Нечто большее…

Глава 23

В следующие дни моей главной задачей стало следить за уровнем зарядки телефона. Я практически не выпускала его из рук.

За месяцы наших отношений я никогда не чувствовала себя настолько близко к Дэвиду. Да, фактически он был от меня на расстоянии в двести миль, но физически ощущался так, будто находился в соседней комнате.

Он звонил при каждом удобном случае. Сначала всегда интересовался моим здоровьем, а после, перескакивая с темы на темы, мы словно нагоняли время, которое провели в жизни друг без друга.

Наши разговоры по большей части были пустой болтовнёй. Но именно из пустой болтовни порой можно вынести нечто важное. И я не о первом поцелуе в отцовском «плимуте» или травмы колена в тринадцать. Я о том, чтобы не чувствовать себя обязанной слушать, а хотеть этого и быть уверенной что всё сказанное тобой, в свою очередь, воспринимается с тем же интересом.

Мы не касались темы того, что сейчас происходит в Вашингтоне. И не потому, что мне было не интересно. Наоборот, я изнывала от желания узнать, как Дэвид справляется с ситуацией. После всего случившегося от Джеймса можно было ожидать чего угодно. Он совершил профессиональное самоубийство, бросив вызов Дэвиду Расселу. Дурачок! Барракуда его заглотит, не разжевывая. Но, как у любого живого организма, у хищной рыбы тоже случается несварение. И я переживала за Дэвида по большей части потому, что не понимала природы того, что сделал Джеймс. Что это было: месть, приступ неконтролируемой ревности или банальное мерение членами? Я помню слова Дэвида, что человеком со страстями легче управлять. Но в данном случае риск был просчитан не до конца. Джеймс поставил личные амбиции выше профессиональных, что с одной стороны вызывало недоумение, а с другой — делало его опасным. Так, по крайней мере, считала я. Что по этому поводу думал Дэвид? Для своего успокоения я бы хотела это знать, но спрашивать напрямую точно не собиралась. Это стало бы проявлением недоверия. А с доверием у нас до недавнего времени и так были проблемы.

Все наши разговоры теперь заканчивались одинаково. Однажды сказав, было просто произносить эти слова снова и снова.

— Я люблю тебя.

Впервые я сказала их, когда он позвонил из самолёта, вылетающего в Вашингтон.

Долгая пауза, в течение которой я слушала гул двигателей и информационное сообщение стюардессы, закончилась тихим выдохом:

— Я знаю, Бет.

Это «я знаю» каждый раз звучало по-новому, в зависимости от того, где и с кем он находился. Дэвид принимал мою любовь, и его нежелание сделать ответное признание смешило меня и делало чуть выше в собственных глазах. Мне кажется, Дэвид это понимал и с каждым разом ему было всё сложнее себя контролировать. Однажды он чуть не проговорился.

— Что на тебе сейчас?

По протяжным гласным было слышно, что он выпил лишний бокал за ужином. Может, два.

— Университетская футболка.

— И всё?

— Ну, и носки.

— Носки-ии, — потянул он. — Белые с оборочками, да? Те, что ты нацепила тогда с той секси юбочкой?

Ха! Не думала, что такой искушённый любовник, как Дэвид Рассел, потеряет дар речи, увидев меня в наряде школьницы хентай. Это вышло случайно. Повода надеть ту короткую клетчатую юбку у меня не было лет сто. Я нашла её при переезде, и, как-то достав из шкафа, долго крутилась в ней перед зеркалом. Те носочки на мне оказались совершенно случайно. И совершенно случайно Дэвид в тот момент вошёл в спальню. То, что случилось после…

— Ты помнишь, чем дело кончилось? — Дэвид замурлыкал, а я хихикнула. О, да, я помню! Ещё как помню!

И, тем не менее.

— Не угадал. Они толстые и шерстяные. С пингвинами.

— Не сексуально.

— Я могла бы соврать.

Он засмеялся.

— За это я тебя и люблю. Ты честно играешь. Вернее, совсем не играешь.

Я не стала заострять внимание на его первой фразе, но на всякий случай бросила взгляд на часы. Час пятнадцать, двадцать девятое декабря, Дэвид впервые признался мне в любви. Жаль, что он вряд ли отдаёт себе в этом отчёт.

— А что надето на тебе?

— Смокинг.

— О-ох!

— Да-аа! — Это прозвучало очень самонадеянно. — Женщины любят смокинги. А мужчины — когда они их с них стягивают.

— Не проблема. Полтора часа в самолёте, и ты дома. Я стяну с тебя смокинг и дам поиграть моими носками.

— А ведь я так и сделаю, — заявил Дэвид. — Возьму и прилечу. И выброшу нахрен эти жуткие носки.

— Я даже позволю тебе это сделать. Они мне тоже не нравятся. Но если ты прилетишь, я больше не смогу тебя отпустить.

— А я больше не захочу от тебя уехать.

Он замолчал, а я переживала бурю эмоций, смакуя слова, которые только что услышала.

Тем утром Дэвид действительно оказался в Нью-Йорке. У него был час между рейсами из Вашингтона в Олбани, и, не смотря на его категорический запрет, я примчалась в аэропорт. Весь этот час мы простояли в обнимку, непрерывно целуясь.

— Думаю, у меня получится вернуться до нового года, — сказал он, когда мы ненадолго прервались.

— Обязательно получится. Хочу целовать тебя, пока спускается шар.

— Ты повесила омелу над дверью?

— Да. Над каждой. Чтобы ты переходил через порог и везде меня целовал. Даже в душе.

— Я хочу тебя в душе. И в кровати. И на диване. И на кухонном столе.

— Может, начнём с прихожей?

— Безусловно.

Перед самым выходом на посадку, я сжала кулачки и всё-таки задала волнующий меня вопрос:

— То, зачем ты летал Вашингтон… У тебя всё получилось?

Дэвид мягко улыбнулся и склонил голову, заглядывая с мои глаза.

— А разве могло быть иначе? У меня большой опыт в решении сложных вопросов.

— Если ты летишь в Олбани, значит, они решены не до конца.

Он выпрямился. Мягкость в его взгляде исчезла, уступив место серьёзности и твёрдости.

— Так и есть. Нужны ещё несколько встреч, прежде чем Стюарт узнает, что остался без поддержки на выборах.

— Ты скажешь ему об этом?

— Да.

— Лично?

— Разумеется.

— Не думаю, что это хорошая идея.

Чёрт, зачем я это сказала! Взгляд Дэвид мгновенно стал колючим.

— За кого ты больше переживаешь, за него или за меня?

— За тебя, дурачок. Не хочу остаток жизни бегать на свидание в Синг-Синг.

— Я дал тебе повод сомневаться в моей выдержке? — Дэвид решительно не был настроен поддерживать мой игривый тон.

— Ты — нет. А он… Я вообще не думаю, что Джеймс захочет встречаться с тобой.

— Захочет, — усмехнулся Дэвид. — Я постарался, чтобы до него дошли слухи о том, что происходит в Вашингтоне. Помимо политической карьеры, которая Стюарту уже не светит, под угрозой и его профессиональная. Здесь есть о чём говорить. Так что, ещё как захочет.

— И всё равно, я прошу тебя быть осторожным.

— Я всегда осторожен, Бет. Тебе не о чем беспокоиться.

— Я люблю тебя.

Дэвид сгрёб меня в охапку и уткнулся носом в мою шею. Я очень хотела увидеть, какое впечатление производят на него мои слова, и, чтобы не заработать косоглазие, начала выкручиваться из его объятий. Он понял мою уловку и тихонько засмеялся, не меняя своего положения.

— Стой смирно.

— Когда же ты это скажешь? — Я тоже смеялась, понимая, что эта игра забавляет его не меньше.

— Когда буду уверен, что ты готова это услышать.

Честно говоря, такой ответ я ожидала меньше всего. Это даже не недоумение. Это чёрт знает что такое!

— Ты серьёзно? По-твоему, сказав «я люблю тебя», я не готова услышать это в ответ?

— По-моему, ты не понимаешь, о чём я толкую.

Его губы сомкнулись на моих, прежде чем я могла что-либо ответить.

Дэвид целовал меня, а я всё пыталась разобраться, в чём, чёрт побери, дело. Чего я, по его словам, не понимаю? Я люблю его. Он меня любит. Так почему бы об этом не сказать? Какого чёрта вообще происходит?

— Ты думаешь так громко, что у меня трещит в ушах, — сказал он мне в губы. — Дай мне ещё немного времени, малышка. Хорошо?

— Если только совсем немного, — хмуро проговорила я. — После спрошу с тебя по полной программе.

— Да-да. В прихожей, потом на кухонном столе…

— Знаешь, секс — это ещё не всё.

— Ты точно хотела сказать именно это? Я раздавлен.

— Ты невыносим!

Дэвид улыбнулся и ответил уже привычной для него фразой:

— Знаю, Бет. Очень даже знаю.

Последний день года превратился в одно большое ожидание. Сначала я ждала, пока нагреется вода в душе, после — когда придёт время, чтобы смыть с ног крем для депиляции. Нельзя сказать, что сушка волос феном это ожидание, но я определённо ждала, что сегодня они лягут так, как мне хотелось — мягкими, блестящими локонами.

Готовка завтрака — ожидание. Сигнал кофеварки — его завершающий этап. Боб ждал, когда я наполню его миску. Я ждала, когда он поест, чтобы её вымыть. После мы оба слонялись по квартире и теперь уже ждали вместе.

— Он обещал приехать сегодня. Сожми лапы в кулаки, чтобы так и было, — говорила я Бобу.

Утреннее шоу медленно переползало в дневное, а я всё ждала.

После аэропорта, я больше не разговаривала с Дэвидом. Он не звонил. Даже, приземлившись в Олбани, Дэвид отделался коротким сообщением. Так продолжилось все два дня.

«Как ты себя чувствуешь?» — «Я чувствую себя соскучившейся»

«Я в гостинице» — «А я на Багамах. В моей руке мохито, рядом загорелый боливиец с бутылочкой ароматного масла для загара. Мне стоит попросить применить его по назначению?» — «Рискни. И я вобью эту бутылочку ему в глотку»

«Идёт снег» — «У нас тоже. Боб лежит на подоконнике и провожает взглядом снежинки. Или не провожает. Или не лежит. Я чувствую себя соскучившейся».

«Ты меня любишь».

Так как в последнем сообщении восклицательный знак не стоял, я не стала на него отвечать.

На обед я разогрела себе суп. После обеда сходила в магазин. Этого можно было и не делать: Дэвид через Сэма заполнил наш холодильник под завязку. Но лишняя бутылочка вина и свежий хлеб никогда не помешают. Как и овощи. И кусочек замечательного окорока. И любимого сыра Дэвида. На это ушло ещё полтора часа.

Следующие минут сорок я приводила себя в порядок. Вернее, в беспорядок, если вспомнить наш недавний разговор. Короткая клетчатая юбка снова была вытащена на свет, как и белые носочки. В комплекте к ним шла белая блузка и бюстгальтер пуш-ап. Для завершения образа я густо накрасила ресницы, сунула в рот леденец и стянула волосы двумя атласными лентами, приведшими Боба в неистовство. Он вёл на них охоту весь вечер, неожиданно вскакивая на диван, лупя по ним лапой и стремительно драпая от меня во все кошачьи лопатки. Когда, сжалившись, я сняла одну из них и бросила на пол, Боб наградил меня таким взглядом, что едва ли надо мной не загорелась надпись «Обломщица года».

К шести вечера от леденцов заболели зубы, а я окончательно убедилась, что ожидание не мой конёк и дала зарок не бегать к окну всякий раз, как перед домом останавливалась машина. К семи было решено перестать отчаиваться, для чего было открыта ранее купленная бутылочка мерло. Развалившись на диване, я бездумно щёлкала телевизионным пультом и потихоньку потягивала прохладное вино. Передо мной стояла тарелка с сыром и окороком, который я скармливала Бобу. Взгляд зацепился за знакомую сцену в церкви, и «Реальная любовь» поглотила меня целиком.