Живущие во льдах

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ЕДИНОЗУБ

Надежда Николаевна Сушкина, профессор Московского университета, была удачливым натуралистом. На ее глазах просыпались давно уже молчавшие камчатские гейзеры, на океанических островках заполняли перед ней, словно по заказу, свои лежбища котики, а на Земле Франца-Иосифа Надежде Николаевне посчастливилось даже провести несколько часов в компании единозубов. Произошло это в конце июля. Был разгар лета, но судно окружили льды — событие в общем нередкое для высоких широт Арктики. Уже вечерело, когда с ближайшего разводья послышались странные звуки. Там кто-то тяжело вздыхал, фыркал, пыхтел, храпел. Иногда слышались свистки, похожие на паровозные.

«Первое время трудно было понять, что происходит, — пишет Сушкина. — Но, вглядевшись в воду, мы увидели, что вокруг нас плавают животные четырех — шести метров длиной, медленно, точно с трудом поводя толстыми бивнями из одной стороны в другую и издавая эти странные звуки…

Одновременно на воде и под водой можно было различить до тридцати — пятидесяти животных. В общем же создавалось впечатление, что подошедшее к нам стадо насчитывало не менее сотни голов. Звери находились в большом возбуждении и беспрерывно передвигались. Правда, иногда вдали можно было видеть, что некоторые довольно долго неподвижно лежали на воде, точно маленькие подводные лодки, выставив над ее поверхностью овальные спины и головы. Затем они начинали быстро плавать, рассекая воду наподобие небольших катеров. Иногда, выгибаясь дугой, они выпрыгивали из воды, как дельфины, или подныривали под кромку льда вниз головой, высоко поднимая хвост в воздух. Выплывая же из-подо льда на разводье, звери часто выбрасывались из воды с торчащим вперед бивнем».

Ночью и ближе к утру животные немного успокоились, и об их присутствии можно было судить только по неподвижно торчащим над поверхностью моря бивням — иногда одиночным, иногда же перекрещивающимся между собой наподобие мечей. Рядом с ними на разводье суетилось множество птиц — кайр, чистиков, чаек. Пролетали поморники и отнимали у чаек их добычу. Несомненно, что пернатых и зверей привлек сюда один и тот же косяк рыбы. Наутро разводье опустело, исчезли и звери, и птичьи стаи.

Древние скандинавы звали его нарвалом — «трупным китом», может быть, из-за серой окраски тела, а более вероятно потому, что в то время были известны лишь туши животных, выброшенные морем на берег, живых же китов никто и никогда не видел. Это скандинавское слово вошло затем во все европейские языки. В России его издавна зовут также единорогом, а иногда и единозубом. Последнее название, хотя и не самое распространенное, пожалуй, наиболее удачно. Действительно, главный отличительный признак животного — мощный, направленный вперед, спирально закрученный бивень. Это и есть единственный зуб кита.

Бивень единозуба — одна из загадок, до сих пор не разгаданных зоологами. Конечно, в наши дни могут вызвать лишь улыбку рассуждения средневековых авторов о его сверхъестественном происхождении, о том, что это — часть тела похожего на лошадь библейского существа — единорога, даже что это — «перст божий». Не удивительно, что в прошлом зуб нарвала ценился очень высоко и его считали чудодейственным. Бивни единозуба некогда украшали дворцы мирских и духовных владык, сильным мира сего их преподносили как драгоценный дар. Царь Борис Годунов отправил в подарок персидскому шаху Аббасу, которого хотел склонить к союзу против турок, несколько кусков такого бивня. Счастливой обладательницей бивня была королева Англии Елизавета Тюдор. Кстати, известна и история этого бивня. Джон Бест, помощник капитана корабля ее величества «Эйд» (капитаном был Мартин Фробишер), 22 июля 1577 года записал в своем дневнике: «Мы нашли огромную мертвую рыбу, вмерзшую в лед. Она была длиной около 12 футов, а из ее рыла или ноздрей торчал рог в два ярда, витой и прямой, похожий на восковую свечу. По всей вероятности, это был морской единорог». «Рыба» была найдена в заливе, носящем теперь имя Фробишера, на юго-востоке крупнейшего острова Канадской Арктики — Баффиновой Земли. «Рог по повелению ее величества будет храниться в ее гардеробе», — сообщает далее Бест, автор хотя и не слишком подробного, но одного из самых первых описаний единозуба.

Сорок лет спустя тушу единозуба нашли на побережье Британских островов. Тушу исследовал и на этот раз более тщательно описал английский натуралист О. Тульпиус. Животное он назвал морским единорогом — Unicorn marinum. А еще через сто лет великий шведский естествоиспытатель Карл Линней внес этот вид в свою «Систему природы» под названием «единозуб однорогий» — Monodon monoceros, и это название укрепилось за китом в научной литературе.

Теперь известно, что у детенышей единозуба в верхней челюсти есть зачатки двух зубов. У самок они обычно не развиваются и, как правило, не выступают из десен. У самцов же один из зубов, чаще левый, вырастает в бивень двух-трехметровой длины, похожий на закрученное копье. Не так давно было выяснено, как происходит такая «закрутка». Оказалось, что это результат сопротивления растущего бивня вращательному движению хвоста плывущего единозуба (хвост кита выполняет ту же роль, что и винт корабля). Поэтому спираль всегда закручивается в одном направлении — справа налево, хотя форма, глубина, количество нарезов на поверхности бивня у разных животных и неодинаковы. У взрослых китов совпадает даже количество ее оборотов: их бывает пять — пять с половиной.

Итак, зоологи изучили и описали многие подробности строения бивня, его физические свойства, даже химический состав. Однако по поводу назначения, биологического смысла этой странной части тела кита исследователи теряются в догадках. Предположения, конечно, существуют, и их не так уж мало. Считают, например, что единозубы, так же как и моржи, при кормежке распахивают бивнем морское дно. Предполагают, что своим «копьем» они прокалывают и убивают крупных рыб, которыми кормятся, что это — орудие защиты от нападающих хищников, что им они пробивают во льду лунки, сквозь которые дышат, что бивень служит теплорадиатором и с его помощью животные освобождаются от излишков тепла, тем самым поддерживая нормальную температуру тела. В последние годы, когда выявилось важное значение в жизни китов эхолокации — способности улавливать отраженные звуковые волны, биологи заподозрили, что дело здесь тоже не обходится без бивня: возможно, он играет роль звуковой антенны и единозуб использует его для передачи направленных звуков.

Однако все эти предположения шатки. Прежде всего бивень хрупок и легко ломается при ударе. Как рассказывают очевидцы, единозубы, оказавшись среди сомкнутых льдов, нередко гибнут от удушья, но так и не пытаются пустить в ход бивень, чтобы пробить лунку и добраться до воздуха. У наблюдателей создалось даже впечатление, что животные сами представляют, насколько непрочны, даже нежны эти «копья», и всячески опасаются их повредить. Бывает, правда, что единозубы проламывают лед, и иногда довольно толстый, но бивней при этом никто из наблюдателей не видел (может быть, звери продавливают продух спиной).

Защищаются ли они своим бивнем от врагов? Но этому тоже нет никаких доказательств. Самые страшные враги единозуба — хищные киты-косатки. Нападая на него, они не встречают сопротивления и, по-видимому, без труда справляются со своей жертвой, что в общем и неудивительно. Косатка почти вдвое крупнее единозуба, гораздо подвижнее, а главное — это «профессиональный» хищник (недаром его английское название — killer или killer whale, то есть «убийца», «кит-убийца»), обладатель страшных зубов и четко отработанных приемов нападения. При появлении косаток единозубы находят спасение лишь во льдах, куда «убийцы» заплывать не решаются. Называют его врагом также полярную акулу. Однако она очень медлительна и скорее всего ограничивается лишь тем, что объедает туши китов, пойманных в сети.

И наконец, главное возражение. Ведь бивнем владеют только самцы, причем взрослые. А как же в таком случае кормятся, охлаждаются, обходятся без локаторов, защищаются от врагов и спасаются от удушья, оказавшись в сплоченных льдах, самки и молодые? Тем более что самки нередко держатся отдельно и рассчитывать на помощь самцов не могут.

Высказывается еще одна догадка: бивень — это «турнирное оружие» и, пуская его в ход, самцы лишь выясняют отношения» между собой в брачный период. Натуралисты подсмотрели у единозуба довольно сложный ритуал: самцы скрещивали свои бивни, размахивали ими, словно и впрямь затевали дуэль. В пользу такого предположения как будто говорят и косвенные доказательства. На голове самцов оказывается гораздо больше шрамов (следов дуэлей?), чем у самок. Обладателями обломанных бивней чаще бывают вполне взрослые, половозрелые самцы, а кроме того, быстрый рост бивня приходится как раз на период созревания животного. И все же это лишь догадка. В общем зоологам здесь есть еще над чем подумать.

Говоря о бивне единозуба, нельзя не вспомнить, что порошки из него издавна считались противоядием при отравлениях, например, мышьяком или сулемой. До конца прошлого века они продавались в аптеках многих европейских стран и как кровоостанавливающее средство. От них ждали помощи также больные туберкулезом легких. И нужно сказать, что надежды их нередко оправдывались, что, впрочем, неудивительно: в химическом составе бивня преобладают соли кальция, а они и в наши дни считаются действенным средством в лечении этой болезни.

Вообще единозуб относится к числу наименее изученных зверей земного шара. Хотя кое-где на него регулярно охотятся, натуралистам удается видеть единозуба так редко, что все встречи с ним можно буквально пересчитать по пальцам. Н. Н. Сушкиной действительно посчастливилось. Там же, на Земле Франца-Иосифа, еще в 30-х годах наблюдал за поведением этих китов зоолог Г. П. Горбунов. Он писал:

«Плывут нарвалы либо под водой, от времени до времени высовываясь из воды дугой, подобно другим китообразным, либо плывут по поверхности, по нескольку раз полого уходя под воду. Ни в том ни в другом случае бивня нарвала не видно. Выдыхание нарвал начинает еще под водой, причем слышно громкое бульканье, затем появляется голова и над ней небольшой фонтанчик пара, и слышно тяжелое сопение, которое продолжается и при вдохе. Это сопение слышно за 1,5–2 км. По временам нарвал издает глухой, но гулкий стон, слышимый километра за четыре. После нескольких дыханий нарвал уходит под воду и не показывается уже долгое время. Иногда, по нашим наблюдениям, только в маленьких полыньях или ледяных бухточках нарвал лежит совершенно спокойно, не двигаясь вперед. В этом положении при выдохе голова его несколько приподнимается, причем бивня все же не видно…

С высокого берега в бинокль можно было ясно видеть, как в полукилометре от кромки, в небольшой полынье оживленно ныряло около десяти нарвалов, причем из воды непрестанно высовывались не только бивни, но даже голова и часть туловища животных. Со стороны этой полыньи непрерывно слышались шумное дыхание и громкие стоны животных…»