Живущие во льдах

ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ КЫТАЛЫК

Сначала мне встретились загадочные следы. Один палец спереди, два, под прямым углом к нему, — по бокам, четвертый, маленький, зачаточный, — сзади. Каждый палец толщиной с человеческий, но вдвое длиннее. Несомненно, оставила их на илистой отмели большая птица. Но какая именно?

Следы были свежие и четкие, на некоторых хорошо оттиснулись даже морщины птичьей «ступни». Перепонок между пальцами не было. Значит, отметалось самое первое предположение, что это бродил лебедь.

Дело происходило в тундре, между большими сибирскими реками Оленёком и Анабаром. Из крупных птиц здесь можно встретить еще полярную гагару, но она не в состоянии разгуливать по суше так уверенно да еще полуметровыми шагами, а кроме того, у нее на лапах, как и у лебедя, есть плавательные перепонки. Залетает сюда также орлан-белохвост, но ему нечего делать на топком иле, у него не может быть таких широких шагов, да и вообще это следы не хищной птицы. Но чьи же?

Шли дни. Время от времени мне вновь попадались загадочные отпечатки лап, и старые, полусмытые дождями, и совсем свежие. В одном месте встретилась целая россыпь этих следов. Они виднелись не только на речной отмели, но и на сыром прибрежном лугу, где голубели куртинки цветущих незабудок. Здесь птицы даже обронили несколько белых перьев. Но и вещественные доказательства не давали ответа. А так как в здешних равнинных тундрах нет никаких укрытий, это было особенно странно.

«Ну где им здесь скрыться?» — думал я, в очередной раз доставая бинокль и пристально просматривая и небо, и сушу. Как-то мы повстречались с местным охотником — он пришел сюда поправлять ловушки на песцов. Однако и этот старожил не смог рассеять моего недоумения.

Разгадка пришла неожиданно. Ранним утром меня разбудили какие-то необычные звуки, нежные и одновременно мощные, торжественные и волнующие, будто рождались они какой-то диковинной флейтой. Трудно было даже определить, откуда, с какой стороны они неслись — издалека или из близи, с земли или с неба. А когда я расстегнул вход палатки, то обомлел…

На бугре среди болота, шагах в пятидесяти от меня, разыгрывалось потрясающее представление. Пять стройных, белоснежных птиц ходили по кругу одна за другой, то убыстряя, то замедляя шаг. Временами они останавливались и церемонно приседали, сгибая свои длинные ноги, затем выпрямлялись, распускали крылья и начинали кланяться друг другу либо отвешивать «общие поклоны», направив головы в центр круга.

Птицы подпрыгивали высоко, чуть ли не на метр, замирали на месте, подняв головы и плотно прижав к туловищам крылья, — в это время и неслись в небо их изумительные клики — опять начинали «водить хоровод», проделывали какие-то другие танцевальные движения, и казалось, разнообразию этих движений нет конца. Поражала пластичность танцоров, согласованность их действий, словно у них был свой дирижер. Вообще изумляла какая-то цельность и законченность этого танца.

Так вот чьи следы так долго не давали мне покоя! Это стерх, белый журавль, по-якутски «кытальрс». Недаром эта птица считается в Якутии олицетворением красоты и изящества, недаром ей посвящено так много легенд, песен, стихов и с ней связано так много названий рек, озер, урочищ.

Эти мысли мелькали у меня в голове, пока я поспешно вытягивал из-под спящего товарища телеобъектив и прилаживал его к фотоаппарату. Всё это Удалось сделать довольно быстро. И тем не менее я опоздал. Птицы либо заметили движение в палатке, либо услышали шорох, а может быть, вообще подошло время их отлета, но они. на мгновение замерли и тут же взмыли в воздух. Кричали стерхи и на лету, но это были уже совсем не те звуки, что разбудили меня: было теперь в них что-то обыденное, скрипучее, похожее на гусиное гоготанье.

Стерх — одна из самых крупных и приметных наших птиц. Длина его тела превышает метр, размах крыльев — два метра, а вес достигает семи-восьми килограммов. За исключением первостепенных маховых перьев (они черные), все оперение взрослой птицы чисто-белое, а клюв, голая кожа «лица» и ноги кирпично-красные.

Нетрудно догадаться, что название его происходит от немецкого Storch, что значит «аист». Понятно также, как родилась эта ошибка. Первыми путешественниками по Сибири в большинстве случаев были немцы, приглашенные на службу царем Петром I. Встречая больших птиц с красными клювами и ногами, услышав о них от местных жителей, европейцы, не задумываясь, сочли их привычными для себя аистами. Это «ученое» название и перешло в русский язык как «сторх», «стерех» или «стерх».

Еще сто — двести лет назад белый журавль был, по-видимому, немногочисленной, но широко распространенной в Сибири птицей и обитал здесь среди открытых пространств, от степной зоны до тундровой. Однако позже на большей части Сибири он исчез. Причиной тому могли быть и пересыхание водоемов (особенно усилившееся во второй половине прошлого века), и распашка степей, их осушение, и прямое преследование птиц человеком, в том числе сбор яиц стерхов. Теперь они размножаются только в двух изолированных очагах: на северо-востоке Якутии, в лесотундре и тундрах междуречья Яны и Алазеи, и в очень небольшом числе в заболоченной тайге Западной Сибири, в бассейнах рек Конды и Сосьвы (в левобережье Оби). Холостые журавли кочуют летом на более обширной территории, и в том числе на северо-западе Якутии, где мне и посчастливилось встретиться с ними и даже подсмотреть их «увеселения». Зимуют они в Южной Азии — Индии, Пакистане, Китае.

На места гнездовий стерхи прилетают одновременно с гусями, в последних числах мая, в то время, когда здесь бурно тает снег и пробиваются первые зеленые ростки трав. Летят они небольшими стаями и, прежде чем приступить к гнездовым делам, так же как и другие журавли, какое-то время посвящают своеобразным «танцам». Впрочем, как я сам убедился, танцуют также и холостые птицы, причем не только весной, но и в другие сезоны года. Значит, это не ток, не составная часть брачного ритуала. Скорее всего птицы выражают так свое возбуждение по тому или иному поводу, свои чувства, а может быть, это просто игра.

Местами гнездования стерхи избирают топкие берега озер либо речных проток среди равнинной заболоченной тундры, окраины труднодоступных болот в лесотундре или тайге. Гнездо они устраивают на кочке и скудно выстилают его собранной здесь же растительной ветошью, поэтому заметить его, когда поблизости нет хозяев, трудно. Если птиц не беспокоят, они из года в год селятся на одном и том же месте, лишь возобновляя весной гнездовую выстилку. Самец и самка поровну делят все заботы по насиживанию яиц и воспитанию журавлят. В начале июня они заканчивают кладку, которая состоит из одного, а чаще двух крупных зеленоватых с коричневатыми и фиолетовыми пятнами яиц. А примерно через месяц из яиц появляются птенцы.

Запомнилась мне и такая встреча со стерхами. Дело происходило в низовьях Яны. Ранним утром в густом, липком тумане я брел по болоту. Время от времени видимость все же улучшалась и можно было хоть немного осмотреться.

Один из просветов застал меня у неширокой речной протоки. На противоположном ее берегу маячили два белых пятна. Одно из них, вытянутое, округлое, казалось, висело в воздухе. Второе лежало немного поодаль на земле и было похоже на снежный ком.

Набегала очередная волна тумана. Но белые пятна, прежде чем скрыться в ней, превратились в двух стерхов. «Висящий в воздухе» выпустил вторую ногу, которую, как оказалось, он держал поджатой, и выпростал из-под крыла голову на длинной шее. Лежащая птица только подняла голову. Стерхи спали, и я застиг их врасплох. Не шевелясь, я дождался следующего просвета, но птиц на месте уже не было.

На бугорке можно было рассмотреть пустое гнездо. По-видимому, в нем недавно вывелись птенцы (было начало июля), и один из родителей заснул, когда согревал их. Поняв свою оплошность, старшие, конечно, улетели, а журавлята скорее всего затаились где-то поблизости.

Случай этот, разумеется, необычный: стерхи всегда очень осторожны, а в сезон размножения их бдительность особенно возрастает. Обычно, едва заметив опасность, они стараются незаметно отойти от гнезда, а если птенцы уже большие, то и увести их с собой. Впрочем, защищая потомство или самих себя, когда они линяют и не могут летать, стерхи храбро нападают на песцов, на оленей и даже иногда на человека. Как раз здесь, на Яне, несколько охотников рассказывали мне, как они с трудом унесли ноги от разъяренных журавлей.

Птенцы стерхов вылупляются покрытыми густым рыжеватым пухом и уже через несколько часов начинают разыскивать корм. При опасности малыши прекрасно маскируются среди рыжеватого ковра болотных трав. К осени они достигают размеров взрослых птиц, но одеваются пока не в белое, а в серое оперение. Весной, на следующий год, молодые прилетают на свою родину уже в почти белом наряде, однако достигают полной зрелости и начинают размножаться эти пернатые не раньше чем на третьем — четвертом году жизни.

Чем кормятся стерхи, стало известно относительно недавно. Как выяснилось, они преимущественно вегетарианцы и едят то же, что и гуси: корневища, стебли и побеги трав, ягоды. Так же как и у гусей, их желудки наполнены камешками, которые облегчают им перетирание грубой растительной пищи. Однако иногда журавль не прочь проглотить лемминга, поймать в озере или речном заливе мелкую рыбешку.

Одновременно с гусями, в конце августа — начале сентября, стерхи улетают на юг и примерно через месяц или несколько позже достигают мест своих зимовок, расположенных в Афганистане, Индии, Китае. Здесь они держатся семьями или небольшими стаями среди болот, речных мелководий и разливов. На них они и добывают пищу, и отдыхают. Птицы не летают кормиться на окрестные поля, и поэтому местное население в большинстве случаев относится к ним вполне дружелюбно.

Как рассказывают недавно побывавшие там орнитологи, около шестидесяти стерхов регулярно проводят зиму в заповеднике Гхана-Бхаратпур в Центральной Индии. Если год выдается влажный, семьи журавлей кочуют по бескрайним мелководьям, а в маловодные годы все они скапливаются на нескольких небольших водоемах. Там же зимует и местный журавль-антигона, причем в стерхах он видит конкурентов и нередко изгоняет их с общих мест кормежки. А поскольку с каждым годом воды в заповедник попадает все меньше — ее разбирают на орошение полей, — конкуренция между птицами усиливается, и в этом, возможно, заключается главная причина исчезновения западносибирских стерхов.

«Великолепный» — значит сочетающий в себе красоту и величие, и мне кажется, что это определение можно с полным основанием отнести к стерхам. Сохранилось этих птиц очень мало, возможно меньше тысячи, и будущее их вызывает сильную тревогу, тем более что для нее есть особые причины.

Стерх очень похож на американского белого журавля, хотя можно заметить между ними и некоторые различия. У американского собрата «лицо» не голое и на нем черные «усы», которых нет у стерха. На голове «американца» алая шапочка, а у нашего «сибиряка» ее нет.

Как-то мы беседовали с гостем из США, известным орнитологом и большим специалистом по систематике птиц доктором Чарлзом Вори. Дело происходило в Зоологическом музее Московского университета. Просмотрев коллекции шкурок стерхов, Вори задумался и сказал: