История одной семьи

1

С Микеле было нелегко разговаривать. Легкость, с которой я рассказывала о себе, когда мы были детьми, исчезла.

— Хорошо выглядишь, — сказал он тихо, но явно смущенно, в то время как Магдалина расточала мне поцелуи и объятия, не беспокоясь о пятнах яркой помады, остающихся у меня на щеках.

— Где ты был? Я давно тебя не видела в нашем районе.

— Ты тоже пропала.

Я пригладила волосы, заправила прядь за ухо. Конечно, я не могла сказать ему, что последние несколько лет жила как отшельница, каждый раз меняя путь, когда мне грозила встреча с прошлым.

— Много занималась. Я на последнем курсе естественно-научного лицея.

— Ах, учеба! — махнула рукой Магдалина. — У тебя мозги не хуже, чем у моего брата, но для чего они тебе? Работу все равно не найдешь. Тебе придется уехать, найти другой путь, чтобы не умереть с голоду. Я бросила школу много лет назад и стала парикмахершей. Хожу по домам, хорошо зарабатываю и собираюсь купить машину.

Вот, подумала я. Магдалина в своем репертуаре. Может испортить жизнь одной шуткой, обидеть единственным взглядом, неуместным замечанием.

— Посмотрим. Пока что я готовлюсь к экзамену на аттестат зрелости, — отрезала я.

И заметила, что Микеле смотрит на меня.

— Ты так внезапно исчезла, — сказал он осторожно, словно боялся, что я могу развоплотиться прямо у него перед носом. Я не ответила. Возможно, на самом деле он и не ждал ответа.

— Микеле служил в армии в Риме, знаешь? — заявила Магдалина, словно специально прерывая наш обмен взглядами. — Однажды я ездила к нему в гости, и он показал мне город. Такой красивый — самый красивый в мире, вот правда.

Внезапно я вспомнила, как много лет назад мой друг детства сказал перед всеми, что ему нравится Магдалина. И вот они тут, сейчас, у меня перед глазами, пришли на свадьбу к моему брату, вместе гуляли по Риму. Я попыталась представить Микеле в той же форме, которую видела на Джузеппе в день похорон. Теперь Микеле и Магдалина встречаются. И хотя у меня уже был Алессандро, непонятно по какой причине я вдруг поняла, что это совсем другое дело.

— Мне пора возвращаться, — сказала я смущенно и торопливо.

— Ах да, мы все идем внутрь. Мы ужасно опоздали. Микеле подобрал меня только полчаса назад.

Я хотела спросить, работает ли он теперь с отцом или с пресловутым Танком, чье существование когда-то так упорно скрывал. Но не стала. Однако не смогла приказать сердцу биться спокойнее. Мы вошли в зал, сопровождаемые высоким дребезжащим голосом певца. Кто-то танцевал, другие стояли и болтали. На лицах некоторых гостей я заметила гримасу разочарования, потому что официанты сначала обслуживали другие столы, а к ним еда попадала уже холодной; они злились, что их считают людьми второго сорта, не ровней другим и все такое прочее.

Все это раздражало. «Бедняжки, — подумала я, — они борются ни за что». Однако эта мысль меня не успокоила.

Я плюхнулась на стул. За нашим столом никого больше не было. Мама с папой танцевали и казались очень красивыми. Бабушка Ассунта и тетя Кармела болтали с родственниками, которых давно не видели. Молодожены исчезли, чтобы сфотографироваться в саду. Я подняла тарелку, которой мама прикрыла ризотто с морепродуктами. Снова накрыла — аппетита не было. Меня сжимали змеиные кольца давно знакомого чувства. Оно частенько меня сопровождало, заключая в ловушку приятных мучений. Я была лучше других, могла осознать их убожество, стать их судьей, потому что отличалась от них, а следовательно — была одинока. Я стояла в стороне и наблюдала, размышляла, анализировала, как поступали мы с Алессандро, когда с жаром спорили о мыслителях, которые на протяжении истории человечества меняли судьбы мира. Я думала о том, что никто из находящихся сейчас здесь, в этом зале, не свободен по-настоящему. Я не была свободна видеться с Микеле. Не была свободной даже в эту самую секунду, потому что не сказала ему правду.

— Хочешь прогуляться?

Именно голос Микеле отвлек меня от этих мыслей. Я вскочила со стула, и он улыбнулся:

— Ты не особенно изменилась. Всегда была немного странной.

Это заявление разозлило меня, но я все равно решила принять приглашение. Правда заключалась в том, что я умирала от желания хоть немного побыть рядом с другом.

— Ты уверен, что Магдалина не будет против?

— Она мне не хозяйка, Мария. К тому же сейчас слишком увлечена разговорами о модных стрижках.

Мы шли медленно, и солнце обжигало мне кожу, делая мысли все более путаными.

— Так странно, знаешь… Я имею в виду тебя и Магдалину. Видеть вас вместе. Хочу сказать, — добавила я, внезапно испугавшись собственных слов, — что в детстве вы с ней были очень разными.

Он остановился, внимательно посмотрел на меня и сунул руки в карманы брюк.

— Мы ничего заранее не решали. Конечно, Магдалина иногда может быть невыносимой, я понимаю. И хорошо помню, как она обходилась с тобой в детстве, но у нее есть свои достоинства. Она умная девушка.

Я покачала головой.

— Чтó я сказал не так?

— Идем, умник. Еще скажи, что у таких, как она, есть и другие достоинства, которые интересуют мужчину.

Микеле громко, от души расхохотался:

— Если бы я тебя плохо знал, то мог бы подумать, что ты ревнуешь. Тебя злит, что мы с ней вместе?

Сами того не желая, мы оба словно отмотали время вспять, обратно к тем дням, когда были настолько близки, что могли рассказать друг другу все на свете.

— Может быть, и так, я не знаю. Просто странно.

Мы дошли до небольшого пруда, на поверхности которого плавало множество прекрасных водяных лилий. За стеной банкетного зала виднелось море. Небо и вода сливались на линии горизонта. Микеле остановился, устремив взгляд на синюю полоску, казавшуюся отсюда такой далекой.

— Помнишь, я говорил тебе, что, когда вырасту, возьму лодку и поплыву на другую сторону?

— Конечно. Прекрасно помню.

— Твой отец все еще выходит в море? Как называется его лодка?

— «До свидания, Чарли», — сказала я с комком в горле.

— Меня тут год не было, знаешь. Рим прекрасен, но я словно никогда и не уезжал отсюда. По крайней мере, не в том смысле, в каком мне хотелось бы.

Мне было знакомо чувство, о котором он говорил. Своего рода апатия.

— Я никогда не уезжал отсюда надолго, но будто никогда не был и частью этого места.

Внезапно он перевел взгляд на меня. Выражение лица Микеле невозможно было разгадать, но его взгляда хватило, чтобы по спине у меня побежали десятки знобящих мурашек. Я почувствовала, как глаза наполнились слезами, и одна слезинка скатилась по щеке.

— Ты прекрасна, — пробормотал он, прежде чем наклониться и поцеловать меня.

Я испугалась и отстранилась от его теплых губ.

— Извини, — сказал он.

— Ничего страшного, — пробормотала я и сжала пальцами тафту платья, сочиняя правдоподобный повод немедленно вернуться в зал. — Я должна идти. Увидимся потом.

Я быстро попрощалась с ним. Губы у меня горели, щеки раскраснелись, в мыслях царили легкость и невероятная растерянность. Я была счастлива и одновременно печальна. Реальность казалась мне чем-то великолепным и полным подводных камней. Я была плодом обманной весны, лживого времени года.