Жизнь и приключения Лонг Алека

25

Кирзнер долго разыскивал «Эклипс». В порту ему сказали, что буксир с утра ушел за песком, а вот возвратился ли он в Ригу, не знают. Ищите в Экспортной гавани, где обычно ставят баржи. В указанном месте буксира не оказалось. После длительных расспросов Бруно Федорович выяснил, что «Эклипс» пошел к угольному причалу принимать дрова, которыми топили котлы. Здесь он его наконец обнаружил.

Вся команда, не исключая капитанов, занималась погрузкой топлива. Увидя Кирзнера, капитаны бросили работу и, приказав остальным продолжать, подошли к нему.

— Вот неожиданный гость! Зачем пожаловал, Бруно? Хочешь прокатиться на «Эклипсе»? — спросил капитан Лудум, обмениваясь с Кирзнером рукопожатием. — Это можно.

Кирзнер не принял шутки. Не улыбнулся.

— Мне с Чибисовым поговорить нужно. За тем и приехал.

— Это тоже можно. Леша! — позвал Лудум, и капитаны деликатно отошли в сторону, понимая, что разговор должен происходить с глазу на глаз.

— Был вчера в гарнизоне? — вместо приветствия спросил Кирзнер.

— Был, Бруно Федорович.

— Выступал? Речи говорил?

— Говорил. — Глаза у Алексея загорелись. — Демонстрация прошла отлично, Бруно Федорович. Организовано все было как надо. Хозяева и гости разбежались, а солдаты показали высокую выдержку. Молодцы! Так что все хорошо.

— Хорошо, да не очень, — поморщился Кирзнер. — Для тебя не хорошо.

— А что случилось? — с тревогой спросил Алексей.

— На тебя донес один из твоих бывших соучеников по реальному.

— Буткевич?

— Он.

— Не может быть! Как же вы узнали?

— Ну, это чистая случайность. Буткевич пришел в полицейское управление рано утром. Там никого не было, кроме дежурного офицера и… Буткевич сказал, что вернулся из Усть-Двинского гарнизона, где большевистский агитатор призывал солдат к бунту, дело чуть не кончилось кровопролитием, и если бы не дисциплинированность офицеров, то… «Вы знаете этого агитатора?» — спросил полицейский. «Да, это Алексей Чибисов, из мореходной школы…» Дежурный приказал ему написать обо всем, а наш человек, при котором происходил разговор, разыскал меня и сообщил, что слышал. Вот такие дела.

— Действительно скверно.

— И даже очень. Понимаешь, солдат они сейчас не тронут, ничего сделать им не могут. Гарнизон бурлит, и его лучше не трогать. Власти прекрасно это понимают. Тем более что обошлось без выстрелов. А вот с тобой и другими агитаторами полиция постарается при первой возможности свести счеты. Если тебя схватят, а это обязательно случится, если ты останешься здесь, тюрьма обеспечена, и на долгий срок. Ты для них старый знакомый.

— Что же делать, Бруно Федорович?

— Что делать? — Кирзнер нахмурился. — Тебе надо немедленно покинуть Ригу. Сегодня же. Времени терять нельзя. Завтра донесению Буткевича дадут ход, и тогда уже будет поздно.

— Покинуть Ригу? — переспросил огорченный Алексей. — Все бросить? А как же вы, работа, мореходная школа, отец?

— Придется. Мы без тебя справимся, а учиться можно и в другом городе. Сколько тебе еще до диплома штурмана?

— Один год.

— Ну вот видишь, недолго. Поезжай в Херсон. Там тоже есть мореходное училище. Я дам тебе письмо к хорошему человеку, преподавателю в этом училище. Он поможет. Получишь немного денег на первое время. Помощь партии. Вот так. Давай прощаться с «Эклипсом». Получи у хозяев что причитается, переодевайся в чистое, и пошли.

Алексей побежал переодеваться, а Кирзнер подошел к капитанам:

— Забираю у вас матроса. Заплати ему, Альфред, что положено. Больше он не придет. Если будут спрашивать, скажешь, что ушел, а куда — не знаешь.

Старик Казрагс понимающе кивнул. Он много прожил и научился не задавать лишних вопросов. Капитан вынул из кармана потертый бумажник и протянул Кирзнеру красную купюру — десять рублей.

— Это то, что он заработал. Больше я не могу дать.

— Я знаю, Альфред. Спасибо за все.

Спустя два часа Алексей и Кирзнер стояли на Ратушной площади.

— Встретимся на вокзале в восемь вечера у кассы. Я принесу тебе письмо и деньги. Попрощайся с Иваном Никандровичем. Успокой его как сможешь. Можете не увидеться долго. Лучше не говори, куда едешь. Так будет спокойнее. Ну, до вечера.

Прощание с отцом было тяжелым. Для Ивана Никандровича отъезд сына был неожиданным и необъяснимым. Он никак не мог понять, что же опять стряслось с Алексеем, почему ему так срочно нужно бросать Ригу, учение, дом.

— Зачем? Куда ты едешь?

— Так надо, папа. Поверь мне. Надо. Я тебе правду говорю.

— Я остаюсь совсем один, Алеша. Ты знаешь, как мне будет тоскливо и плохо без тебя. Ведь ты единственный, кто остался у меня в жизни.

Алексею было очень горько, так хотелось, как когда-то в детстве, припасть головой к отцовской груди и заплакать. От этого всегда становилось легче. Но он сдержался. Отец расстроится еще больше.

— Ты для меня тоже дороже всех на свете, и где бы я ни был, мысли мои с тобой, — сказал Алексей. — Буду писать, если позволит обстановка. Прошу тебя, не беспокойся и не мучай себя напрасными тревогами. До свидания, дорогой мой.

Они обнялись и долго стояли так, не проронив ни слова. Наконец Иван Никандрович отпустил сына и, что-то шепча одними губами, начал мелко крестить его. Потом, чтобы путь был счастливым, по старому русскому обычаю, они присели на минуту. Поднялись, взглянули друг на друга, Алексей взял свой чемодан, сделал шаг, оглянулся на поникшего отца, попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, защемило сердце. Он вышел из квартиры. Хлопнула дверь. Алексей медленно спустился по лестнице. Разве знал он тогда, что только через восемнадцать лет увидит Ригу, пройдет мимо этого дома на Марининской?..

На вокзале его уже ждал Кирзнер. Он передал Алексею деньги и обещанное письмо. Лицо его было сурово, но глаза смотрели ласково и грустно. Он понимал, как тяжело Алексею покидать родной город.

— Ладно, Алеша. Долгие проводы — лишние слезы. Прощай, дорогой друг. Хороший ты парень, верный. Увидимся ли? Кто знает. Я надеюсь, что да. Помни, что ты большевик, Алеша. Куда бы ни забросила тебя судьба, оставайся им. Прощай. Не опоздай, садись.

Они обнялись, расцеловались трижды. Кирзнер не оглядываясь пошел к выходу. Алексей поднялся в тамбур. На душе у него было тяжело. Что ждет его впереди? На перроне раздался третий удар в колокол, засвистел паровоз, вагоны дернулись, дрогнули и, громыхая, покатились по рельсам.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Скитания