История одной семьи

2

Лучи утреннего солнца протискивались сквозь жалюзи, словно диковинные пальцы, и нежно, тепло и ласково касались лица. Я немного поворочалась в кровати, отворачиваясь от них, моргнула и потрясла головой, чтобы избавиться от остатков сна. К счастью, папа уже проснулся; я слышала, как он возится с кофеваркой и ворчит с раннего утра. Я подозревала, что ему придется немало повозиться, чтобы найти другую работу, и этот поиск наверняка выбьет его из колеи. Возможно, именно в тот день я отказалась от мечтаний, связанных с литературой, чтобы внести свой вклад в семейный бюджет. Но мама так гордилась, что я поступила в университет! Литературу мне преподавал известный профессор Ди Риенцо по прозвищу Людоед — очаровательный пятидесятилетний мужчина, бывший военный летчик, знаток литературы, любитель Данте и латыни. Не знаю почему, но он тоже, как и потрясающая мать-настоятельница в школе Пресвятого Сердца, увидел в моих сочинениях искру таланта и, зная мои финансовые трудности, взял за правило одалживать мне книги, которые я жадно проглатывала во время летних каникул в глубинке Чериньолы. Так я выяснила, что люблю Габриэле д’Аннунцио, что меня может растрогать Беппе Фенольо, а Аннина из стихов Джорджо Капрони заставляет грезить наяву. На четвертом году обучения Людоед дал нам очень сложное задание: «Пия де Толомеи и ее значение». Для моих однокашников тема о даме, которой Данте посвятил всего несколько строк, была совершенно непостижимой, но у меня нашлось что сказать о роли женщины в семье и в мире. Именно тогда профессор Ди Риенцо проявил ко мне настоящую доброту. Он не имел леденящих душу привычек учителя Каджано, говорил тихо, у него было красивое лицо актера, ясные и живые глаза, но беспощадные рассуждения сделали его одним из самых требовательных преподавателей.

— Ты родом из старого Бари, не так ли, Де Сантис? — спросил он, возвращая сочинение, за которое поставил «девятку».

Я кивнула, опасаясь, что он считает мою работу слишком циничной и выходящей за рамки общепринятого.

— Для многих это приговор, — спокойно продолжил профессор, — но для тебя, Де Сантис, я думаю, это дар. Нельзя по-настоящему узнать вещи, если раньше не встречался с их полной противоположностью. Прекрасное, которое мы считаем совершенным и великолепным, порождено уродством и несовершенством. Если знаешь, что такое зло, то наверняка распознаешь и добро.

Именно благодаря профессору Ди Риенце мне вскоре предстояло начать учиться на литературном факультете.

А сейчас, сидя на краю кровати, я размышляла о том, есть ли смысл убегать от своей судьбы. Может, Магдалина права и мне лучше найти работу и зарабатывать деньги, чтобы помогать семье. Я скрестила ноги и посмотрела прямо перед собой, нехотя, с трудом готовясь встречать новый день. Вспомнила слова, которые бабушка сказала незадолго до смерти, о том, что внутри меня есть дурное семя, которое я могу использовать для защиты. Вероятно, оно защищало меня не от других людей, а от собственных снов.

Мне надо было увидеть Микеле, потребовать объяснений, плюнуть ему в лицо. Я осмотрелась и задержалась взглядом на пустой кровати братьев, ритмично и медленно моргая, как младенец. Я чувствовала себя одинокой. С кухни доносился аромат шоколадного торта, сладкие ноты с привкусом корицы. Только мама могла решить испечь торт после такого несчастья. Она поцеловала меня, когда увидела.

— Ты рано проснулась! — И продолжила подпевать Бальони по радио.

У меня появилось отчетливое чувство, что случившееся ее порадовало. Возможно, глубоко в душе она наивно надеялась, что папа действительно изменит свою жизнь и превратится в другого человека. Я быстро, без аппетита поела, поглощенная собственными мыслями.

— Куда ты идешь в такую рань?

— В университет, — соврала я, — узнать о начале занятий.

Мама вздохнула два-три раза.

— Ах, моя девочка идет в университет! Бабушка гордилась бы тобой. — И она снова нагнулась поцеловать меня.

Я шла по переулкам, вспоминая, как в детстве шпионила за Николой Бескровным и ждала, что он у меня на глазах превратится в отвратительное чудовище с огненным языком и змеями вместо волос. Оставалось надеяться, что Микеле все еще живет в том же доме. Я больше не искала его и, по сути, ничего о нем не знала. Мне сразу бросились в глаза фасад, совсем недавно выкрашенный в белый цвет, новые рамы, цветущие растения на подоконниках. Дом полностью отремонтировали. Я постучала, пытаясь сглотнуть слюну, сушившую гортань и мешавшую дышать. Мне открыла дверь красивая, ухоженная женщина. Я отчаянно пыталась вспомнить, кто это, и едва узнала маму Микеле. Прическа у нее была как у куклы Барби, черное ожерелье на шее подчеркивало темные глаза. Длинные ногти покрыты ярко-красным лаком, того же оттенка помада на губах. Мать Бескровных тоже изменилась с тех пор, как я видела ее в последний раз. Я сразу заметила контраст между гладкой светлой кожей лица и тонкими морщинистыми руками, единственной видимой деталью, которая выдавала ее возраст.

— Что вам угодно? — спросила она на чистом итальянском, без примеси диалекта.

— Я ищу Микеле.

Она широко улыбнулась своими красными губами:

— Давай, заходи смелее!

Я прошла на кухню, чистую и аккуратную. Белый цвет царствовал и там: стены, мебель, шторы. Хозяйка пригласила меня сесть за стол и предложила кофе с печеньем. Пришли близнецы, которые превратились в двух пухлых детишек. Мальчик очень напоминал Микеле в детстве.

— Ты кто? — дерзко спросила девочка.

— Она подруга Микеле.

— Просто подруга? Потому что у него уже есть девушка. Ее зовут Магдалина, как невесту Иисуса.

— Ты что такое говоришь, грубиянка?! — возмутилась мать. — Идите, поиграйте немного на улице. Не беспокойте синьорину.

Дети послушались, и мы остались одни. На мгновение она посерьезнела и пристально посмотрела на меня, но потом снова стала рассеянной, будто потеряла ко мне интерес, взяла печенье и сделала глоток кофе.

— Вы с Микеле хорошо знакомы?

— Мы были друзьями в детстве, ходили в одну начальную школу, потом потеряли друг друга из виду. Я недавно встретила его на свадьбе моего брата, много лет прошло.

— Ах, у тебя есть женатый брат? Как мило! Никто из моих детей еще не женился. Мы с мужем все время говорим, что пора им заводить семью, но они не хотят и слышать. — Она поправила волосы и снова посмотрел на меня. — Ох уж эта молодежь. У них сейчас другие интересы. В возрасте Микеле у меня уже был новорожденный сын.

Мне стало противно от мысли, что такая молодая девушка вышла замуж за ужасного Николу Бескровного.

Пока я размышляла об этом, в дверях появился сам людоед из моих снов. Он изменился больше жены: лицо опухло, кожа была натянутой и красноватой, глаза превратились в две узенькие щелочки. Он мелкими шажочками брел к столу; ноги у него дрожали, как и руки и шея. Жена поспешно отодвинула стул и помогла ему, поддержав под руку.

— Это подруга Микеле, — представила она меня.

Никола улыбнулся, а потом громко закашлялся.

Раньше я могла без зазрения совести презирать его, но сейчас было трудно оставаться равнодушной, будто это изможденное тело принадлежит кому-то другому. Жена принесла ему чашку кофе, и Бескровный попытался поднять ее, но неловкие пальцы дрожали. Супруга с готовностью пришла ему на помощь.

— Если Микеле нет дома, я не буду вам докучать, — пробормотала я смущенно.

Видеть Бескровного в таком состоянии было слишком непривычно для меня, ненависть и страх разжижались, испарялись с поверхности кожи, словно пот. Несколько секунд Бескровный смотрел на свою неуклюжую руку, наблюдая за собственными неловкими движениями. Как врач, который видит, как болезнь расползается по организму, но не пытается остановить ее, Бескровный смотрел на себя, словно пытаясь наставить свое тело на путь исправления и ругая за неповиновение приказам.

— Прости, дорогая, — сказала хозяйка дома, — попробуй постучать в соседнюю дверь. Сейчас Микеле бывает чаще там, чем здесь.

Именно тот дом показал мне тогда Винченцо. Дом, который Танк сдавал в аренду наркоманам и проституткам. От мысли, что там живет Микеле, меня затошнило, поэтому я быстро встала и глубоко вдохнула, прежде чем выйти. Но не передумала: я все еще должна была увидеться с Микеле, и это ожидание за чашечкой кофе только разожгло мой гнев, вместо того чтобы погасить его. Поэтому я настойчиво постучала в соседнюю дверь. Этот дом тоже был отремонтирован, там пахло чистотой и новизной.

— Мария! — удивился Микеле, увидев меня. На нем были белые льняные брюки, подвернутые до колен, и синяя майка, подчеркивающая мышцы на груди и руках.

Его вид ошеломил меня, дрожь пробежала по позвоночнику, и, возможно пытаясь защититься от силы этого чувства, я тут же бросилась в атаку:

— Ты чертов поносник! Какого хрена ты сделал с моим отцом, поносник?

Все, что вроде бы осталось в прошлом, в одно мгновение вернулось ко мне. Вернулся диалект, вернулся гнев, когда-то заставивший меня укусить за ухо Паскуале. Вернулась бедовая девчонка, расцарапавшая лицо Касабуи, маленькая девочка со стрижкой под горшок и торчащими ушами, изредка навещавшая меня во сне.

— Что ты говоришь, Мария? Я ничего не делал твоему отцу, — возразил Микеле. — Заходи, объясни мне, что случилось.

— Кто-то разбил его лодку вчера вечером и оставил визитку Бескровных. «Никто не поимеет Бескровных» — вот что там было написано. Это ты? Ты не простил того, что мой отец сказал тебе на свадьбе?

Я невольно расплакалась. Всю жизнь я тренировала полуулыбку напускного спокойствия, отстраненности, позволяющую мне прятаться в тихом уголке, оставаться невидимой, отгородиться от остального мира, но в тот самый момент лишилась всей защиты.

— Иди сюда, сядь, — тихо сказал Микеле, взял меня за руку и отвел к столу. Сел напротив, раздвинул ноги, скрестил руки на груди и начал говорить: — Послушай меня, Мария, я ничего не знаю об этой истории. Клянусь тебе, я тут ни при чем, я так не поступаю. Как ты могла подумать, что я способен разбить лодку твоего отца? Ты же меня знаешь.

Я покачала головой, снова и снова утирая слезы.

— Я больше ничего о тебе не знаю, Микеле. Возможно, ты стал таким же, как твой отец. Разве я могу тебе доверять?

Микеле поднял глаза и оглядел комнату.

— Я не такой, как мой отец, — медленно проговорил он. — А потом, отец сейчас болеет, у него больше ни на что нет сил. Теперь обо всем заботится мой брат.

— Твой брат? Который из них?

— Тот, о котором я не хотел говорить с тобой в детстве.

Итак, его секрет теперь раскрыт.

— Танк, — прошептала я.

Микеле кивнул и горько улыбнулся.

— Да, имя говорит само за себя. С тех пор, как он стал заправлять делами папы, все стало сложнее. Послушай, Мария, я знаю, моего отца нельзя оправдать, но поверь мне, у него хотя бы были принципы, была своя мораль, как бы нелепо это ни звучало. Но брату интересно только это… — Он потер друг о друга подушечки пальцев. — Для него важны исключительно деньги, а на людей ему насрать.

— А ты? Какую роль ты играешь во всем этом?

Он посмотрел на меня своими блестящими зелеными глазами: