ПЛАХТА: Юго-Восток

* * *

Моя мама — сержант медицинской службы, с первого дня войны — на «Азовстали». Позитивная, легкая, веселая. В вену попадала сходу, а еще могла поставить диагноз, поточнее некоторых врачей. Обожала мелодрамы и книги про войну. Лечила всех: как-то раз подобрала голубя, дала ему имя и соорудила гнездо из своего тёплого совсем нового халата.

До 17 мая находилась в самом пекле. От нее изредка приходили смс. Мне — душевные: «Я тебя люблю» и «Обязательно выживу, ведь так хочу стать бабушкой». Подруге — жизненные. Как-то раз рассказала, что был прилет. Пять человек, находящиеся рядом — двухсотые, а она ничего, будто ангел прикрыл крылом. Могла черкнуть: «Так хлеба хочется» или «Мечтаю помыть голову, и сама помыться». Позже заметила: заканчивается питьевая вода и еда, а у ребят не сгибаются опухшие колени.

Я находилась в Мариуполе до июля, ожидая от мамы вестей. В тот день в дверь квартиры постучал военный и сообщал, что за хорошее поведение ей разрешили позвонить родным. Сперва хором плакали, потом рассказала о работе на огороде и в саду. Бывает, перепадает какой-никакой овощ-фрукт. У сокамерниц прекратились месячные и пожелтели лица. Мыло — одно на всех, но у нее есть настоящее богатство — довоенный бальзам для волос. В самом конце всхлипнула: «Больше всего на свете хочу обнять тебя. А еще отпраздновать победу, нарядиться в платье и туфли-лодочки и пройтись с мужем по набережной».

Маму освободили 17 октября. Сперва подъехал большой и осторожный автобус. Передвигался, как не на своих колесах, рессорах, парусах. На бетонке — родственники, на их плечах наброшенные украинские флаги. Горящие глаза легковушек. Растерянные — военных. Бывшие военнопленные выходили осторожно, оглядываясь. Маму обнял бородач в камуфляже и стал тихо нашептывать: «Я все знаю, знаю, муж у нас. Сейчас поедем. Тихонечко. Сейчас…» Она соглашалась, а под глазами темнели надрывные тени. То там, то здесь раздавалось звонкое «Добрий вечір» и душевное «Дякую». В каждом движении проявлялась нестерпимая боль. Кто-то протянул трубку с надписью на панели «Азовсталь». Всегда позитивная и хохотушка, мама в этот раз безутешно плакала и кричала, как в бездну: «Катя! Катя! Катя!» Она звонила мне. Дальше тоненькое: «И-и-и», вспышка неотвязной камеры, чье-то деловое: «Нас їде четверо». Перекличка и слезное, почти детское: «Я тут!» Блики желтого и голубого. Внимательный взгляд карет скорой помощи. Ее сокамерницы с анемией и синдромом хронической усталости стояли рядом и терпеливо ждали своей очереди позвонить. Вытирали слезы опухшими руками и поправляли отросшие челки. Позже мама написала на своей странице пост. Под ним появилось много трогательных фраз. К примеру: «Я все помню, моя дорогая женщина из стали. И о хлебе, и о геле для душа». В один из вечеров мама рассказала, как праздновала свой день рождения, находясь в заточении. Одна из сокамерниц не съела суточный кусочек хлеба, преподнесла его как торт, а из корки сделала подобие свечки. Остальные шепотом пели украинский гимн.