он хотя бы выиграл?

— О да! Уже седьмой раз за сезон!

А на дворе стоял 1992 год, и нынешний «тигр» под номером 28, Есихиро Наката, почти не участвовал в играх из-за травмы плеча. Значит, этого номера мы сегодня на поле, возможно, вообще не увидим. На руку ли это нам, мы сказать не могли. Если Наката сегодня за питчера, Профессор наверняка заподозрит неладное. Но если старик, даже с его слабым зрением, будет видеть, что номер 28 разминается в буллпене, скорее всего, никакой «подмены» он не заметит. Энацу в движении он никогда не видел, но если Наката встанет на горку, Профессор тут же почует обман и может впасть в такой шок, что и подумать страшно. Шутка ли, этот Наката даже не левша! В общем, оставалось только молиться за то, чтобы с самого начала спина с номером 28 не мелькала перед нами вообще.

— Поехали, Профессор! — воскликнул Коренёк. — С вами веселей!

Этот возглас Коренька оказался решающим: Профессор согласился.

Выйдя из автобуса, он вместо подлокотника сиденья крепко стиснул ладонь Коренька. Всю дорогу, пока мы шагали до стадиона и уже в толпе пробивались по коридорам к трибуне, никто из нас не промолвил почти ни слова. Профессор семенил, перепуганный тем, что его унесло от привычной жизни чересчур далеко, а у Коренька просто не было слов от восторга при мысли о том, что сейчас он наконец-то увидит своих любимых «Тигров». Так или иначе, оба потеряли дар речи и пробирались к нашим местам, вертя головой и разевая от удивления рты.

— Все в порядке? — уточняла я у них то и дело, и всякий раз Профессор стискивал ладонь Коренька покрепче.

Когда, взобравшись по ступенькам на трибуну прямо над третьей базой, мы развернулись, из наших легких вырвался дружный вопль. Перед нами распростерлось великое чудо: темный веер инфилда, девственные базы, строгие белые линии, идеально подстриженная трава. Потемневшее небо казалось совсем близким: протяни руку — дотронешься. Но тут — словно только и дожидались нашего появления — над головами вспыхнули прожекторы. И в ярких перекрестных лучах стадион превратился в звездолет, только что спустившийся к нам с небес.

Понравилась ли Профессору игра? Сколько мы с Кореньком ни обсуждали потом этот незабываемый день, ответа на этот вопрос — полюбил ли Профессор настоящий бейсбол больше матрицы в своей голове? — ни у кого из нас не нашлось. Куда больше нас терзали угрызения совести: а может, с самого начала не стоило выманивать старую больную улитку из скорлупы, чтобы потом не приходилось ее спасать?