Молево

– Горчичное зерно действительно имеет смысл не в том, что оно мало, а в том, что символизирует всемогущую силу духа. Вы всё правильно поняли. – Священник сделал короткую паузу. – Там ещё сказано: «и ничего не будет невозможного для вас». Именно в царстве небесном нет ничего невозможного для человека. Но не на нынешней земле. К нашему всеобщему сожалению. Или благу. Потому что здесь по большей части царит дух разрушения.

Все помолчали, осмысливая беседу, находя в ней что-то новое для себя.

Священник озадачился отсутствием проблемы добра и зла в природе и в любви. Архитектор суммировал итог обеих бесед, нынешней и вчерашней. И магию, противостоящую религии, и добро, отбрасывающее зло на прежние позиции, и любовь, что сильнее зла и добра, и присутствие царства небесного, и объединение ветвей человеческого творчества, и почти навязчивое теперь эдакое серединное состояние духа, ни доброе и ни злое. Для Потапа всё было новым. Казалось бы, довольно ёмкой вышла беседа. Обросла множеством смыслов. Архитектору не хотелось её перегружать. Тем более, сомнение окончательно не ушло. Сила его камня по-прежнему не становилась ясной по происхождению.

Потап ударил шершавыми ладонями по коленкам и сказал с прежней уважительной интонацией:

– Я пойду. Хоть и умно у вас тут. Смыслов много. Вот уж действительно, есть с кем поговорить. Но вечереет уже.

– В Пригопку? – архитектор этим вопросом будто предложил ему остаться ночевать у него.

– В неё.

– Ну, как хотите. Могли бы остаться и у меня.

– Мог бы, – Потап вздохнул с прерывистостью, – да не смею. Пойду я.

И он, раскланявшись, вышел.

– Отец Георгий тоже встал.

– И мне пора, – сказал он нехотя, и, собрав в узелки пустые матушкины кастрюльки, вышел из дома.

35. Удивительный случай

На следующий день отец Георгий пришёл в Думовею, чтобы оттуда съездить на автобусе в город N, да навестить там «коллегу», настоятеля единственного действующего храма во всей здешней округе. Он подходил к временной автобусной остановке со стороны заброшенной церкви, выполненной в стиле провинциального модерна, и остановился подле неё, задрав голову, будто выискивал что-то на месте отсутствующих крестов.

– О! – заслышал он сбоку от себя, – Жорка! Ты ли? В таком одеянии тебя не узнать!

Священник опустил голову и опознал кричащего человека.

– Замечательный случай! Абраша! – воскликнул он, – как говорится, сколько зим, сколько лет!

И они обнялись по-дружески.

– Извини, – сказал Боря, – извини, что назвал тебя Жоркой, ты ведь теперь не иначе как отец Георгий?

– Не иначе, не иначе. Но что произошло с тобой? Учёный человек, и в такой глуши, да к тому же возле церкви?

– Это ты о ком говоришь? Не о себе ли? Я-то, видишь ли, остался учёным человеком, городским, и сюда выбрался отдохнуть от тамошней сутолоки. А именно ты, и это слишком даже заметно, сменил профессию вместе со средой обитания. Да на самую противоположную.

– Да, оно верно, – священник улыбнулся медленно и широко, – да, я, пожалуй, и впрямь сказал о себе. Только профессия не столь и противоположная, а скорее, параллельная. Ну да ладно. Это же надо! Пришёл, чтоб съездить в город да поискать одного коллегу, – он кивнул головой в сторону автобусной остановки, – а нашёл другого. Хе-хе. Если не возражаешь, пройдём куда-нибудь, потолкуем.

И они пошли в низок, в лощинку, по направлению к Бородейке.

– Давай, рассказывай об успехах в этой твоей сутолоке, – заявляет отец Георгий, – ведь с тех пор, как тебя турнули из нашего с тобой НИИ, мы так и не виделись.

– Турнули, да, было дело.

– А за что? Я уже забыл.

– Ну, так и не знаешь, за что? Неужто на самом деле забыл? – учёный бедственно поднял глаза к небу, – тебе ли не помнить.

– Из-за женщин, что ли? Ты, я помню, ещё тот ловелас до чужих жён. Были скандалы, были.

– Ну уж. Твою жену я далеко обходил. Ты другое должен помнить.

– Ах, да. За плагиат, кажется, – священник присел и почесал колено, – ой, кажись букашка какая-то подлезла. Тоже скандал был, помню. Ну, знаешь, что жёны, что наука, там и там возможен плагиат – присвоение чужого.

– Да, – почти нехотя сказал Абрам Ицхакович, – да. Тогда все посчитали, что я занимался плагиатом. Касательно присвоения чужих мыслей в чужих статьях, конечно, а не присвоения чужих жён. Хе-хе. И обвинили. Все, кроме тебя. Ты меня защищал, называя мои дела просто компилированием. Ты даже определил меня неким собирателем всех мыслей человечества. Хе-хе. Я ведь и твои труды вставлял в свои сочинения без спроса, а ты не возражал.

– А чего там противиться. Ведь если поминать о приоритете, он всегда у Него, – Отец Георгий указал мягкой ладонью на небо, – у Господа нашего.

Абрам Ицхакович глянул вверх, поискал там что-то невидимое и произнёс:

– А ты что, уже тогда был верующим? Но я помню, от тебя так и сыпались вполне научно обоснованные идейки, к уровню которых многие из нас чувствовали зависть. Да почти все такое испытывали, даже руководство.

– Ну так идейки-то, откуда? – священник ухмыльнулся, сверкая глазами.

Боря снова глянул вверх и ничего не ответил. Священник тоже помолчал.

– А знаешь, – вновь заговорил учёный-плагиатор-компилятор-ловелас, а также собиратель всех мыслей человечества, – знаешь, я теперь тружусь совершенно скромно. Хоть и в одном знаменитом НИИ. Просто собираю данные для заданных тем. Не своих. У меня их нет. Получаю задания и собираю. Но мне и теперь угрожает увольнение. Хе-хе, от судьбы не уйдёшь. Турнут меня и на сей раз, поскольку компьютерные технологии уже позволяют совершать те же мои скромные занятия, но значительно успешнее.

– Ты хочешь сказать, что от науки для тебя исходит одни только неприятности?

– Да, наверное, сама по себе-то она весьма полезна и хороша, но мне, пожалуй, действительно вредна.

– Понял. И ты решил от неё тут отдохнуть, а заодно подлечиться.

– Похоже, угадал. Я-то сам пока это не осознавал, а ты распознал точно.

Отец Георгий улыбнулся, а потом ещё что-то припомнив, сказал Абраму Ицхаковичу:

– Если мне память не изменяет, у тебя была склонность к искусствоведению. Ты посещал все выставки, водился с галеристами, критиками. И меня посвящал в тайны искусства. Да почти всю русскую поэзию знаешь наизусть. Тоже вроде собирателя.

– Ну, уж всю. Таковое никому не под силу. Этот мир совершенно необъятный, он больше всех вселенных, вместе взятых. А искусствоведение, оно да, оно всегда меня привлекало. Я и сейчас люблю это делать. Ты думаешь, мне следовало бы туда податься с головой?

– А почему нет? Займись основательно. С головой. С головой, полной всяческих собраний. Пиши статейки. Только снова не впади в плагиат. Хе-хе.

– Так я же учёный, хоть в другом смысле. Пуганая ворона, – и Боря всерьёз увлёкся мыслью о смене профессии.

– Да, кстати! – Священник хлопнул себя по лбу. – А где ты остановился? Может быть, пойдёшь со мной вечерком в Муркаву? Мне достался просторный дом. Роскошное жильё. Целая изба. Была пустая, ничья, а теперь там я с женой своей, матушкой, да с кучей детей.

– Детей? Детей, это хорошо, это чудесно. Ты снова заставляешь завидовать. А остановился-то я удачно. Даже слишком удачно, – оживился Абрам Ицхакович, – рядом с церковью, у Семирякова.

– У Саввича? Тебе действительно повезло. Он теперь у нас тут самый знатный человек. Богатый, то есть. И от щедрот своих даже помогает нам всем миром восстанавливать поруганную атеистами церковь в Муркаве. Ну, всем миром, это я преувеличил. Далеко не всем…

– А. То-то к нам архитектор из Муркавы заходил. Потолковать о делах. Должно быть, о тех самых, о строительных. – Абрам Ицхакович вздёрнул недлинные руки, согнутые в локтях, – как ведь мир тесен! И один человек из нашей компании опознал его то ли приятелем, то коллегой или сотрудником. Соблазнитель наш. Денис Геннадиевич.

– Как говоришь? Денис Геннадиевич? Тоже учёный, но гуманитарий? Эколог, кажется?

– Ты опять угадал. Он учёный-эволюционист, но подрабатывает экологом в проектных студиях. Он-то нас сюда и зазвал. Соблазнил.

– Говоришь, в вашей компании. И велика ли она?

– Велика. Аж семь человек. И все разместились у Павла Саввича.

– Замечательно. А знаешь, ведь это я советовал Денису Геннадиевичу посетить сии места. Мы же с ним однокашники по университету. Хоть с разных факультетов, раскиданных по городу, но общались активно в студенческих сообществах. И время от времени встречаемся на всяческих общественных, так сказать, симпозиумах. Не так давно виделись, я и посоветовал.

– Хе. И архитектор, приятель или сотрудник Дениса Геннадиевича тоже рекомендовал. Вот ведь как замыкаются круги. Может быть, пойдём к нам, то есть, к Семирякову в его «тяни-толкай», да в том кругу пообщаемся?

– Тяни-толкай? Это вы своей компанией его усадьбу так зовёте? Похоже, похоже. Два переда, и ни одного зада. Пошли.

Священник на минутку отошёл к столбику возле временной автобусной остановки, чтобы уточнить расписание. Оказалось, автобус будет только через два часа.

– Вот и ладненько, – молвил отец Георгий Абраму Ицхаковичу, – пошли до твоего круга.

– Идём. Только вот круг-то всякий раз становится дугой. Исчезают у нас люди. В первый же день как сквозь землю угодил провалиться один человек, правда, через несколько дней нашёлся. Теперь целых трое вчера улетучились. Снова он же, да ещё и все наши женщины. Две.

С этими словами бывшие коллеги вошли под свод из яблонь с открытой калиткой, и увидели на огороде возле грядки с капустой обоих поэтов, а поодаль – учёного-эволюциониста. Они как раз обсуждали исчезновение.

– Подпольщик ещё ладно, – гулко говорил Николошвили, – на то он подпольщик, чтобы сквозь землю проваливаться. По привычке. А женщины!

Авскентий постукивал себе по лбу указательным пальцем, усиливая таким образом сосредоточенность.

– Кто куда кого увёл, не станем утверждать, – сказал он, глядя в бесконечность, – да то и неважно. Будем ли мы ждать, когда они сами появятся, или надо начинать поиск – вот что необходимо решить.

Абрам Ицхакович и отец Георгий подошли к ним. Священник поклонился отдельно каждому. Те ответили кивком головы и продолжили начатую беседу.

– А ведь среди них есть смекалистая и отважная девушка, – заметил учёный-эволюционист, приветливо помахивая угловатой ладонью священнику, – если она умеет управлять могучими зверями, там тоже найдёт выход.

– Да, да, – поддержал его мысль поэт-актуалист, – найдёт, я чувствую, что найдёт.

Все снова покивали головами, но теперь в знак обретения надежды, и в меру опомнившись, обратили взоры на вновь прибывшего человека.

– Да. Вот, – сказал Боря, – мы случайно или чудесным образом сошлись и сговорились явиться к нашему двору. Это отец Георгий. Он из Муркавы. Пришёл, чтобы навестить коллегу по делам духовным. А до того мы были с ним коллегами по делам сугубо материалистическим. Такие тут у нас выписались круги судеб.

Денис Геннадиевич первым подошёл к священнику и пожал ему мягкую руку.