История одной семьи

2

Я оставила старого друга стоять у пруда и вернулась в зал, напуганная чувствами, которые вызвал у меня Микеле. Мы не виделись семь лет. Неужели моя мама ничего не знала о нем и Магдалине? В нашем маленьком районе события в семье Бескровных вызывали интерес у всех. У нас дома, однако, о них не говорили. Это имя было под запретом, и я никогда не спрашивала о нем.

Я заняла свое место за столом, не в силах больше обращать внимание на других и на происходящее вокруг — на музыку, голоса гостей, танцующие пары. В голове гудели сотни пчел, мешая ясно мыслить. Я встретила пытливый взгляд больших глаз Магдалины, которая, вероятно, задавалась вопросом, где я шлялась с ее парнем. Вскоре вернулся и Микеле. Он сел за свой стол, взял бокал вина и выпил его залпом. Я заметила, что Магдалина начала торопливо задавать ему вопросы. Она была очень бледна и больше не улыбалась с прежним лукавством. Микеле покачал головой, налил себе еще вина, выпил, потом снова покачал головой, пока Магдалина продолжала забрасывать его вопросами. Он выглядел потерянным и смущенным, втянул голову в плечи с отсутствующим взглядом.

— Где ты была? — спросила мать, пытаясь усмирить мятежные кудри, выбивающиеся из прически.

Я почувствовала, что лицо у меня пошло красными пятнами от нервозности и смущения.

— Виделась с Микеле. Моим другом.

— Ах, Микеле Бескровный… — Деланое спокойствие, с которым мама произнесла это имя, выдало, что новость не оставила ее равнодушной. — Должно быть, его пригласил твой брат. Он сказал, что придут его друзья. Всего дюжина. Микеле, наверное, с ними. Но с каких это пор Джузеппе с ним дружит?

— Микеле не его друг, мама. Он здесь с Магдалиной. Она привела его с собой.

И тогда я подумала, что, возможно, Магдалина сделала это специально. Может, после стольких лет ей все еще нравилось ставить меня в затруднительное положение.

— Кто? Внучка ведьмы? — спросила мама почти недоверчиво. — Он так похорошел, мог бы выбрать кого-нибудь получше.

— Мама, Магдалина прекрасна.

— Ну, я бы сказала, что скорее вульгарна.

Я перевела взгляд на их стол. Микеле стоял, Магдалина тянула его вниз обеими руками, но он сопротивлялся. Складывалось впечатление, что он готов утащить за собой и ее, и скатерть, и стол, и все, что на нем стоит. Микеле решительно вырвался. Она смущенно огляделась, слегка улыбнулась, скривив губы, достала из сумочки помаду и несколько раз провела ею по губам.

По горячей просьбе молодоженов оркестр снова заиграл «Unchained Melody». Пары заторопились на танцпол, свет померк, воцарилась более романтичная и интимная атмосфера. Джузеппе с Беатриче уже кружились в центре зала. На какое-то время я потеряла Микеле из виду, но потом услышала его голос:

— Хочешь потанцевать?

Он говорил с бесконечной нежностью. Когда ребенок, которого я знала, которому доверяла, с которым делила свои горести, превратился в мужчину? В этого мужчину.

Мама внимательно следила за мной и, вероятно, понимала, что со мной происходит сейчас и что будет дальше. Однако молчала. На мгновение я задалась вопросом, как сложилась бы моя жизнь, если бы на каждом из перекрестков я выбирала другой путь, не тот, которым шла сейчас. Очутилась бы я здесь, в этом самом месте? Испытала бы такой вихрь новых, жгучих, сладких и горьких ощущений, от которых у меня пересохло во рту?

Сама не осознавая этого, я протянула руку Микеле, и мы присоединились к другим танцующим парам. Пока певец с безнадежным отчаянием пытался взять самые высокие ноты, мы вспоминали детство. Ты помнишь? Я помню. Ты был там? Я была. А после? Что с тобой случилось? Изредка воспоминания перемежались фантазиями. Нам обоим нравилось, что этот волшебный миг не спешит заканчиваться. Переплетение давно забытых и знакомых ощущений, снова вынырнувших на поверхность. У меня появилось странное и восхитительное чувство, будто я катящийся с горы камешек и наша встреча была неизбежна, что все эти годы прошли с единственной целью — привести нас к этому мгновению. Я взволнованно разглядывала его глубокие глаза, линию бровей, оливковую кожу, крупные губы. И когда закрывала глаза, вспоминала прежнего Микеле, и два образа накладывались друг на друга. Теплый хриплый голос тоже двоился, к нему добавлялись высокие ноты, как у голоса мальчика из моих воспоминаний. Потом мы замолчали. Хрупкое томительное молчание, полное ожидания.

— Почему ты исчезла? — спросил он, когда понял, что песня подходит к концу.

Наши лица сблизились, и губы у меня задрожали, когда от несказанных слов сжалось сердце. «Никогда». Так бесповоротно. Так мучительно. Резкий приказ отца. Музыка звучала далекими шагами. Осторожный ритм барабанов под ногами, заставляющий наши тела двигаться. Наши бедра соприкасались и отдалялись друг от друга, создавая новое и удивительное единство.

— Я был твоим другом.

Я снова открыла глаза, ища ответ, который поменьше ранил бы его. И не нашла. Мне не хватило времени.

— Убери руки от моей дочери, сейчас же!

Я знала этот взгляд, жесткость каждой мышцы, натянутой гневом, горящие глаза. Сколько раз в детстве, а потом в юности, когда настроение у отца было особенно паршивым и вспышки ярости стали обычным явлением, я пыталась контролировать свой страх. Паста слишком холодная или слишком горячая, мало хлеба, вина нет или оно не слишком свежее, деньги быстро закончились. И вот уже острый язык разит направо и налево, кулак грохочет по столу, тарелки подпрыгивают, мама тихо плачет. Эти сцены врезались в память, и вечерами в кровати я прятала голову под простыню и долго лежала, дрожа от страха, молясь и мысленно уговаривая бабушку забрать меня отсюда.

— Ты к моей дочери и пальцем не притронешься. — И отец схватил меня за руку, призывая следовать за ним.

Песня закончилась, оркестр заиграл быструю мелодию, свет снова загорелся.

— Синьор Де Сантис, мы просто танцевали.

Папа снова повернулся и посмотрел на Микеле. Отец казался спокойным, но я хорошо его изучила и понимала: еще чуть-чуть, и он безнадежно испортит свадьбу, сына. Поэтому я попыталась его успокоить:

— Давай, папа, пойдем сядем.

Отец подчинился. Он выглядел таким уставшим. Много позже я поняла, что та война, которую он решил вести против всех, на самом деле была войной против самого себя.

«В молодости он был хорошим парнем и умел мечтать», — часто говорила мне мама, чтобы оправдать отца. Я хотела бы тоже утешаться этой мыслью, но тогда его воинственность причиняла мне слишком много боли.

— Не смей трогать мою дочь!

На этот раз папа повысил голос, чтобы придать вес словам. Сцена привлекла внимание матери, гостей, Магдалины и молодоженов.

— Папа, все на нас смотрят. Пожалуйста, давай сядем!

— Извини, Мария, но Бескровному на празднике моего сына нечего делать.

— Почему? — спросил Микеле, разводя руками.

— Он пришел со мной, — вмешалась Магдалина. — Я спросила Джузеппе, могу ли я взять с собой спутника, и он разрешил. Мы же все тут друзья, не так ли?

Но мой отец не обратил на нее внимания.

— Если ты не понимаешь, я повторю еще раз. Я не хочу иметь ничего общего с вашей семьей мошенников и контрабандистов. Вы приносите несчастья, а потом развлекаетесь за нашими спинами. Как поживает твой брат Карло? Он в порядке, не так ли? А мой сын лежит под двумя метрами земли. Иди-иди, передавай привет отцу. — Папа плюнул себе под ноги.

— Это был несчастный случай. Мой брат, может быть, и сволочь, но он не виноват, что Винченцо мертв. — Тут Микеле посмотрел на меня и все понял.

— Ну да, кусок дерьма. Мой сын не был святым, но он никогда не стал бы грабить на улицах, если бы гребаный засранец Карло его не науськал.

Микеле понурился, словно внезапно устав. Думаю, он осознал, что это никогда не закончится. Папа никогда не смягчится. И тогда же я поняла, что нашу жизнь, семью и саму любовь всегда пронизывала ложь. Мой отец лгал собственным детям о себе, о своих чувствах и слабостях. У меня, в свою очередь, никогда не хватало смелости признаться отцу, что мне не нравится моя жизнь. Я чувствовала, что она мне не принадлежит.

— Понимаю, — сказал Микеле и пригладил волосы. — Мне лучше уйти.

— Подожди, я с тобой… — пробормотала Магдалина.

— Нет, ты останешься здесь. Кто-нибудь подбросит тебя домой. Я хочу побыть один.

И он пошел к выходу. Магдалина подождала немного, затем направилась следом, но не сумела за ним угнаться на своих высоченных каблуках и вскоре сдалась. Джузеппе жестом попросил оркестр играть дальше, чтобы праздник продолжался. Это была его свадьба, и он никому не позволил бы ее загубить. Мы заняли место за столом. Мама поджала губы, делая вид, что ничего особенного не происходит, а бабушка Ассунта, которая все еще верила, что годится на роль почтенной матушки, попробовала урезонить сына:

— Конечно, ты мог бы не разыгрывать сцену перед всеми прямо на свадьбе Джузеппе.

Папа посмотрел на нее с дружелюбным безразличием, которому научился, когда смирился с мыслью, что жизнь идет своим чередом и никто этому помешать не в силах. Безжалостный «тик-так» времени, который никакие уловки не остановят. Он старел, и не было смысла ругаться, проклинать демонов и ушедшие годы, которые отняли у него бодрость и силу. То, что забрала у него жизнь, — и внешнее, и внутреннее — было уже не вернуть. Поэтому он посмотрел на свою мать, сидевшую в кресле.

— Знаете, что я скажу вам, многоуважаемая? — Папа все еще называл ее так. — Идите вы на хрен.